Чертоцвет. Старые дети (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна. Страница 28

Но ничто не изменилось. Только забот все прибавляется. Еще тридцать один год Якобу надо уповать на крепость своих рук, прежде чем сможет подвести черту под всеми платежами. До тех пор надо выстоять.

Якоб мог бы сочинить для себя молитву: да святится имя твое, Росса, да будет Росса навечно принадлежать тебе и твоим потомкам, возделывай же свои поля, выполняй волю Россы, и да минуют тебя все искушения.

Странно подумать, что человеческая жизнь вмещает в себя один только рабский труд на благо одной-единственной стоящей на краю болота Россы.

Однако еще рано сводить счеты с жизнью. Но и не стоит, подобно глупцу, ждать небесных даров, которые сами свалятся на тебя.

Взгляд человека должен быть острым и рука твердой. Каждый охотник стремится убить медведя. Но и тот день хорош, когда тебе удается подвесить к поясу зайца. Если ничего лучшего в поле зрения нет, тренируй руку хотя бы просто на вороне. Главное — не поддавайся лени и не будь вялым.

Настоящий мужчина не позволит заботам сломить себя. Вдруг новое столетие окажется с каким-нибудь таким фокусом, что пошлет в сторону Россы большую добычу? Сумей только в нужный момент наложить лапу!

В свое время, когда сердце Медной деревни сгорело дотла, Якоб долго колебался, прежде чем выбрал местом нового дома край болота. Он хотел быть подальше от людей, пусть его оставят в покое. Где бы Якоб ни сталкивался с людьми, вечно они смотрели на него так, словно хотели проткнуть ножом. С того самого несчастья Якоб больше не переносил плача и жалоб. Во время больших лесных толок, когда валили деревья для новых домов, Якобу хотелось завязать глаза и залепить уши воском. Всю душу вымотали! Только и делали, что причитали, есть ли, мол, смысл строить добротную избу и трудиться — как бы красный петух снова не вскочил на стреху! И все-таки каждый старался поставить крепкий, отвечающий времени и просторный дом.

Теперь каждая семья живет особняком, сосед у соседа и дыма из трубы не видит.

Место, выбранное Якобом, все же не было столь одиноким, как у других. Тут же, в баньке, жили свои люди. Да и кое-что другое стоило принять во внимание. В отрытом Матисом хорошем колодце хватало воды на всех, и не было нужды сразу приниматься долбить землю. Конечно, жить на краю болота холоднее: еще и в июне под торфом лежал лед. Со стороны болотных ямин порой наползал такой густой туман, что впору было заблудиться даже на собственном дворе. Вначале Якоб и предполагать не мог, что Иудин остров посреди болота окажется своего рода сокровищем. За Иудин остров стоило теперь возблагодарить того доброго ангела, что в свое время направил стопы Якоба во двор будущей Россы, чтобы именно тут застолбить место своего будущего дома.

Что ж, в то время жители деревни могли посмеяться и почесать языком — не было человека, который выступил бы в защиту Якоба. Ничего, пусть думают, будто россаская семья попряталась, как волчий выводок, в кусты. Точно все они лучше оттого, что пожар случайно занялся именно от его, Якоба, дома. Народ Медной деревни вбил себе в голову, что Якоб отмечен злым роком, Без конца возводили всякие поклепы, в один голос сеяли клевету: мол, на хуторе Росса с давних времен лежит проклятие. Дедушка Якоба со стороны отца будто бы смастерил маленького карманного домового, который горстями уносил зерно из закромов соседей, постепенно, но упорно накапливая богатство для своего хозяина. Не забывали и дедушку со стороны матери. Дети и те знали, что корчмарь вынудил свою первую жену броситься под ель и принять яд. Откуда брались все эти истории? Ведь в этих краях не осталось в живых ни одного столетнего старика, который мог воочию видеть, как дедушка со стороны отца, этот мастер по домовым, не соблаговолил дать своей умирающей жене глотка воды. Да и отцу Якоба не давали покоя на погосте: кто говорил, что недуг помутил его разум и свел в могилу, кто утверждал, будто Ява угробила своего мужа. За несчастье, случившееся по вине Якоба, мстили даже его прародителям.

Как бы там ни было, но в одном Якоб никак не мог одобрить действий своего покойного деда. Почему он — мир праху их обоих — отдал пол-Россы своему родственнику? Что он за мужчина, если не мог сам, своими силами, отрабатывать барщину и платить арендную плату? После того как Медная деревня сгорела, Тобиас, потомок этого родственника со времен Адама, словно иждивенец какой, ходил по пятам Якоба и смотрел ему в рог. Как скажешь ему — поди прочь, если сам виноват в его несчастье! Выбрав место для дома на краю болота, Якоб надеялся избавиться от родственника — может, тот не потянется за ним. Но едва на месте нового дома Россы застучали топоры, как явился Тобиас и, расплывшись в улыбке, сообщил, что и он с семьей селится поблизости. Погляди, дескать, Якоб, там, за рябинами, поднимется когда-нибудь и мой дом. Тобиас был человеком медлительным, постройка отняла у него немало времени. Якоб не мог запретить ему — ведь земля там, за рябинами, не принадлежала ему. Якоба и вовсе за человека бы не посчитали, поддайся он внутреннему чувству и скажи, мол, где две семьи, там третьей не надо. Родственник стал бы, конечно, вспоминать прародителей: вот были единодушные люди, разделили Россу пополам и жили себе в мире и согласии. Как будто он сам был при этом и растроганно гладил кротких прародителей по головам.

Так забытый богом край болота посадил себе на закорки еще и третью семью. Этой кочковатой земле суждено было порасти ромашками родных дворов.

К счастью, обитатели нижней Россы не стремились распространяться, болото и Иудин остров по молчаливому соглашению посчитали исконной землей Россы.

Именно болото и лежащий в центре его Иудин остров больше всего в последнее время заботили Якоба. Дурак он был, что в договоре на покупку не закрепил эту землю за Россой. Бедность и вечное безденежье заставляли взвешивать каждый рубль.

Якоб не раз доставал из Библии договор на покупку и заново изучал в нем каждую строчку. Нанесенные на бумагу слова сами собой отпечатывались в мозгу, хотя с этим царевым языком можно было себе язык сломать — от шипящих букв прямо-таки дым валил изо рта. В реестре их волости Росса значилась под номером 113-А и состояла из одного основного куска и пяти полос, всего 33,9 десятины. Отдельно были перечислены покос, пастбище, приусадебная земля и пашня. Кроме всего прочего в договоре указывалось, что земли Россы делятся, в свою очередь, на удобные и неудобные. Удобной было 32,95, а той, что, по мнению властей, была не столь удобной, — всего 0,9 десятины. Ну и понятие у них! Все десятины на Россе было одинаково тяжело обрабатывать.

Мужику было удобно только в постели, в обнимку с молодухой. Сенокос находился за много верст, пастбище было полно водоносных жил и зарослей кустарника — руби хворост хоть до второго пришествия. Эти десятины, что носили название пастбища, камнем висели на шее у Россы. Счастье, что Иудин остров кормит скот, не надо тратить драгоценное время и размахивать топором в чащобе. Удобная земля! Эти бумагомаратели, очевидно, полагали, что в тени, под листвой ольшаника, сам собой пышно растет сочный клевер, поедая который коровы с каждым днем все тучнеют.

Болото носило имя Россы, хотя в договоре относительно него говорилось: земля общего пользования. Никому не принадлежит? А об Иудином острове не сказано ни слова. Поди знай, ступала ли когда-нибудь нога помещичьих землемеров на этот сухой клочок земли? Однако болотный остров не был неведомым местом, туда ходили и до Матиса. Но составители плана махнули рукой, тоже ценность, одно красивое название и копейки не перевесит, так стоит ли теперь из-за этого Иудина острова кувыркаться меж болотных ямин и подвергать жизнь опасности.

Будь у Якоба сейчас куча денег, он тут же рассчитался бы с платежами за все тридцать с лишним лет, подкинул бы еще несколько сотенных в придачу и потребовал, чтобы Иудин остров приписали к Россе как полную его собственность.

Да и болото не худо бы присоединить к Россе, на душе станет покойно, когда ты по своей земле зашагаешь к Иудину острову. Пусть никто и близко не подходит. Вдвоем с Ионасом они бы сторожили, чтобы никто из посторонних не прокрался туда. Глядишь, через парочку лет Ионас станет неплохим помощником в пахоте, и тогда висящее на плече ружье уже не зацепится стволом за кочку.