Чертоцвет. Старые дети (Романы) - Бээкман Эмэ Артуровна. Страница 31

Но Якобу и в голову не пришло возражать против столь деловых и точных распоряжений. Про себя он восхищался предприимчивостью городских. В истории Россы происходит нечто очень большое и важное, жизнь входит в новое русло; правда, на первых порах еще не ясно было, куда судьба собирается повернуть ее.

В один из теплых дней мая во двор Россы въехал целый обоз.

Горожане подошли к растерянному Якобу, пожали ему руку, сунули в карман пачку ароматного табака и спросили, куда можно сложить пожитки. Вскоре перед амбаром стояла целая куча ящиков и узлов. Возчики в парусиновых передниках, топорщившихся на животе, по-свойски хлопотали во дворе Россы и разговаривали громкими голосами. Якоб опасался, что этот шум соберет на Россу всех любопытных из Медной деревни. Возчики страшно громыхали жестяными ведрами, когда снимали их с крюков на задке телег. Они сами доставали из колодца воду и поили лошадей. Напуганный этим шумом, россаский дворовый страж залез под изгородь яблоневого сада и ни разу не отважился даже тявкнуть.

Деловитость и шум нового столетия страшили больше, нежели тихие призраки Долины духов.

Возчики повернули лошадей и уехали со двора. Но чужие запахи, гомон и споры с этих пор невидимым облаком повисли над россаским двором.

Горожане стояли в кучке возле своих ящиков и узлов и спорили. У Якоба в ушах стоял звон, в животе словно ворочался тяжелый жернов, сердце трепыхалось и на душе невольно поднималось беспокойство. Хозяин Россы взял палку и решил разыскать пса. Найдя его дрожащим под изгородью, он парочку раз огрел трусливую дворнягу. Якоб прямо-таки почувствовал необходимость первым делом разъяснить псу, что на Россе живут не перепуганные дикари, которых новые события заставляют прятаться в кусты. Пес скулил и виновато ползал вокруг ног Якоба.

Постепенно к Якобу стала возвращаться уверенность. Чуть побродив под яблонями, он почувствовал себя полноценным хозяином, которого бог наделил ясным умом и сильными руками.

Вернувшись на двор, он кинул взгляд в сторону баньки. И хоть Якоб не увидел ни в дверях, ни за окном ни одной пары подглядывающих глаз, он ощутил, что с этого дня за каждым его шагом следят члены обеих семей. По Якобу начнут равняться и его примеру следовать — едва ли иным способом смогут они свыкнуться с новой обстановкой.

Недолго думая, Якоб запряг лошадь. Он поехал в поселок и купил себе сапоги из тонкой кожи.

В тот день Якоб еще не знал, почему Иудин остров внезапно стал таким важным местом, что ученые мужи приехали сюда на возах с поклажей. Но чутье правильно предостерегло его: не стоило близко подпускать к незнакомцам остальных мужиков Медной деревни. Слова, которые падают с языка горожан, должны достигать ушей одного лишь Якоба. Надо было всячески подчеркнуть, что хозяин Россы это также хозяин и Иудина острова. Только от помощи Матиса он не мог отказаться — не дай бог, если вдруг горожане пойдут по деревне искать рабочие руки. Никогда раньше Якобу не приходило в голову называть мужа Явы Матисом-из-Бани, Матис всегда был просто Матис. Теперь Якоб то и дело настраивал свой голос на громкую ноту, когда обещал горожанам: я скажу Матису-из-Бани, я прикажу Матису-из-Бани унести этот ящик. Тихий Матис улыбался своей кроткой улыбкой, предоставив с тех пор возделывать землю ораве портных, и покорно выполнял все, что ему приказывали. Ведь у Матиса в течение всей его предыдущей жизни не так-то много было дней, когда ему за работу платили деньгами. Работая поденно на окрестных хуторах, он плелся домой с котомкой, перекинутой через плечо, в которой лежала провизия, а карман его по-прежнему оставался пуст. С полосок полей и клочка сенокосного луга обитатели баньки едва получали корм для скота, своего же хлеба семье хватало с грехом пополам до дня Тимофея-полузимника. Что с того, что дети — Симон, Мария и Линда — еще до смены столетия переметнулись в город, — Сабина помогала младшим встать на ноги.

В баньке их еще оставалось достаточно: кроме самих стариков — Таниель, Катарина и Яак, трое портных, последний, правда, еще только подмастерье. Не говоря о Хелин, которую лелеяли как последыша. По мнению Якоба, троих этих швецов нельзя было даже сравнивать со старым Матисом. Матису уже сильно перевалило за шестьдесят, однако тяжелый ящик горожан сидел у него на спине как влитой, — он мог пройти со своей ношей по мосткам до самого Иудина острова, и никакая одышка его не брала.

Юстина позвала свою младшую сестру Леэни в Россу на подмогу. Якоб сожалел, что его дети еще маленькие и большого проку с них не было, работы же стало выше головы. Когда Якобу случалось вместе с Матисом день-деньской таскать на себе через мостки ящики с грузом, он на следующее утро чувствовал себя таким выдохшимся, что не мог шагать по полю вслед за лошадью.

Тобиас с нижней Россы то и дело являлся на двор Россы и без конца надоедал своими разговорами. А чего уж так распространяться о будничных делах, о погоде, поле и прочем? С работой у родственника все обстояло как нельзя лучше. Его большие руки, бессильно висевшие во время разговора, прямо-таки напрашивались — дескать, используй нас. Любопытство не давало ему покоя, в уголках глаз ощущалось какое-то напряжение, — верно, и ему хотелось сходить на Иудин остров, чтобы знать, что там происходит.

Однажды Якоб увидел свою жену под яблонями плачущей. Не спрашивая, он понял, что Юстине отказали силы. Тогда он разрешил ей взять в помощь и Хелин. Теперь дом наполнился щебетом, словно ласточки свили себе гнездо в углу потолка. Якоб мрачнел, когда слышал пение и смех Леэни и Хелин. Надолго ли хватит содержимого россаских кадушек и бидонов, если придется кормить такую ораву? Хелин взяла на себя комнату и белье горожан. Девчонка каждый день мыла пол. Якоб опасался, что от этого постоянного мытья дом сгниет. Колодезный журавль почти ни на минуту не смолкал. То там хлопотала Леэни, любившая мыть посуду с песком, то Хелин наполняла ведра, чтобы выполоскать в корыте белье. Простыни и полотенца постоянно развевались меж деревьев в яблоневом саду. От хорошей жизни люди очень уж быстро становятся привередливыми — вот ведь эти горожане, они тоже, наверное, родом с какого-нибудь хутора, а теперь им, видите ли, не подобает спать на голом соломенном мешке.

Жители Медной деревни просто сгорали от любопытства; казалось, у них отсохнут языки, если им не дать посудачить о горожанах, обосновавшихся в Россе. Прямо прийти и спросить никто из них не решался, однако найти предлог было не так уж трудно. И надо же, чтобы путь в баньку лежал именно через двор Россы! С большой досады Якоб словно забыл, что сам поставил строения Россы на краю дороги, которая вела в баньку.

По мнению Якоба, жители деревни никогда раньше не шили себе такого количества пальто и жакетов, как нынче. Трое портных из баньки не могли пожаловаться на отсутствие заказов — их дело процветало. В тихую погоду Таниель выносил свою швейную машину на крыльцо, и она беспрерывно жужжала. Редко-редко позволял он себе поднять глаза от иглы, чтобы, прищурившись, глянуть в сторону болота. К счастью, он пошел характером в Матиса и не совал носа туда, куда его не просили. Катарина же и Яак, напротив, ерзали так, словно в штанах у них было полно муравьев. Однако они побаивались своего старшего брата, и стоило ему взглянуть на них, как они тотчас же подчинялись его безмолвному запрету. Просто мука была смотреть на них на двоих, когда, сидя на крыльце баньки, они шевелили иглой, сметывая куски материи, — молоденькие, ведь и они не прочь были сбегать на Иудин остров; в голове — ветер, глаза горят от любопытства.

Порой Якоба раздражало, что грустной улыбки Таниеля было достаточно, чтобы укротить молодых. На его, Якоба, лице никто бы не соизволил что-либо прочитать, — видимо, в его глазах не было тайной силы. Хозяину Россы приходилось выяснять все дела с помощью громких приказов-запретов-распоряжений.

Разумеется, портным нельзя было попусту тратить время, жители деревни потоком валили через двор Россы, неся под мышкой узлы с материей. Скоро сундуки, чемоданы и шкафы в округе будут ломиться от праздничной одежды. Видно, дыхание нового времени успело изменить людей? Якоб и раньше замечал, что стремление пофорсить распространяется все больше. Куда же придет этот народ, если каждый с такой легкостью будет поддаваться пустому чванству?