Песня кукушки - Хардинг Фрэнсис. Страница 29

На несколько секунд повисло молчание — ее слова переваривали.

— Уходи, — прошипела невидимая Пен, на этот раз со злобой и большей уверенностью. — Уйди от меня, или я закричу.

И эта угроза оказалась более действенной, чем слова о пистолете. Не-Трисс не могла позволить, чтобы ее опять застали, когда она ночью бродит по дому. Снова оказалось, что протянуть дружескую руку Пен — это все равно что прыгнуть в крапиву.

День подкрался, словно провинившаяся кошка, с тонким мяукающим ветром и косым дождем. Прижимаясь лицом к окну, Не-Трисс наблюдала за его приходом. Птицы пели резкими металлическими голосами. Не-Трисс не была готова к этому дню. Ненавидела его. Ей хотелось его отменить. Что-то внутри нее ворочалось так сильно, что ей казалось, она вот-вот взорвется. Все было не так. Все будет не так.

Завтрак оставили на подносе под дверью Не-Трисс, и она не знала, радоваться или обижаться. Яйца были сварены всмятку, как она любит, но фруктовый сок не был налит в ее любимый розовый стакан. Осознав это, она словно на миг потеряла равновесие. Не-Трисс смотрела на сок, как будто, раскрыв причину этой перемены, она сможет понять родителей и спастись. Розовый стакан принадлежал Трисс. Они действительно решили лишить ее любимого стакана в качестве наказания или инстинктивно чувствовали, что он больше не принадлежит ей по праву? Непослушная Трисс больше не считается Трисс? Сумасшедшая Трисс больше не Трисс? Или… Могут они подозревать правду? Не-Трисс собралась с духом и схватила сок, чтобы запить заколку для волос и две страницы, вырванные из любимого комикса Трисс, но желудок продолжал рычать.

Было воскресенье, поэтому Не-Трисс аккуратно переоделась в нарядное платье, в котором обычно ходила в церковь. Спустившись вниз, она мысленно уже отрепетировала объяснение. Хорошая ложь с изрядной порцией правды, чтобы придать ей достоверность. Но, робко остановившись рядом с отцом, она увидела его лицо и засомневалась. Он явно спал меньше, чем она. Не-Трисс все равно ринулась в объяснения, но ее слова звучали неправдоподобно, холодно и механически, щелкая, словно костяшки на счетах. Она даже не была уверена, что он ее слушал.

Отец ничего не ответил, но ласково положил ладонь ей на голову. Она знала, что он смотрит на нее, но не осмеливалась взглянуть ему в глаза. Если она это сделает, ее хрупкая история рассыплется, словно бусины порванного ожерелья.

— Ладно, Трисс.

По его голосу она не смогла понять, поверил ли он ей или просто смирился, что это единственное объяснение, которое он получит. Не-Трисс обратила внимание на торопливый разговор матери с мисс Сомс, молодой женщиной, которая иногда приходила посидеть с детьми, когда старшие Кресченты уходили в гости.

— Спасибо, что вы так быстро пришли. Мы вернемся завтра, так что вы останетесь на одну ночь. Вам надо присмотреть только за Пенелопой. Отведете ее в церковь, и еще вам надо поговорить с миссис Бассет насчет еды.

«Мы вернемся завтра. Вам надо присмотреть только за Пенелопой».

— Мы куда-то едем? — спросила Не-Трисс.

Она не отрывала взгляда от отцовских туфель. Отец неловко шевельнулся.

— Боюсь, нас ждет очень длинный день. — Его рука легла на ее ладонь. Она была теплая, но не пожала ее руку. Может, он боялся сделать ей больно. — Мы едем в Уэнвик — ты, я и мама. Нам надо поговорить кое с кем, узнать… могут ли они помочь тебе преодолеть… эти ночные проблемы. Большинство из них — друзья друзей. Хорошие люди. Они тебе понравятся.

Не-Трисс закусила губу, ее маленькие разрозненные страхи превращались в нечто большое и четко очерченное, словно капли воды, сливающиеся в лужу на подоконнике. Не дадим розовый стакан сумасшедшей Трисс.

— Я не хочу! — выпалила она, продолжая смотреть на туфли взглядом, который мог бы воспламенить дерево. — Я не хочу с ними говорить! Я не хочу уезжать! Нет… не сейчас!

«Я не могу сейчас уехать, не могу! Мне надо найти Сорокопута! Мне надо поговорить с Пен!»

— И ты сейчас очень занят! — она продолжила искать аргументы. — У тебя много работы, надо готовиться к церемонии открытия, которая будет через три дня, ты сам говорил! Мы не можем! Почему бы нам не поговорить с ними на следующей неделе?

— Трисс. — Он обнял ее так осторожно, словно она могла сломаться. — Я очень тебя люблю, ты это знаешь?

Не-Трисс кивнула, и ее затошнило от паники.

— Не заставляй меня ехать! Пожалуйста, давай останемся дома!

Она зажмурила глаза, пытаясь заставить отца почувствовать ее отчаяние, пусть даже он его не понимал.

— Я люблю тебя, — продолжил он с нежной непреклонностью, — и именно поэтому мы едем.

Когда Не-Трисс вышла из дома и услышала, как за ее спиной захлопнулась дверь, все в ней будто оборвалось. Ей в голову пришла нелепая мысль, что она больше никогда не увидит, как эта дверь откроется. Показалось, что она захлопнулась навсегда, как схлопываются лезвия ножниц, отрезая ее от прошлого и всего, что она знает.

Дорожный чемоданчик в ее руке был набит — она знала, что будет отсутствовать минимум одну ночь. Он был полон драгоценных безделушек, комиксов и ленточек для волос. Не-Трисс оставалось только надеяться, что этого будет достаточно, чтобы утолить ее голод. Мир перед ней затянула серая пелена дождя. Воздух был влажным и не по сезону холодным. В носках Не-Трисс перекатывались какие-то комочки, и она предположила, что это, наверное, комочки земли, отвалившиеся от ее ступней. Водостоки были полны воды, «санбим» блестел как новенький.

Мать, набросив на голову желтый шарф, нерешительно стояла под зонтиком, пока отец готовил машину к поездке. Не-Трисс слышала неторопливый торжественный перезвон церковных колоколов, перекрывавших шум дорожного движения, и видела, как их соседи осторожно выходят под дождь в своей лучшей одежде. Капли блестели на шляпах и перчатках. Но Не-Трисс не ехала в церковь и от этого чувствовала себя еще более отстраненной от мира.

Не-Трисс смотрела на окна дома, но единственного лица, которое она ожидала увидеть, там не было. Почему-то она была уверена, что ее будет провожать взгляд Пен. Безжалостный? Или ликующий? Или, может быть, опасливый, или ненавидящий? Но, возможно, Пен еще продолжает светиться серебром и прятаться. К своему удивлению, Не-Трисс поймала себя на мысли, что она разочарована. Хотя младшая сестра ненавидела ее, она осознала, что рассчитывала на этот обмен взглядами для укрепления собственной силы духа. Их объединяли секреты, пусть даже только они, и взаимная заинтересованность в том, чтобы их сохранить. Поэтому Пен была для нее почти сообщницей.

Не-Трисс подошла к машине, чувствуя себя преданной. Заднее сиденье было забито багажом, и ее посадили спереди между родителями. Обычно для нее это было праздником, ведь даже в случае аварии она чувствовала бы себя в тепле и под защитой. Сегодня она решила, что они хотят держать ее под присмотром. Двигатель «санбима» протестующе взревел под дождем. Сквозь лобовое стекло Не-Трисс безмолвно наблюдала, как Элчестер проносится мимо них и остается позади.

Уэнвик находился в пятидесяти милях от их дома — старомодный курорт с длинными кривыми улочками, по обе стороны которых стоят дома с большими окнами. Хотя воды Уэнвика больше не считались исцеляющими от всех болезней — от подагры до зубной боли, здесь до сих пор обретались в большом количестве доктора, словно крабы, оставшиеся на песке после отлива. Каждый доктор, к которому приходили Кресченты, полчаса разговаривал с родителями Трисс, а потом десять минут — наедине с Не-Трисс, чтобы они «могли узнать друг друга получше».

Первым был очень добрый пожилой мужчина, разговаривавший с ней о «лечении отдыхом» в оранжерее, выходившей в сад. «Иногда люди слишком перенапрягаются и нуждаются в отдыхе. Даже семья и друзья иногда могут быть утомительными. Поэтому вам нужен отдых от них, чтобы ваш разум успокоился. Несколько недель спокойного постельного режима, может быть. И иногда лучше избегать любых волнений — недолго. Чтения, письма, разговоров…»