Песня кукушки - Хардинг Фрэнсис. Страница 61

Триста облизнула губы, наблюдая, как он садится на велосипед и уезжает. Дверь никто не открыл. Дом пуст. Она выбралась из своего укрытия, юркая, словно подхваченный ветром лист, и просочилась по боковым улочкам в проход позади дома. Толкнув калитку, девочка прокралась в палисадник, чувствуя, как от страха пощипывает кожу. Повсюду, куда она бросала взгляд, были воспоминания Трисс, но они напоминали украденные туфли не по размеру и натирали ноги. Они ей не подходили. Триста не понимала, как она вообще могла думать, что они подойдут.

Задняя дверь в дом была заперта. Окна спальни манили. Еще до того, как прыгнуть, Триста почувствовала в коленях электрический импульс. Ее пальцы ухватились за подоконник, она легко подтянулась, поскреблась в окно, причем когти-шипы оставляли царапины и на стекле, и на раме. Кое-как она подняла оконную раму и проникла внутрь, раздвинув мягкие лавандовые занавески. Комната пахла пудрой, ароматическими смесями и кисловатым ароматом тонизирующего вина. Это была комната Селесты.

Триста вышла в коридор, потом открыла дверь в спальню Трисс. Ее сердце заныло, когда она увидела, как старательно прибрали и проветрили комнату, тщательно застелили постель, сложив пижаму Трисс на подушке. Все равно что эпизод из «Питера Пена», когда Дарлинги обнаруживают, что их комнаты ждут не дождутся возвращения хозяев. «Но здесь ждут не меня». И, охваченная голодом, Триста разгромила комнату.

Она распотрошила шкаф, вывалив содержимое ящиков на пол, потом начала копаться в рассыпавшейся одежде, торопливо раздирая ее. Фальшивые жемчуга Трисс хрустели, как сахар. Книжки были сброшены с полок, разорваны и проглочены, кожаные обложки упали на пол, словно шкурки от съеденных фруктов. Соломенная шляпа и блейзер от формы Святой Бриджит отдавали сладкой горечью, пьянили, и Триста чуть не подавилась. Когда она случайно опрокинула прикроватный столик, флакончики с лекарствами разбились. Теперь ковер под ногами Тристы был усыпан битым стеклом, разноцветными пилюлями и липкими пятнами сердечных средств и жира из печени трески.

Все это время куклы яростно и испуганно кричали, стуча фарфоровыми и деревянными кулачками по полкам. Она схватила тряпичную куклу, чувствуя, как та извивается и вырывается из ее руки, и услышала ее вопль, засовывая ее в рот. Две куклы-прищепки отправились следом, а за ними — фарфоровый Пьеро. Уши Тристы наполнились криками, пока она неистово пожирала кукол, не осознавая, что один из голосов — ее собственный. Она не чувствовала, что из ее глаз по щекам струится паутина. Ее мозг словно впал в безумие, и все звуки не имели значения.

Она едва заметила на фоне шума новый звук — далекий хлопок входной двери. И лишь шаги, поднимающиеся по лестнице, заставили ее очнуться. За одну секунду Триста протрезвела от страха. Она бросилась к двери, выскочив в коридор в тот самый момент, когда из-за угла показался Пирс Кресчент. Он остановился, уставившись на нее. Все краски и сила, казалось, вытекли из него. Триста никогда не видела его в таком плачевном отчаянии, с ввалившимися глазами.

— Трисс… — едва слышный шепот. Крошечный, жалкий огонек надежды вспыхнул в его глазах, и он сделал шаг вперед.

Испуганная Триста отпрянула, с шипением оскалив зубы-шипы. В ее мозгу запылал огонь. Все мысли воспламенились и превратились в пепел. Пирс резко остановился. Триста воспользовалась его секундным замешательством, чтобы вбежать в комнату Селесты. Она как раз вскочила на подоконник раскрытого окна, когда сзади раздался голос Пирса:

— Постой! Пожалуйста! Пожалуйста!

Триста бросила взгляд через плечо. Пирс стоял в дверях, протягивая руку, словно мог удержать ее на расстоянии. Она согнула колени, готовясь к прыжку в палисадник. Но что-то в его лице заставило ее задержаться.

— Я не причиню тебе вреда, — сказал он с самообладанием, явно стоившим ему усилия. — Пожалуйста, я хочу поговорить. Я хочу обсудить условия.

— Условия? — вырвалось у Тристы, и она не узнала собственный голос. — Вы пытались бросить меня в огонь!

«Если я сейчас спрыгну, он меня не догонит, я знаю…»

— Пусть спор будет со мной, а не с моими дочерьми. — Пирс испустил долгий вздох. — И его спор тоже. Передай своему хозяину, или своему отцу, или кем он тебе приходится, что я хочу заключить сделку. Я отдам себя в его руки и понесу любое наказание, какое он посчитает заслуженным. Все, о чем я прошу, — чтобы моих девочек вернули домой в целости и сохранности.

«Хозяин? Отец?» Триста не знала, что чувствовать. Любовь, преданность и боль Трисс. Гнев, ярость, страх Тристы.

— Вы не понимаете. — Ее горечь оттенялась печалью. На этот раз ее голос звучал более человеческим, но был старше, чем холмы. — Вы не понимаете ни Архитектора, ни меня, ни даже ваших собственных дочерей. Вы ничего не понимаете. Вы любящий отец, но вы слепы. Достаточно слепы, чтобы быть жестоким.

Пирс стоял в полумраке неосвещенной комнаты, но Тристе показалось, что его челюсти сжались от ярости. Должно быть, уже много лет никто не осмеливался перечить ему, не говоря уже о том, чтобы разговаривать с ним таким тоном. Он сделал быстрый шаг вперед, но снова застыл, когда Триста на подоконнике напряглась.

— Тогда скажи, что мне сделать, чтобы вернуть своих девочек? — Отчаяние в его голосе разрывало ей сердце, несмотря на ни что. — Чего Архитектор хочет от меня?

— Он хочет, чтобы вы страдали, — прошипела Триста. Даже сейчас она опасалась, что женщина-птица может оказаться поблизости и подслушать ее слова об Архитекторе. — Когда-то вы были полезны ему. Но потом вы нарушили сделку. Теперь он хочет заставить вас мечтать о смерти, и он знает, что самый верный способ — отнять у вас семью. Если вы попытаетесь заключить с ним сделку, он притворится, будто слушает вас, запутает умными словами, но не откажется от мести.

Несколько секунд Пирс смотрел на нее.

— Почему ты мне это рассказываешь? — наконец спросил он.

— Я уже пыталась объяснить, — ответила Триста, — но вы не слушали. Я не работаю на Архитектора. Я не его дитя и не его слуга. Он сделал меня по образу и подобию вашей дочери, чтобы вы не заметили ее пропажу, и он наделил меня воспоминаниями Трисс. Но я не знала, кто я. — Триста не смогла совладать с яростью и болью, сквозившими в ее голосе. — Я думала, что я Трисс. Глядя на вас, я видела отца, которого любила. Потом со мной начали происходить странные вещи, и я испугалась. Мне казалось, я схожу с ума. И я так старалась быть хорошей, чтобы вам не пришлось расстраиваться из-за своей малышки. А потом вы попытались швырнуть меня в огонь. Вы знаете, что случилось бы, если бы вам это удалось? Я бы горела и кричала. И умерла бы. Вот и все. Вы бы не вернули Трисс. Потому что Архитектору все равно, что со мной произойдет.

Пирс стоял, уставившись на нее и сжав губы, словно правда — это пилюля, которую он не сбирается глотать. Он хотел отмахнуться от ее слов, от слов жалкого подменыша, она это видела, но, кроме того, она видела, как в его голове с болезненной ясностью начали складываться воедино сотни мелких деталей.

Много лет весь Элчестер держал перед ним льстивое зеркало, в которое Пирс смотрелся не отрываясь. Человек, наделенный талантом, настоящий гражданин, авторитет для всех, идеальный отец и муж. Теперь Триста поставила перед ним совсем другое зеркало, в котором отражался образ, доселе ему неизвестный. Однако надо отдать ему должное, он не стал отворачиваться. Он сделал две попытки заговорить, перед тем как наконец облек свои мысли в слова.

— Мне сказали, что ты…

— И мистер Грейс верил в то, что говорил, — перебила его Триста. — Но он ошибался.

— Я не знал… — Пирс провел пальцами по волосам. — Я думал только о своей дочери. Казалось… казалось, это единственный путь к ее спасению. Это все, о чем я думал, — защитить свою маленькую девочку.

Это было не совсем извинение. Какие извинения мог приносить Пирс опасному существу, сидевшему на его подоконнике? Но близко к тому. Может, он предполагал, что от этого Триста проникнется сочувствием. Но вместо этого его слова задели ее за живое. Ее охватила не только ярость, но целый вихрь чувств: злость, сожаление, досада и боль. В ее разуме восстало ее второе я, которому Триста завидовала и которое презирала. Трисс, которую холят и лелеют. Трисс с ее нервными приступами, окруженная удушающей заботой.