Песня кукушки - Хардинг Фрэнсис. Страница 77

— Почему? — спросила Пен. — Почему она не может отправиться домой вместе с нами?

— Потому что она поедет со мной, — ответила Вайолет.

Последовал новый виток разговоров. Пирс поможет. Юристы, удочерение, прошлое девочки… Может быть, Триста — осиротевшая дочь одного из друзей Себастиана? Если Вайолет нужна работа в Лондоне, Пирс предоставит рекомендации, контакты, не исключено, что и место. Не прислушиваясь к разговорам, Триста могла думать только о сильной, крупной, покрытой пятнами никотина ладони, державшей ее руку.

— И… если мы можем помочь деньгами… — предложил Пирс.

«Нет» Тристы прозвучало одновременно с «да» Вайолет. Триста взглянула на Вайолет и тоже сказала «да».

— Что ж, надо дать вам обеим отдохнуть. — Селеста встала со стула. Ее суетливые пальцы привычно поправили одежду Трисс, подтянули теплый шарф, прижали к себе…

Вдруг Трисс слегка отстранилась от матери.

— Мама, — застенчиво спросила она, — можно… можно мне поговорить с Тристой наедине? В саду?

Они шли рядом, время от времени бросая друг на друга несмелый взгляд. Что-то заставило их взяться за руки, когда они вышли из здания, и теперь они ощущали неловкость. Триста чувствовала, что Трисс пытается отодвинуться, и рефлекторно сжимала пальцы крепче. Но иногда Триста, сознавая нелепость ситуации, порывалась уйти, и тогда Трисс упрямо цеплялась за нее.

— Спасибо, что спасла меня, — наконец сказала Трисс.

— Да ладно. — Триста искоса взглянула на нее. — Извини, что столкнула тебя в реку.

— Ты могла бы попросить, чтобы я прыгнула, — тихо ответила Трисс. — Я бы послушалась.

— Неужели?

Трисс, которую помнила Триста, не прыгнула бы. Она бы ныла, цеплялась за кого-нибудь и требовала, чтобы ее отвезли домой. Но то была Трисс до похищения, а не девочка, стоявшая перед ней сейчас.

«Я помню только прежнюю Трисс, не теперешнюю. Люди могут измениться, иногда даже за неделю».

— Это не важно, — быстро сказала Трисс. — На самом деле я хотела кое-что спросить у тебя. Когда ты переедешь в Лондон, мы ведь будем писать друг другу?

Тристу застигли врасплох — она не ожидала, что когда-либо будет получать письма, написанные ее собственным почерком!

— Да, — ответила она, собравшись с мыслями. — Не могу обещать, что не стану есть твои письма. Я потеряла много потрохов и пока не знаю, как это на меня подействует. Но я с удовольствием буду тебе писать. — Она немного помолчала. — Я уже пообещала писать Пен.

— Пен скучает по тебе. — Трисс опустила взгляд. — Каждый раз, когда она на меня смотрит, я знаю, кого она хочет видеть. — На ее лице отразилась с трудом скрываемая боль.

— Пен просто нуждается в старшей сестре, — спокойно ответила Триста.

— Но… но я и есть ее старшая сестра! — воскликнула Трисс, и ее глаза заблестели от слез и обиды.

— Тогда укради ее у меня. — Триста улыбнулась, обнажив зубы-шипы. — Будь ее старшей сестрой. — Они продолжили путь, и Триста с любопытством посмотрела на Трисс. — Ты думаешь, ваши родители не станут возражать, если вы обе будете писать мне?

— Не знаю. — Трисс покачала головой. — Они не скажут, что против, но… я думаю, они хотят забыть все, что произошло, и вернуться к привычному образу жизни. — Она пожевала губу. — Но мы не сможем, да? Все стало иначе… не так, как я думала… все сломано.

В глубине души Триста знала, что Пирсу и Селесте было бы намного легче, если бы она умерла. Так было бы проще и понятнее. Конечно, они не желали ей смерти, но это была бы сказка с трогательным концом. Они бы закрыли книгу, мысленно отделили ее от своей любимой Трисс и попытались вернуться в привычную колею. Но она не умерла, и все было отнюдь не просто. Она все еще дышала и причиняла неудобства, и никто не мог похвастаться, что забыл о ней. В пазле семьи Кресчент появилась новая странная деталь, изменившая его рисунок, и отныне им придется с этим жить. Да, Кресчентам было бы легче, если бы Триста умерла. «Но легче, — напомнила она себе, — не значит лучше».

— Не думаю, что они знают выход, — продолжила Трисс. — Я сама не знаю, что делать.

— Тебе надо попросить родителей снова отправить тебя в школу, — порывисто ответила Триста. — Попроси сейчас, они не смогут отказать тебе.

— Что? — Трисс побледнела. — Но я много лет не ходила в школу! Я не знаю, как… имею в виду… я не могу!

— Послушай меня, — произнесла Триста, поворачиваясь лицом к своему второму «я», — Трисс, я прошу тебя прыгнуть.

Ушибы Вайолет зажили, и она сердито шагала по больнице из угла в угол с палкой, пока доктора наконец не уступили и не выписали ее. Пирс заплатил за ремонт мотоцикла, и, когда она вышла из клиники бок о бок с Тристой, он ждал ее, блестящий, уродливый и великолепный.

Триста залезла в коляску. Без Пен, ерзавшей у нее на коленях, коляска казалась непривычно пустой. «Но я вырасту, и она станет мне впору, — сказала она себе. — Или нет? Может, я навсегда останусь в этом возрасте, как Питер Пен, только с острыми зубами».

— Типичная ситуация, — буркнула Вайолет, потом взглянула на Тристу и рассмеялась. — Просидели в больнице целый месяц. Мы неудобные, мы все портим и не вписываемся ни в какие рамки. Поэтому нас прячут и говорят, что мы больны.

Триста подумала о других неудобствах. О запредельниках, которые переехали в новое здание вокзала под руководством прагматичного Сорокопута, кое-как заключившего с Пирсом перемирие. И Джеке, воспринявшем новости о неминуемом переезде Вайолет в Лондон с торжественным спокойствием и со словами, что ей пора все отпустить.

«Что за жизнь у нас, чужаков? Мы сбитые ветром плоды, гниющие под большим деревом?»

— Мы как привидения, — произнесла Триста вслух. — Настоящий мир проходит мимо: работа, семья, истории в газетах, а мы наблюдаем снаружи.

— Нет, — сердито возразила Вайолет. — Это они — привидения. Пирс, Селеста и остальные. Цепляющиеся за прошлое, притворяясь, будто ничего не произошло. Все меняется, ломается, части перестают подходить друг к другу — и мы это знаем, несмотря на наши остановившиеся часы. Мир рушится, меняется и танцует. Он все время в движении. Так он устроен. Так должно быть.

И Вайолет стукнула ногой по стартеру, словно бык на корриде, принимающий вызов. Она пригнулась, когда двигатель страшно взревел, и они вдвоем понеслись все быстрее и быстрее, оставляя позади себя изгороди.

В безоблачном синем небе мелькали белые пятнышки птиц. Солнце безжалостно жгло золотистые поля, на которых рабочие в поте лица спасали тронутый снегопадом урожай. Из-за поворотов без предупреждения и громко гудя вылетали машины с пыльными лобовыми стеклами. Белели дорожные знаки, указывая на Лондон.

Глаза Тристы щипало. Возможно, от пыли, возможно — нет. Она уже смирилась со своими слезами из паутины. Ее легкие и разум полны жизни — такой, какая она есть, а не такой, какой она должна быть, по чьему-то мнению.

«Эта секунда моя, и эта, и эта, и эта…»

Невидимое ожерелье тянулось перед ней по извилистой дороге, и каждая бусина являла собой золотую секунду. Триста не знала, сколько их. Может быть, миллион, а может, меньше десятка. И она рассмеялась, зная, что при любом повороте на этой скорости ожерелье может порваться, бусины рассыпятся и укатятся в канаву. И это возможно. Все не наверняка.

И это — чудесно.

БЛАГОДАРНОСТИ

Хочу поблагодарить моих редакторов Рут Олтаймс и Рейчел Перри; моего агента Нэнси; мою писательскую группу за отзывы и поддержку; Лондонский музей транспорта (и особенно Эмили Картрайт за терпеливые ответы на мои несколько странные вопросы о трамваях); книги «Беспокойные вещи: история фей и истории о феях» Дианы Перкисс («Пингвин Букс», 2001); «Мы плясали всю ночь: социальная история Британии между двумя войнами» Мартина Пу («Винтадж», 2009); «Женщины в 1920-х годах» Памелы Хорн («Саттон Паблишинг», 1995); «Под лестницей: знаменитые воспоминания горничной о 1920-х годах» Маргарет Пауэлл («Пан Букс», 2011); «Британия 1920-х годов» Джанет и Джона Шеперд («Шир», 2010); «Подменыши: очерк» Д. Л. Ашлимана (1997) и его же за восхитительную коллекцию фольклора; моего любимого Мартина; «Джеффри» — музей интерьеров; Криса Фокса и напоследок мою бабушку, которую я не знала, но которая в молодости повергла свою деревню в смущение, однажды вернувшись из Лондона на мотоцикле.