Шальная мельница (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo". Страница 21

— Вы что, сумасшедший?! — невольно, машинально рявкнула я на него, оторопевшая от заявленного.

Игнорирует. Командует дальше:

— Накалите мне железо и принесите мазь с пластырем, да побыстрее.

— У меня есть масло хорошее, по рецепту Пфальцпайнта, да и зашить бы его, зачем сразу жечь?

— Э-э, а внутренности вы его пересмотреть не хотите? Может, они там перекромсаны?

— Вы издеваетесь что ли? Хельмут, уберите свою ведьму!

— Какую ведьму?! — гневно завопила я. — И это я-то ведьма?! Неряха мерзкий! Ты даже руки перед операцией не помыл! Рану ему не обработал против инфекции! И элементарного обезболивающего не дал! Ты…. Вы — изверг!

Кривится, злится, но молчит "Старик", не отвлекается. Нагло лезет в это месиво голыми, грязными руками, лишь слегка закатав рукава, и тычет бедному раскаленной «кочергой» непосредственно в рану. Дико завизжал, заорал вдруг молодой человек, просто, адски не вовремя приходя в себя. Вмиг дернулись, подались назад помощницы Местного и нервно перекрестились. Тихо забубнили молитвы и товарищи сего несчастного, теснясь в углу и метая на нас шальные взгляды.

Ошарашенный Хельмут глядел то на пациента, то на Хорста, то на меня.

— Ну, не стойте! Сделайте что-нибудь! — визжу своему Врачу в лицо. — Он же убьет его!

— Уберите эту ополоумевшую! — гневно рычит в мою сторону "Лекарь", невольно плюясь уже от переполненных эмоций.

— Анна, не надо, — едва слышно шепчет сдавшийся Хельмут.

— Да как Вы можете? Это же — человек! Еще живой человек, а Вы так глупо его губите!

— Мы не у нас дома, здесь он — Господин, а мы — гости!

— Во-во! — вдогонку кидает нам ублюдок.

Казалось, я сейчас уже закиплю — дрожь пробирает до костей.

Еще немного, еще несколько топорных штрихов — и отступает в сторону Хорст. Победно ухмыляется своему творению. Злобный, полный презрения взгляд на меня, на моего Врача. Неспешный разворот — и пошагал на выход, нарочно бормоча слова, чтобы мы услышали:

— Судя по всему, сердце не задето, а потому даст Всевышний — выживет, а нет — то такова воля Божья. И ей стоит подчиниться, а не у дьявола и у его приспешников просить спасения.

Обомлела я, прозревшая.

Это кто здесь еще… дьявол во плоти, или его приспешник?!

Резво дернулась в его сторону, дабы догнать, ответить на это нахальство, как тотчас перехватил, схватил меня за руку Хельмут и заставил замереть на месте.

Покоряюсь, злобный, полный обиды и укора взгляд тому в глаза.

— Сердце? Нет, ну, Вы слышали? Как его сюда вообще взяли? Ладно, желудок, но в брюшине у него «сердце не задето»! Да естественно! Среди пищевого тракта, печени и прочих органов, глупо искать сердце, которое за ребрами! Ладно, смотря насколько глубоко задето, может, про мочевой, селезенку или почки еще стоит заговорить, но уж никак не про сердце! Он бы еще легкие сюда приписал!

Обомлел Хельмут, лицо вытянулось; пристальный взгляд в глаза:

— Вы так хорошо знаете анатомию?

Опешила я, взор около, а затем резко в глаза Доктору, едва слышно, попытка оправдаться:

— Поверхностно. Самое элементарное, конечно… А что?

(чувствую, как леденею внутри, как отнимаются конечности от предчувствия беды)

Еще миг тягучих, немых размышлений и вдруг тихо, словно жуткую тайну, шепчет, нервно, взволновано оглядываясь по сторонам:

— Мне… мое положение и этика не позволит пойти против, однако Вас в этом плане ничего не сдерживает. Ступайте, бегите в замок, но никому не признавайтесь с коим посылом прибыли. Отыщите там Генриха фон Менделя и уже ему, и только ему растолкуйте всё, что здесь происходит, и что думаете на этот счет, свои идеи, вот только без этих крайних ваших… «глупостей», и радикальных знаний, прошу. Он — человек широких взглядов, и многое поощряет, поддерживает… вопреки всему, а потому единственный, кто может во всем этом помочь и сознательно, добровольно пойти против Хорста. Однако, запомните, ни в коем случае не стоит перегибать палку. Ведь он — прежде всего, глубоко верующий…. и строгих правил, монах…

— По-моему, он уже не дышит, — отрешенно шепчет женский голос.

Резво обернулись все мы в сторону больного.

— Кто-нибудь, позовите священника, — послышалось издалека голос, приказ Хорста (отчего тотчас всё похолодело у меня внутри, от обиды, страха и злости).

Обмер на мгновение Хельмут, пристальный, сверлящий, изучающий взгляд на хворого — и вдруг резкое, уверенное движение вперед. Торопливо, покорно следую за ним.

Лицо молодого человека — бледное, синюшное, живот вздутый, как пузырь.

Но еще… дышит.

— Ступайте… да поторопитесь.

Выбраться из приюта и направиться, следуя подсказкам местных, через двор прямиком в сердце Великой Бальги.

Еще немного по брусчатке, и обмерла резко я у огромных дверей, окончательно прибитая прозрением.

Наконец-то за эти пару (быть может, уже даже несколько, не знаю) месяцев я одна. Без видимого надзора, опеки Хельмута и Беаты. Бежать? Может, ну его всё… и бежать? Но куда… и есть ли зачем? Ведь я и доселе не была пленницей. Никто меня силой не удерживал, напротив — добродушно приютили. Да, не сразу осознала это, боялась всего. Но… волей-неволей, здесь пока — мой дом, как и сказала Беата. А прорываться к своим, к русским, даже учитывая, временами, вспышки национализма в этом крае, нынче (с открывшимися обстоятельствами) не особо умный вариант, ведь не ведаю, что с соотечественниками творится. Если раньше я надеялась, что лишь Цинтен и его округа (по каким-то странным обстоятельствам) находятся в изоляции, то теперь… уже сложно представить, судить о масштабах сиих жутких перемен. Запросто могу наткнуться по прибытию на что угодно: от обвинения в измене Родине (из-за обитания за границей) и вплоть до пресловутого крепостного права (я, конечно, не так хорошо знаю историю, однако, мне кажется, именно оно царило в России в средние века и было "не столь приятным").

Так что, не к кому бежать и некого искать. Шалевского? Если он еще жив (если все же это — постапокалиптическое будущее), то наверняка забыл уже меня, доживает свой век с женой… и детьми.

А если прошлое — то тут и думать не о чем.

Глубокий вдох — сделать выбор: уверенный, отчаянный шаг вперед.

По крайней мере, хоть принесу какую-то пользу… Или, хотя бы, просто не сдамся в лапы этого темного упертого лба, мерзкого "старикашки" Хорста.

…

— Риттербрюдер[11] Генрих? — переспросил мужчина.

— Да, фон Мендель. Мне он срочно нужен. Пожалуйста, подскажите, где я могу его найти?

… и вновь, едва не срываясь на бег, стыдясь пытливых глаз, мчать в указанном направлении. Подняться наверх крутой лестницей, поворот налево и смело забарабанить в огромную, тяжелую деревянную дверь.

Шорох, неспешные шаги, радушные разговоры, и даже смех слышится. Еще немного — и скрипнули завесы, дрогнуло полотно.

Молодой, чуть старше тридцати на вид, с короткой бородой, усами, длинными до самых плеч (несмелой волной) волосами, грустными голубыми, как небо, глазами. Лицо воина, рыцаря, но… никак не монаха. Однако… одежда его говорила об обратном: длинный белый кафтан, а поверх него плащ… так же белый, но с большим, лапчатым, с длинным нижним лучом, черным крестом Крестоносца. Тевтонца.

Добрая улыбка, взгляд полный участия и заинтересованности.

— Да, я могу Вам помочь?

— Я ищу Генриха фон Менделя. У меня срочное дело к нему.

— Это — я. Проходите…

— Ладно, потом договорим, — недовольно поморщился от раздражения какой-то мужчина и торопливо вышел за дверь, учтиво оставляя нас наедине. Провести незнакомца взглядом, а затем смело и с вызовом уставиться в глаза нашей «надежде»…

— То, что он там творит, это — нечто ужасное, несуразное. Так нельзя… Я понимаю, что на всё воля Божья, однако… не до такой же степени стоит всё запускать. Зачем тогда, вообще, заниматься врачеванием, если, в итоге…. только ссадины лечить?