В Иродовой Бездне (книга 3) - Грачев Юрий Сергеевич. Страница 14

К нему подошел другой начальник.

— Что вы молчите? Неужели думаете, что у следствия нет средств, чтобы заставить вас говорить? Вы заговорите, и еще как заговорите!

Лева молчал.

— Может быть, вы заболели? Мы сейчас вызовем врача. Это бывает, что человек лишается речи. Напишите вот на бумажке, что вы не можете говорить. Мы сейчас отправим вас к врачу.

Лева ничего не написал и не произнес ни звука. Как ни бились на очной ставке, чтобы он заговорил, он молчал.

— Тогда просим вас подписать протокол очной ставки, что вы слышали, что на вас показывает Попов, и напишите, согласны вы с этим или нет.

Лева протокол очной ставки не подписал. Тогда следователи написали, что Смирнский на очной ставке демонстративно молчал.

Их вывели обоих из кабинета следователя и повели по коридору.

– Ваня, что заставило тебя говорить неправду? — спросил Лева.

– Я ослаб, — ответил брат.

— Не разговаривать, не разговаривать! — закричал конвойный. В камеру Лева вошел словно закаменевшим. Сердце, грудь давило большое горе. Он видел много. В первый срок, когда был под следствием почти год, он пережил немало, но то, что он увидел теперь — что брат, которого он так уважал, который был таким прекрасным тружеником Христа, и вот ослаб, и как ослаб!

И даже тетя Тереза, жена пресвитера, которая учила, когда Лева был еще на детских собраниях, тоже показывала на следствии всякую небылицу. Словно весь мир перевернулся вверх ногами, все лучшие люди, верующие, на которых он смотрел как на пример, образец, — предавали…

Было время обеда, и в камере ели.

— Садись, Лева, с нами кушать, — пригласил его один пожилой инженер, — нам сегодня повезло: из вольной кухни принесли винегрет, там его не съели, и начальник тюрьмы разрешил, чтобы его передали нам, у нас сегодня праздник.

Действительно, на столе стояло ведро с красным от свеклы винегретом. Леве положили в чашку, он помолился и стал есть. Ведь есть-то надо было, он знал, что есть надо, надо поддерживать силы. Но только проглотил одну ложку, как почувствовал резкую боль в желудке. Он понял, что организм отказывается от пищи. Не только сердце и ум, но все его существо переживало страшное горе. Он положил ложку, отошел в сторону и сел на полку. И вдруг все провалилось. Провалилось страшным стоном, он закричал, застонал к Богу. Он потерял всякую веру в людей и верил только в единственного Бога, Бога любви, правды. Рыдания разрывали его грудь. Слезы лились ручьем. Это было страшное горе.

Никто из заключенных ничего не сказал, никто не пытался утешить его. Все видели, как страшно страдает он. Это не был простой плач, это было рыдание, рыдание человека, раненного в самое сердце, в самое святое, он терял веру в людей…

Потом он успокоился, а мысли все бежали, бежали одна за другой. Почему? Почему ослаб Ваня? Почему вообще люди на следствии показывают ложь друг на друга, предают друг друга?

На следующий день его опять вызвали к следователю. Та же комната, тот же торжествующий вид следователя Углева. Но на том месте, где вчера сидел Ваня Попов, сегодня сидит молодая Люба Фитькова.

О, сколько имели они радости там, в молитвенном доме, посещая больных, как вместе, молились, пели, радовались… А теперь все изменилось. И сидит она так же, как Ваня, опустив голову, не смотря на него. Только по ее одежде, по прическе Лева видит, что она не арестована.

— Может быть, для вас, Смирнский, недостаточно показаний Попова? Так вот, мы делаем вам очную ставку с вашей сестрой во Христе Фитьковой. Вы знакомы с ней?

Лева молчал. Опять те же попытки заставить его заговорить. Безрезультатно, он молчит,

— Так вот, ваша сестра показывает на вас, я сейчас прочту, что вы занимались антисоветской агитацией, отвлекали молодежь от советской культуры, что вы антисоветский человек.

Следователь зачитывает показания.

– Фитькова, вы подтверждаете ваши показания? — обратился он к девушке.

– Да, подтверждаю, — глухо ответила она.

Прошу подписать их.

Девушка берет дрожащей рукой ручку и подписывает.

— Смирнский, если вы не хотите разговаривать, то подпишите протокол очной ставки и напишите, согласны вы с показаниями на вас или нет?

Лева ничего не подписывает и не произносит ни звука. Опять приходят начальники, пытаются убедить Леву заговорить, но безуспешно. В протоколе очной ставки — надпись, что он демонстративно молчал.

Его опять спустили в камеру, но он уже больше не плакал, не рыдал. Слезы были уже выплаканы. Он только думал и молился, молился и думал: почему все это так получается? Почему родные, близкие по Христу, отлично зная, что он никакой политикой не занимается, никакой антисоветской агитации не вел; наоборот, он, как верующий, искренно подчиняется власти и молится за нее, — и вдруг показывают ложь! Неужели все это делается только из-за страха, боятся и говорят неправду. Нет, здесь что-то иное, что-то не то. Конечно, вся беда в том, что не бодрствовали, когда бодрствуем и молимся, то можно противостоять силой Божьей любому искушению. Да, но почему же этот следователь Углев так ведет дело, что люди, которые должны показывать правду, говорят ложь. Как это может быть, что человек, который отлично знает, что это — белое, показывает, что это — черное.

Будучи медицинским работником, Лева невольно смотрел на все глазами физиологии и психологии. И внезапно его осенила мысль: Углев несомненно действует внушением, он уже заметил, что следователь смотрит в глаза и все повторяет, все внушает желаемые ему мысли. Лева знал, что когда человек подвергается внушению и его загипнотизируют, ему дают картофель, утверждая, что это вкусное яблоко, и он ест этот картофель, сырой, с удовольствием и восхищается: какое это вкусное яблоко! Происходит смена понятий и восприятий. Вот так, — думал Лева, — и тут, во время следствия, внушается мнение, противоположное истине. И человек говорит и подписывает ложь.

«Это нужно раскрыть высшим органам следствия, — думал Лева, — потому что ведь никто не заинтересован в ложных заключениях и страдании невинных людей».

Лева решил непременно добиться свидания с начальником НКВД по Самарской губернии и рассказать ему о применении внушения и гипноза во время следствия. Он стал молиться об этом и написал заявление, что ему необходимо по особо важным показаниям встретиться с начальником НКВД.

И эта встреча состоялась.

Глава 9. В поисках правды

»… Они не боятся Бога. Простерли руки свои на тех, которые с ними в мире, нарушили союз свой».

Псал. 54, 20-21

Во время следствия, несмотря на то что изнурительные ночные допросы применялись в то время мало, большинство подследственных спали плохо, мало, от многих сон бежал. Тяжелые, размышления: виновен или невиновен — терзали ум и сердце человека. И люди худели, несмотря на получаемые с передачами продукты, и за неделю-две часто человек становился неузнаваемым. Один подследственный, инженер, который находился в одной камере с Левой, был очень толст. Он ездил на курорты, всячески пытался сбавить свой вес, но это не удавалось. Он даже не мог нагнуться, чтобы зашнуровать свой ботинок. Теперь же, побыв на этом «курорте», он мог свободно нагибаться и зашнуровывать ботинок (правда, делать это ему не было надобности, так как всякие металлические веши, шнурки, веревочки, пряжки, пуговицы у подследственных «профилактически» отбирались).