Дневники св. Николая Японского. Том Ι - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич. Страница 70
В Москве
3 апреля 1880. Четверг
5–й недели Великого Поста
В одиннадцать часов прибыли в Москву. Я отправился прямо на Саввинское Подворье, по предварительному приглашению Преосвященного Алексея, Можайского Епископа. — Он был на литургии; надевши панагию, я пошел тоже в Церковь, оставив саквояж у швейцара. Преосвященный Алексей уступил свое святительское место. Что за любезность! — После службы и чаю он дал мне карету для визитов; я отправился к Преосвященному Амбросию в Богоявленский монастырь. Он тотчас же подарил панагию, прекраснейшую, московской работы, и пригласил в три часа обедать. — К Г. Г. [Гавриилу Григорьевичу] Сретенскому, сотруднику. Встретила сестра его; рассказала про о. Дмитрия, как, между прочим, у него вытащили кошелек и двадцать рублей, — хорошо, если так, не больше ли? Вернулся с урока о. Гавриил, советовал, но многословно и с перебежками от предмета к другому. — Заезжал к А. Н. [Андрею Николаевичу] Ферапонтову и В. Д. [Василию Дмитриевичу] Аксенову — не застал их. У Преосвященного Амбросия обедал ревизор Лебедев (Смоленский уроженец, — прежде профессор Педагогического института). За обедом, между прочим, Преосвященный удивил меня: «А вы хитрый — хотите, чтобы вам 23 тысячи Миссионерское общество давало серебряными рублями». Вот тебе и раз! Москва дала маху, а я и не думал хитрить; у меня ясно значится везде — «серебряными рублями». — Побыл у Благоразумова, ректора Семинарии; просил порекомендовать баса и тенора из окончивших курс; обещал. У М. Н. [Михаила Никифоровича] Каткова; он поседел; ласково расспрашивал, он и его друг, бывший в кабинете; обещался напечатать в «Московских Ведомостях» о моем приезде в Москву, о чем я попросил его; вспоминал он про о. Владимира — тоже ласково. — К А. М. [Александру Михайловичу] Иванцеву–Платонову — дома не застал; к о. Николаю Лаврову, на Спиридоновку, — встретил старца выходившим к больному. — Вернувшись, застал у Преосвященного Алексея философа Владимира Сергеевича Соловьева и профессора Павлова. — Первый спустился со мною ко мне, чтобы интимно поговорить, и удивил меня, сказав, что хочет постричься в монахи и на первые годы просится пожить в Миссии, — будет полезен в это время преподаванием в Семинарии, — Я прямо стал отсоветывать ему монашество на том основании, что и для Церкви полезней, если он. стоя вне духовенства, будет писать в пользу Церкви. — Побуждением к монашеству он выставляет «слабость характера своего» — тем более ему нельзя быть монахом. — Вообще, эта личность весьма яркая и поражающая, — смотрит истинным философом, довольно мрачным: ему всего двадцать семь лет. — Он поспешил кончить разговор, потому что пришел о. Гавриил Сретенский, — сей принес книгу адресов купцов и посоветовал кое–что. По уходе его я пошел наверх к Преосвященному Алексею и застал еще там его приятеля — канониста Лаврова, а когда и сей раскланялся, то Преосвященный Алексей с московскою угостительностию заставил меня плотно поужинать, хотя есть не хотелось, после чего не оставалось ничего делать, как лечь спать, что сделал я, однако, перебравшись с подушками и одеялом на диван, ибо в матраце заметил хозяев, которые стали бы угощаться гостем.
4 апреля 1880. Пятница
5–й недели Великого Поста. В Москве
Погода была скверная — дождь со снегом. Я в пролетке отправился к О. П. Тюлееву — дома не застал, — оставил фотографии храмового плана, — к Василию Дмитриевичу Аксенову — на дом; много просителей. Он принял хорошо; обещался, поговорив с братьями, пожертвовать и от себя на храм и посоветовать, к кому еще обратиться. Насчет 23 800 рублей из Миссионерского общества говорил, что они решительно не могут серебряными рублями давать; я говорил, что это расстраивает все мои планы. Не знаю, чем уладится. От него отправился в Новодевичий монастырь, где Преосвященный Алексей совершает литургию и панихиду по Соловьеве. На панихиду и я вышел, причем Преосвященный Алексей настаивал, чтобы я стал первым, — старый протоиерей, служивший тридцать два года при Митрополите Филарете, уладил, сказав, что Преосвященному Алексею следует стоять первым. После панихиды вышли отслужить литию на могиле; слякоть и дождь мешали. Нельзя без чувств смотреть на свежую могилу доблестного человека. Вся убрана цветами и зеленым мхом; на кресте — венки из роз и камелий и разных цветов, — у подножия креста — горшки с живыми левкоями. По окончании службы пригласили к игуменье на чай. Просил у нее на храм, — крепконька — ничего не дала. — В монастыре семьдесят штатных монахинь, но всех до 250. — На службе был университетский профессор о. Александр Михайлович Иванцев–Платонов. — Перед службой я заехал к о. Гавриилу Вениаминову. Матушка — Екатерина Ивановна, встретила по–старому, — она всегда кроткая и ласковая, как ангел; а о. Гавриил — бледный как смерть от потери крови горлом — лежит. Бедный, бедный! Едва ли выздоровеет! — Отправился с визитом к Свербеевым, а Катерина Александровна уже была у меня этим же утром, без меня. Что за доброе семейство! Принимают точно родного. И благодарят за то, что отслужил 31 марта после обедни в Крестовой панихиду по Высокопреосвященному Иннокентию (день годовщины его смерти!). Тогда как их нам следовало бы благодарить за такую любовь к духовным. — Заезжал к графу Бобринскому и Ивану Сергеевичу Аксакову — не застал дома. — Поспешил вернуться, ибо Катерина Александровна говорила, что Преосвященный Алексей будет ждать меня обедать; действительно, ждал; но меня еще задержал на несколько времени А. М. [Александр Михайлович] Малиновский, с которым виделся в Японии в 1863, когда он был с чехами; он служит здесь по судебной части и, узнав, что я приехал, зашел повидаться; очень и я обрадовался старому знакомому. — После обеда к Преосвященному Алексею пришла по делу какая–то Ершова; я спустился к себе и встретил Коноплина, незнакомого доселе, — принесшего 110 рублей на храм, — первое в Москве пожертвование на этот раз. Говоря, что сочувствует Миссии, чуть не заплакал. Пришла и госпожа Ершова принять благословение и сказала, что в речи я точно про нее говорил; она до сих пор не одобряла забот о заграничном миссионерстве. В шесть часов ко всенощной; завтра похвала Богородицы и на всенощной читается Акафист; Преосвященный Алексей предложил мне читать, что я и сделал. После всенощной виделся с моряком Муратовым, его женой и детьми, — с К. А. [Катериной Александровной] Свербеевой и Кат. [Катериной] Дмитриевной — тут же в Церкви. К Преосвященному Алексею зашел некто Сухотин, служивший Директором по Духовному Ведомству при Ал. П. Толстом, — заставили говорить об Японии. От ужина отказался, ибо совершенно не хотел есть. — У себя дома нашел связки книг, пожертвованных Высокопреосвященным Евсевием Могилевским, присланные из Чудова монастыря. — В воскресенье Преосвященный Алексей предлагает мне служить вместо него в Чудовом монастыре, что я и сделаю, ибо в Москве нужно больше показываться, чтобы собрать на храм.
5 апреля 1880. Суббота
5–й недели Великого Поста. В Москве
Погода превосходнейшая. Встал рано и записал дневник; в седьмом часу напился чаю с московскими кренделями… В девятом часу пришел о. ризничий Чудова монастыря условиться о завтрашнем служении; тут же пришел о. Александр Михайлович Иванцев–Платонов и принес в подарок Миссии свои сочинения. Называли они, по моей просьбе, московских богачей, к кому можно обратиться, я записал, не знаю, что Бог даст. Прибыла матушка Евгения, игуменья Страстного монастыря, с огромнейшей просфорой, на которой целая икона Богоматери. Постараюсь довезти до Японии. Весьма благожелательная матушка; не знаю только, много ли будет полезна и в материальном отношении Миссии; обещалась рекомендовать, к кому обратиться. — По уходе о. ризничего и матушки Евгении о. Александр стал рассказывать об одном бывшем офицере, который просится в Миссию; я сказал, что с удовольствием возьму, например, в качестве секретаря или иподиакона, но не на штатное место. Посмотрим, будет ли что; Иванцев не ручается, а говорит, что были с этим офицером какие–то увлечения молодости. Он теперь в Вязьме, я не просил нарочно писать ему и звать его сюда. — Еще прежде их была Феодосия Александровна Сладовникова — не отдумала; в Борятинскую общину для подготовки (и искуса) поступить согласна. Заходил потом вчерашний Муратов; я не поцеремонился и предложил идти к обедне, так как уже было довольно поздно. — Пред уходом в Церковь отдал келейнику образчик визитной карточки, чтобы заказал 300. В Церкви простоял обедню, служенную Преосвященным Алексием, — при начале молебна вышел, чтобы отправиться с визитами. — В карете поехал, около половины первого часа, к генерал–губернатору, князю Владимиру Андреевичу Долгорукову; дом на Тверской, близ Подворья. И вне, и внутри — часовые. Докладывает адъютант. — В приемной выставлены подарки, поднесенные князю за пятьдесят лет как офицеру и за двадцать лет как генерал–губернатору, — в двух витринах. — По докладе пришлось порядочно подождать, причем в гостиной, куда был позван, имел случай пересчитать число газет, почти все русских, выписываемых князем, — 32 насчитал; аглицких ни одной, немецкая одна, французских — несколько; а также сделать наблюдение, что гостей бывает много — дорожки по коврам не особенно свежие, мебель, видно, что с пользою служит, а не для парада больше, как в Петербургских дворцах, свечи полусгорелые. — Князь принял как–то вяло, сказал, что Миссионерское общество может помочь и основным капиталом, говорил, что пригласит когда–нибудь с Преосвященным Амбросием на обед; слугу зачем–то звал, но ординарец сказал: «Ваше сиятельство услали его». — «А, ну ладно». — К князю Мещерскому, попечителю, — нет дома, расписался. — К Г. Гр. [Гавриилу Григорьевичу] Сретенскому; пообедал с ним, отправился к Калининым — старцу Павлу Григорьевичу и его почтенной супруге Катерине Александровне. Очаровали старцы! Вот таких–то молитвами и усердием идет дело Миссии. Оказывается, что Спаситель в терновом венце и десять рублей на масло для лампадки к нему — от Катерины Александровны Калининой, стразовый крест [39] с золотой цепочкой — ее же, и много еще (Фребелевы игры, [40] книги) — постепенно от нее. Теперь в Петербург прислала мне на подрясник атласу, цепочку к часам и серебряную ложку; а когда сегодня у них был, вынесли две чарки и стакан — серебряные — тоже для Миссии, и еще десять рублей на масло к иконе Спасителя. Как они свежи умом и сердцем! А и простецы — Павел Григорьевич служит смотрителем дома, прежде служил в Казенной Палате; имеет, впрочем, университетское образование. — К Княгине Екатерине Алексеевне Черкасовой (которой муж служил в Болгарии и помер в Сан–Стефано, а десять лет назад был головой в Москве); обрадовалась, видимо; я ей напомнил время десять лет назад, когда она была счастливей; звала еще; тогда будет и Катерина Павловна Баранова, которой я когда–то подарил коралл; брат ее уже на службе. — В Страстной монастырь. Матушка Евгения весьма радушно приняла и стала угощать кофеем; говорила, между прочим, что Ольга Ефимовна Путятина писала ей, чтобы она заботилась обо мне, — «я–де не берегу себя». — Позвали болгарских детей, девочек, воспитываемых от монастыря, взятых с войны, то есть спасенных; сначала пришли маленькие три болгарки и одна русская (моего знакомого Муратова дочь); как мило они читали стихи и представляли сценку разговора двоих мужиков! Пришли еще две побольшее, уже ходят в гимназию; пропели очень трогательные стихи, что они пели болгарскому князю при его проезде; потом маленькие рассказали и представили в лицах басню Крылова «Демьянова уха», — пресмешно и очаровательно! Имена их — самой старшей — Цветана (пятнадцать лет), потом Анна (тринадцатый год, младшая сестра героини), Паша, Маша. Когда прощался, они наказали поцеловать руку у Преосвященного Алексия, которого, значит, очень любят и уважают; проводили до низу. — К княжне Репниной, что на Спиридоновке, около о. Николая Лаврова. Застали двух ее воспитанниц и полковника Гопера, знакомца К. Н. [Карла Николаевича] Струве по Хиве. Княжны подарили тетрадь силуетов, — превосходнейшее, весьма художественное, произведение какой–то русской. Так как нужно было спешить ко всенощной, то отправились домой. — Я завез о. Гавриила к нему, сам же прибыл на Подворье. Застал о. Иоиля, из Миссионерского монастыря; Преосвященный Алексий сказал еще, что меня искала княгиня Мещерская и просила к себе. Преосвященный любезно заставил меня пообедать, что я сделал на скорую руку. Внизу ждал меня портной. которому я третьего дня заказал платье, ибо на мне только один теплый, рваный подрясник, и не в чем служить: оказывается, что московские портные хуже делают, чем петербургские. — На всенощной был здесь же. в Церкви. — Преосвященный Алексий ставит все на первом месте и велит благословлять и священнослужащих, и народ: меня это смущало: но пришло в голову, что это–то и выражает дух любви, взаимного доверия. единства… И в Японии нужно будет следовать примеру, подаваемому Преосвященным Алексием. — Нравится мне еще, что на ектениях поминают болящих — архимандрита Пимена и протоиерея Гавриила, с молитвою об исцелении их: простота церковная, которой тоже и в Японии нужно подражать. После всенощной была монахиня из Страстного сказать, когда мне лучше быть у названных ими предполагаемых жертвователей; был еще Сухотин, брат вчерашнего, был Василий Дмитриевич Аксенов сказать, когда мне побывать у Третьякова, а главное записать от себя с братьями пожертвование, и записал четыре тысячи рублей! Спаси его, Господи! Дворяне сегодня ласкали много, а вернулся с пустой книжкой, купен же один пришел, и четыре тысячи есть. — Пожертвование свое Василий Дмитриевич записал весьма скромно, спустившись ко мне вниз. — Нашел на столе триста карточек, уже готовых, — стоят по два с половиной рубля сотня.