Учение Оригена о Святой Троице - Болотов Василий Васильевич. Страница 7
Учение Филона о Боге и Его Слове по своей постановке имеет скорее космологический, чем богословский характер. Дуалистическая основа этой системы не могла не выдвинуть на первый план вопроса об отношении между миром и Богом. Главный интерес ее сосредоточился именно на этом вопросе; связь между миром и Богом есть то неизвестное, найти которое было главною задачею системы Филона. Этою связью и является Логос. Он должен стоять в средине между обоими полюсами, но в логическом отношении он ближе к миру, чем к Богу Целесообразный строй мира достаточно разъясняется учением о Слове, но Бог как Сущий непознаваем, и бытие Слова нисколько не уяснило этой тайны. Можно даже сказать, что учение о Слове не установило никакого отношения между Богом в более точном Его определении, т. е. Богом как Сущим, и миром. Логос не есть существо, необходимо предполагаемое самым бытием Бога, а потому и Слово, мыслимое в Боге, не есть момент внутреннего самооткровения Сущего, а только начало откровения внешнего. Самое содержание божественного Слова есть уже мысленный мир, первообраз мира видимого, и если Логос есть мысль Самого Бога, то, во всяком случае, это не мысль Его о Себе Самом, а о мире. Словом, Логос у Филона существует
βλέπων, ἐμόρφου εἴδη. — Сильным возражением против личного характера Логоса служит то, что он представляется объединением идей, или λόγοι, частных логосов, которые тоже называются ангелами (de profug. 481). Поэтому Дорнер (I. S. 24) делает след. замечание: «Ja, da der Logos auch wieder die Einheit dieser δυνάμεις od. ἄγγελοι ist, so kann man, statt zu schliessen: die Engel sind persönlich, also auch der Logos, mit gleichem Rechte umgekehrt schliessen: entweder ist der Logos persönlich, dann sind es für ihn die Engel nicht, sondern sie sind die unpersönlichen Kräfte, deren Einheit er ist; od. die Engel sind persönlich, dann ist der Logos nicht mehr ihre persönliche Einheit». Дорнер допускает, что понятие о личности лежало вне круга представлений Филона. То же думает и Целлер, который, однако, предполагает, что Логос Филона — существо личное. Мнение, что Логос — существо и личное и безличное, принадлежит самому Сулье.
21
для мира, а не для Бога, и вне своего назначения как посредствующего начала оказывается лишним. Такой Логос, естественно, должен быть ниже Бога: представление Филона о Слове не есть ответ на чисто богословский вопрос: под какими признаками должно мыслить Сына верховного Бога? Филону нужно было существо высшее, чем видимый мир, но не настолько превосходящее его, чтобы отношения между ними стали невозможны, и Логос, подчиненный Отцу, есть результат, хорошо отвечающий этой наперед поставленной цели.
Философское учение Плотина о едином и уме представляет замечательное явление по той необыкновенной последовательности, с которою здесь проводится основное воззрение на первое начало, и по той отчетливости, с какою определяются подробности в отношении между первым и вторым началом.
Различие между конечным и бесконечным в системе Плотина сводится к основной противоположности между единым и многим."Как (произошло) из единого многое?" 1 — таков основной вопрос в учении Плотина. В каком направлении следует искать определения первого начала? Для Плотина этот вопрос решается не только тем, что единица предшествует всем числам, 2 но и высоким значением единства в самом бытии. Все сущее существует настолько, насколько сохраняет свое единство; что лишается единства, то погибает. 3 Таким образом, начало всего существующего должно быть единым. К такому воззрению на первое начало приходил уже Филон, но за Плотином остается то преимущество, что он остался верен этому воззрению до конца. Разделяя с Филоном мысль о непознаваемости первого начала, 4 Плотин пытается уяснить его отрицательным путем и, следуя указаниям своего основного
1) Ср. Thomasius, Origenes. Nürnberg. 1837. SS. 334–342. Μ. Владиславлев, Философия Плотина. СПб. 1868. стр. 65–107. — Plotin. Enn. 3. lib. 9. n. 3; ed. Kirchhoff. vol. 1. p. 128. πῶς οὖν ἐξ ἑνὸς πλῆθος;
2) 5. 3. 12; 2, 367. δεῖ γὰρ δὴ πρὸ τοῦ πολλοῦ τὸ ἓν εἶναι, ἀφ' οὗ καὶ τὸ πολύ ἐπ ἀριθμοῦ γὰρ παντὸς τὸ ἓν πρῶτον.
3) 5. 5. 5; 2. 23. ὥστ' εἶναι τὸ εἶναι ἴχνος ἑνός. 6.9. 1; 1.78. πάντα τὰ ὄντα τῶ ἑνί… ἐστιν ὄντα… ἐπείπερ ἀφαιρεθέντα τοῦ ἓν ὃ λέγεται οὐκ ἔστιν εκεῖνα.
4) 5. 3. 14; 2. 370. ἢ λέγομεν μὲν τι περὶ αὐτοῦ, οὐ μήν αὐτὸ λέγομεν οὐδὲ γνῶσιν οὐδὲ νόησιν ἔχομεν αὐτοῦ… καὶ γὰρ λέγομεν ὃ μή ἐστιν. ὃ δὲ ἐστιν, οὐ λέγομεν.
22
взгляда, отрицает твердо, без колебаний, все определения, несогласные с ним.
Оба понятия, из которых слагается формула"первое начало — единое", у Плотина получают самый полный и строгий смысл. В самом понятии о начале дана и та мысль, что оно, как начало всего, не имеет начала. 1 Этим определением первое начало ставится вне всякой зависимости от чего‑нибудь другого. Оно должно быть, безусловно, самодостаточно. 2 Оно не обязано ничему не только бытием своим, но даже самым незначительным его определением: все в едином, и ничего для него вне его. Поэтому в нем немыслимы никакие стремления, никакие потребности и даже никакие отношения к чему‑нибудь. 3 Плотин в этом отношении дал следующее в своем роде грандиозное определение первого начала: оно выше, чем самая самодостаточность; в нем все нуждаются, а оно не имеет нужды даже в самом себе. 4По–видимому, не было никакой возможности удержаться на высоте такой абстракции, и сам Плотин становится в противоречие с самим собою, утверждая, что первое начало не должно быть мыслимо в отношении к чему бы то ни было другому: как начало, т. е. причина, оно стоит в логическом соотношении с своим следствием, — с тем, что от начала зависимо. Это возражение Плотин отклоняет, выставляя требование, чтобы мы рассматривали отношение причинности как нашу собственную характеристику, а не как признак первого начала: 5 мы стоим в причинной зависимости от него, а не оно находится к нам в отношении причины к следствию.
Столь же последовательно Плотин разъясняет и понятие"единое". Первое начало едино не в смысле только единства
1) 6. 8. 11; 2, 160. τὸ δὲ διὰ τί ἀρχὴν ἄλλην ξητεῖ. ἀρχῆς δὲ τῆς πάσης οὐκ ἔστιν ἀρχή.
2) 5. 3. 16; 2, 373. αὐτάρκης οὖν ἐαυτῶ καὶ οὐδὲν ζητεί. 6. 9. 6; 1, 86. τὸ αὐταρκέστατον.
3) 6. 8. 11; 2, 160. ὧ συμβέβηκε μηδέν. 2, 161. οὐδὲ τὸ πρὸς ἄλλο. 6. 7. 40; 2, 143. 144. αὐτὸ ἐφ' ἑαυτοῦ τῶν ἐξ αὐτοῦ οὐδὲν δεόμενον.
4) 5. 3. 17; 2, 374. ἐπέκεινα αὐταρκείας. 6. 7. 41; 2, 145. ταῦτα (τά ἀλλὰ) γὰρ καὶ δεῖται αὐτοῦ, αὐτὸ δὲ οὐκ ἂν δέοιτο εαὐτοῦ γελοῖον γάρ οὔτω γὰρ ἄν καὶ ἐνδεὲς ἦν αὐτοῦ. 6. 9, 6; 1, 86. τὸ δὲ οὐ δεῖται εαὐτοῦ αὐτὸ γὰρ ἐστι.
5) 6. 9. 3; 1, 83. ἐπεὶ καὶ τὸ αἴτιον λέγειν οὐ κατηγορεῖν ἐστι συμβεβηκός τι αὐτῶ, ἀλλ' ἡμῖν, ὄτι ἔχομέν τι παρ' αὐτοῦ ἐκείνου ὄντος ἐν αὑτῶ.
23
предмета, но в смысле противоположности всякой множественности, всякому разнообразию. Единое должно быть безусловно просто, чуждо не только материальной, но даже и логической сложности: коль скоро мыслимо что‑нибудь более простое, чем первое начало, оно перестает быть началом. 1 Таким образом создается требование — мыслить первое начало под таким признаком, который не допускал бы никакого дальнейшего логического дробления. Равным образом это требование исключает всякую множественность в определении единого, хотя бы она зависела только от различия точек зрения на него. В этом отношении Плотин настолько последователен, что без смущения отрицает самые возвышенные представления о первой причине, оставаясь в уверенности, что единое превосходное, чем все, что только может придумать человек. 2 По–видимому, для одного понятия сделано исключение — для понятия"блага"; но на самом деле Плотин дал ему такой оригинальный смысл, что оно без остатка разрешается в понятие начала или единого."Благо"не есть свойство единого, не характеризует какой‑нибудь определенной стороны в первом начале, а тождественно с ним самим; 3оно — благо не в том смысле, что оно сознает высочайшие свойства своей природы и как бы чувствует себя блаженным: единое — благо не для себя самого, а для других.4 Слово"благо"у Плотина утрачивает свой естественный, нравственный смысл и получает метафизическое значение: единое потому благо, что все от него зависят, а