Трезвенная жизнь и аскетические правила: Толкование правил преподобных отцов Антония, Августина и Ма - Вафидис Эмилиан. Страница 53

Например, нас несколько человек и мы посылаем одного брата что-то сделать. Вернувшись, он застает нас за разговорами и хохотом. Прилично ли это святости монашеского жительства, ангельского жития? Наше поведение вызовет у него подозрение, что мы его осуждали. Мы должны быть священнолепными, должны чувствовать, что несем на себе славу и святость Христа.

Еще пример. Я иду, встречаю кого-то на пути и многозначительно ему улыбаюсь или делаю какой-то знак, тогда как рядом со мной идет другой брат. Так ведут себя на вокзале, где все спешат и один не думает о другом. Но я, находясь в общежительном монастыре, не могу вести себя не по-монашески. Мне неприлично зевать. Неприлично болтать. Неприлично ссориться, тогда как я непрестанно предстою пред Богом. Неприлично, если мое поведение не дает мне всегда видеть перед собой Господа. Если я — человек, который стоит рядом с Богом, то я не могу говорить что-то неподобающее.

Допустим, меня обуревают скверные помыслы. Подходит какой-то посетитель монастыря и спрашивает: «Отче, правда ли, что монах может достичь состояния бесстрастия?» Если я из-за своего отвратительного душевного состояния отвечу ему: «Несчастный! Да не верь ты ничему этому!» — в этот момент не одна, а тысяча молний должна ударить в мою голову. Ведь посетитель пришел узнать не о том, какое у меня искушение, а о том, что говорит Церковь, Христос, о чем свидетельствует мой монашеский образ. Так что в моих словах — предательство. Мое внутреннее состояние не соответствует моему истинному призванию. А мое призвание — это пребывание одесную Отца, куда возвел меня Сам Христос. Он воспринял мою природу и сделал ее завидной даже для ангелов. Но я сейчас говорю не как архангел, не как бог. Мне тяжело, у меня есть свои идеи, тревога, грех, мне хочется скрыть свой эгоизм — и я разговариваю, уподобившись скоту, по словам Давида. А унижая свое человеческое достоинство, которое Бог возвел до Самого Себя, я низвожу Самого Бога с Его престола. Однако я должен помнить, что имею право только на одно: видеть Бога, разговаривать, действовать и двигаться, как Бог. Иначе я не могу носить рясу и называть себя монахом.

* * *

Может быть, кто-нибудь скажет, что святой Августин в своем уставе и правилах обсуждает конкретные темы, касающиеся жизни его монастыря: говорит о богатых, рабах, о больных, о тех, кто выходил за ограду обители и соприкасался с миром, — вообще о том, что для нас неактуально. Но сказать так будет ошибкой: во все века люди одинаковы. Единственное различие состоит в том, что в древности была большая дифференциация слоев общества и дистанция между ними. Свободный гражданин древних Афин не мог заниматься ручным трудом. А вот спартанец им занимался. У древних римлян классы общества настолько отличались друг от друга, как будто их представители не были людьми в равной мере. Святой Августин этот фактор учитывает, поскольку социальное положение почти предопределяет будущее человека. Однако все, что мы слышим из его уст, — это учение всех святых отцов, так что даже создается впечатление, будто блаженный Августин переписал святого Василия Великого. Преподобный Пахомий Великий тысячи своих монахов разделял на группы, соответственно их характерам. Он использовал средства, которыми сегодня не умеют пользоваться даже величайшие психологи. Но отличие святых от психологов в том, что они занимались не психологией, а богословием.

Итак, человек во все века один и тот же. Если мы прочтем преподобного Исидора Пелусиота, то невольно зададимся вопросом: где он изучал психиатрию? Конечно, его знания происходят не от исследования психических явлений, но от познания души, творения Божия.

В духовной жизни имеет значение все: какой будет твоя реакция, когда я тебе улыбнусь и когда не улыбнусь; будешь ты или не будешь есть бобы, которые я тебе подам; примешь ли ты мое слово как слово Бо-

жие или просто как слово игумена. Во всем этом обнаруживается, отдаешь ли ты свое сердце Богу или обожествляешь свое «я».

Человек — существо, созданное для молитвы, то есть для общения с Богом, существо неизмеримой широты и глубины. Ты не можешь разобрать его на составные части, как это делают современные ученые и психологи, потому что человек — единая ипостась. Однако нельзя видеть в нем простую целостную сущность в тот час, когда его ум и сердце разделяются. Человек должен обрести внутреннее единство и таким образом устремляться к Богу, а кроме того, по плодам своим познавать, в правильном ли он устроении и вопиет ли Бог в его душе.

Блаженный Августин акцентирует внимание на умении монаха быть в общении с ближними. Какая связь между безмолвием и общительностью? Монах, который не затворяется в своей келье, никогда не станет истинным монахом, потому что быть монахом значит закрыться в келье, которая учит подвижника всему. Однако тот, кто закрывается в келье и пренебрегает общением с братьями, превратится в чудовище, не научится ничему. Ведь без опытного знания, проистекающего из чувства нашего единства, келья становится средоточием демонских воздействий. Поэтому-то подвиг — самое страшное оружие, которым пользуется демон. С одной стороны, подвиг — это единственное средство для приближения к небесам, а с другой — это и дорога всех еретиков, раскольников и прельщенных. Человек Божий, если хочет быть совершенным, не должен пренебрегать ничем: ни своевременным уединением, ни общением с братьями.

Отец Ефрем Катунакский говорил, что нет ничего лучше, чем два монаха, живущие вместе. Сколько одиночек живет в пустыне! Один становится постником, другой — молитвенником, третий избирает частое причащение, но совершенным во всех отношениях не становится никто из живущих в одиночестве. У каждого остаются свои проблемы и трудности. Поэтому Церковь критерием способности к уединению и молитве считает послушание. Послушание освобождает тебя от твоего «я». Ты не знаешь, где окажешься завтра, что тебе скажет игумен в следующую минуту. Не знаешь, скажет он тебе «да» или «нет». Ты говоришь игумену о своих духовных переживаниях, а он отвечает: «Иди прочь, это от лукавого». И в таком обращении — твоя безопасность.

Вы спросите: «Кто тогда может идти на безмолвие?» Монастырь посылает в пустыню человека, который послужил обители, пролил пот и омочил своей кровью камни в основании монастыря, трудясь над его созиданием. Посылает и того, кто имеет духовные способности к преуспеянию в пустыне.

Святитель Григорий Богослов был исихастом и всегда очень строго к себе относился. Не думайте, будто в самом деле все обстояло именно так, как вы у него читаете. Святой Григорий был искрой: мгновенно вспыхивал, взлетал и поднимался на небо. Был величайшей духовной личностью, тайновидцем, ангелом во плоти. Мы помним, что святые Григорий Богослов и Василий Великий были друзьями. Однако эта дружба заставляла святого Григория проливать слезы. Святитель Василий отправил его на край света для того именно, чтобы оба они уравновесили друг друга и оказались полезны Церкви. Два человека могут находиться вместе, но быть бесполезными для Церкви. Когда же каждый займет свое место, тогда оба принесут пользу. И даже сам характер, если он помогает достижению духовной цели, начинает вдохновлять человека.

Глава третья

Читая устав святого Августина, мы видим, как преподобный отец старается сохранить духовное единство монахов, чтобы монастырь никогда не переставал быть поистине собором Единой Святой Церкви.

После того как блаженный Августин подробно рассказал о святости ангельского жительства, о том, как непорочно мы должны жить, чтобы не соблазнять окружающих, — а главным образом, чтобы своим примером являть подлинную картину святости и боголепия ангельского образа, — он переходит к весьма деликатному и непростому вопросу, редко обсуждаемому в монастырях. Тем не менее эта тема не перестает быть актуальной и в наши дни. Речь идет о взаимоотношениях монашествующих с противоположным полом.