Пастырь Добрый - Фомин Сергей Владимирович. Страница 106

   Батюшка никогда не разрешал в покаянии пилить себя и есть. «Согрешила и просто в покаянии иди и исповедуй свой грех, а снедением себя окаяшка наведет уныние духа, мол, «не спасешься»».

   Батюшка очень любил и жалел наши души. Он не любил унывающих и не разрешал падать духом: ««Всегда радуйтесь» по Апостолу, — говорил он. — Непрестанно молитесь и о всем благодарите. Сия есть воля Божия о Христе Иисусе Господе нашем».

   Когда меня Батюшка на исповеди спрашивал, «не падаю ли я духом?», я отвечала Батюшке, что не понимаю этого. А теперь мне очень понятно.

   Дорогой Батюшка видел нападения на меня окаяшки с силой: тоска, уныние, упадок духа, скука и мысли уйти к маме, заняться учебой и быть человеком, как и все, и быть полезной обществу; мысли, что я молодые годы гублю и все равно в святые не попаду и все равно ждет меня погибель, ад. От такого состояния ни к Батюшке не хочу и никуда и только бы с Маросейки убежать. И как–то раз в таком искушенном состоянии стою за службой, плачу, плачу и не хочу к Батюшке. А Батюшка дорогой, видя мое состояние, зовет к себе и говорит: «Вижу, что окаяшка с силой ополчился на мою Манюшку, и смотрю, она или не она? Ну, расскажи мне, что с тобой?» — «Батюшка, а что я вам буду рассказывать? Ведь вы святой, все видите», — и молчу. — «Мне грешному Господь и открывает ваши души, но надо непременно самой сказать и исповедать, таков духовный закон, чтобы его (окаяшку) посрамить». Молчу и сердце сделалось точно камень и слезы пропали. — «Ишь ты, как сумел охватить душу, но ведь Матерь Божия сильнее его, отец Алексей, хоть и грешный, а прогонит его. Ну скажи, скажи мне, Манюшка», — ласково–ласково говорит Батюшка, и сам, взяв меня целиком всю к себе, непрестанно крестит, треплет по щекам, по спине, по затылку, а потом перекрестил голову мою и уста и сказал: «Именем Господа моего Иисуса Христа и Пречистой Его Матери отступи от рабы Божией девицы Марии». Я ткнулась ему в грудь, а он ласково–ласково прижал меня к себе и говорит: «Бедненькая, замучилась вся. Ведь это он, окаяшка, хотел живую в ад посадить, а о. Алексей все равно не даст погибнуть». Тут у меня разверзлись уста, и я все поведала ему. «Жаль мне тебя, Манюшка, уж очень он сильно нападает на тебя за то, что ты послушалась во всем меня и бросила мир и все, что в мире, и последовала за Христом по совету грешного о. Алексея. Ведь Матерь Божия тебя Сама избрала. А потому я тебя и удерживаю от всего и берегу твою душу».

   Исповедалась, все кончилось, и я, точно обновленная и вновь возрожденная, с легкостью духа и благодарности Батюшке ушла с исповеди.

   «Помни, Манюшка, я тебе заменяю отца и мать. Беги, беги скорее ко мне, не поддавайся такому состоянию, а то заведет тебя куда–нибудь и погибнешь. Пока я жив, никому тебя не отдам, а ты не стесняйся и никого не бойся, и беги, беги ко мне. Слышишь? Если кто смущается, что часто я тебя причащаю, ты никак не смущайся и посылай их ко мне, а я знаю, что сказать». Батюшка сильный духом! Ему дана великая благодать и дерзновение молиться за нас и спасать наши души.

   Батюшка говорил: «Храм это земное небо. Войдя в храм, надо сделать три поклона и поклониться на все три стороны, приложиться к образу Царицы Небесной и св. угодников Божиих и встать на свое место, внимая чтению и пению и отнюдь не разговаривать, помня, что здесь происходит, что здесь присутствует Сам Господь, Матерь Божия, все небесные силы и св. угодники Божии и совершают с нами молитву».

   Отец Сергий меня прозвал «барыней», а также и другую регентшу. Я очень на него обижалась. Мне было очень обидно: какая же я барыня? Ни одной минутки нет свободной, с утра до ночи храм, требы, печенье просфор, некогда и себя обслужить. Каюсь Батюшке в этой обиде, а он, дорогой, отвечает мне, и так ласково протянул: «Барыня моя! Ну, я ему скажу, не обижайся на него». А потом о. Сергий (видимо Батюшка ему сказал) объяснил мне так: «Манюшка, у меня две барыни: одна барыня по месту, — «мое местечко никто не занимай», а другая — лавочная: как начнут читать шестопсалмие, так бежит на лавочку сидеть: душно, воздухом дышать».

   Батюшка всегда нас учил благодарить Господа. «Единородного Сына на смерть дал нам Отец Небесный», — и при этом, говоря проповедь, склонит голову на аналой и зарыдает. «Нет места унынию, — скажет со властию Батюшка, — если к нам такое благодеяние от Отца Небесного, и Ходатая пред Богом имеем Сына Божия! Как бы ни согрешили, но имеем великое милосердие Божие и Ходатая за нас Господа нашего Иисуса Христа. Велики грехи и многочисленны, яко песок морской, но еще выше милосердие Божие!» Говорил Батюшка: «Если будут грехи ваши яко багряное и яко песок морской: яко волну и яко снег убелю их!» И Батюшка снова плакал, склоняясь на аналой, и говорил: «Дорогие, будем благодарить Господа!»

   Батюшка также любил говорить проповеди о жизни святых. Осталось в памяти моей: он не один раз повторял житие Ксенофонта и Марии  [209], Евстафия Плакиды  [210], св. Алексея, человека Божия  [211], преп. Матроны  [212], мучениц Анисии  [213] и Таисии  [214]. Батюшка не оставлял без внимания сказать и о грехе блуда и о плотской брани, как она жестока и приводил пример преп. Марии Египетской  [215].

   Батюшка очень бережно и внимательно относился к каждой вверенной ему Господом душе. Он говорил, ревнуя о каждой душе, если она попадет к неопытному духовнику, тот может ее искалечить, и она может погибнуть. Привел пример: «Приходит ко мне одна раба Божия и говорит: «Батюшка, я пришла в отчаяние, — а сама залилась слезами. — Мой духовный отец наложил на меня вот за такой–то грех епитимию с земными поклонами (по 10 или по 20, не помню) утром и вечером. Поклоны я не могу класть, я сердечница и притом живу в семье, у меня муж и дети и все в одной комнате. Говорю отцу духовному, что я не могу столько класть поклонов, сердце не позволяет, и при всех надо класть, это вызывает всякие вопросы со стороны мужа и детей, а он (духовник) мне на это отвечает: «Это сатана–диавол тебе мешает, а не сердце и не муж с детьми. Епитимью не отменю!» И я решила покончить с собой». Вот, дорогие, — говорит Батюшка, — какие бывают случаи от неопытности духовных руководителей. Так и пришлось мне с духовником ее разрешать этот вопрос, а иначе она бы могла погибнуть. А поэтому прошу вас, не бегайте по другим духовникам».

   Батюшка не любил, когда любопытствуешь о подробностях того или иного греха. «Бывает так, — говорил он, — человек не знал греха, а когда узнал, и стал грешить». И еще строго запрещал разбалтывать исповедь: «Вот мол на исповеди мне Батюшка сказал то и то, а я ему сказала то и то, и он мне ответил то и то». Батюшка категорически запрещал болтать. «Это, — говорил, — есть таинство и ведомо только Богу и духовному отцу». Однажды мне попалась книжечка о семи смертных грехах, а так как я никогда ни одной книжечки не читала без благословения, то пришла и показала книжечку и просила благословения прочитать. Батюшка посмотрел эту книжечку и сказал мне: «Манюшка, оставь эту книжку мне почитать, я сам о них не знаю, а завтра придешь, и я тебе ее отдам». И завтра и послезавтра и в другие дни Батюшка все отвечает: «Прости, Манюшка, виноват, не успел, не прочел», — а потом и говорит: «И не знаю, куда и дел. Виноват, прости меня». И эта книжечка с грехами так и провалилась. А на мое безпокойство, что с меня спросят, он ответил: «Ничего не спросят, про нее уж и забыли». И было так.