Пастырь Добрый - Фомин Сергей Владимирович. Страница 152
И действительно, как редко и мало людей думает так, как думал батюшка, великий старец о. Алексей. И как многие его осуждали, говоря, что Маросейка перешагнула все ступени добродетели и сразу стала на самую высокую — любовь. Что так легко впасть в прелесть, и что нельзя брать духовную жизнь сверху, нужно брать ее снизу. Сначала нужно очистить душу от страстей; стараться приобрести для души своей смирение, терпение и т. д. Потом полюбить ближнего, а потом полюбить уж и Бога. Рассуждая так, люди эти забывали, что прелесть донимает людей духовных больше тогда, когда они стараются всеми силами любить Бога, но сами себя все же любят больше ближнего своего. Великий же наш старец о. Алексей учил так: сначала любовь к Богу, через нее, как последовательное желание угодить Богу — любовь к ближнему, а затем переделывание себя для ближнего.
Много раз батюшка говорил об этом, и чуть это коснется другого человека или я что–нибудь сделаю не в духе этого учения, батюшка, бывало, сейчас напомнит:
— Ведь по нашему с вами служить Богу значит не думать о том, что ожидает нас там, не из–за страха или награды, а ради любви и желания угодить Ему. — И получив утвердительный ответ, он, довольный, прибавит: — Ну, конечно, у нас с вами иначе и быть не должно.
Как–то прихожу к батюшке, а он меня спрашивает, знаю ли я Иисусову молитву?
— Я о ней немного читала, батюшка.
— А говорите вы ее?
— Нет, батюшка.
— Почему?
— Не знаю — так.
— О. Константин ничего не говорил вам про нее?
— Нет, батюшка.
— А книжку «Странник» не читали? [285]
— Нет, батюшка.
— Хорошая, замечательная книжка.
При этих его словах мне ужасно захотелось прочесть ее.
— Я вам ее дам почитать, только две учительницы у меня ее взяли; как принесут, так вам дам. Книжку прочтите и молитву Иисусову говорите. Говорите ее просто во всякое время, сколько сможете за день. Где бы вы ни были, что бы вы ни делали, говорите! «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную!» Только смотрите, совсем–совсем просто. Не думайте и не старайтесь ни о чем. Избави вас Господь стараться, чтобы вышло что–нибудь. (Я всегда говорила про молитву: выходит). Я это запрещаю. Чтобы никогда и мысли у вас об этом не было.
Тогда я еще не знала учения о молитве Иисусовой и потому не совсем понимала, почему батюшка велел говорить ее просто. «А как же иначе?» — думалось мне.
— Спросите на это позволение о. Константина, — добавил он.
В этот же день все рассказала о. Константину и спросила, можно ли мне читать ее.
— Нет, пока не время, — ответил он.
Вскоре прихожу к батюшке. Он сразу говорит:
— А учительницы книжку не принесли еще.
— Да я, батюшка, достану ее, не безпокойтесь.
— Ну, что о. Константин?
— Не позволил, батюшка, читать молитву.
— Не позволил? Ах, он этакий! — сказал он, улыбаясь. — Ну, нечего нам с вами делать, не будем, — добавил он покорно, хотя чувствовалось, что он считает это дело очень важным для меня.
Прошло несколько дней. Я книжку прочла. Не скажу, чтобы она мне очень понравилась. О. Константин дал на это как–то нехотя свое благословение. И вот батюшка опять спрашивает:
— А как наша молитва?
Я с удивлением посмотрела на него.
— Ведь о. Константин не позволил. А книжку я, батюшка, прочла.
— Понравилась?
Я не смела сказать правду.
— Д–да, батюшка, только я ее не совсем понимаю, наверное, не так она мне нравится, как многие другие, которые приходилось читать.
— Нет, книжка хорошая, очень хорошая. Вы наверно невнимательно прочли ее.
— Наверно, батюшка.
— Ну, а молитесь как?
— Да, батюшка, я не знаю, что мне делать, — с отчаяньем сказал я, не видя выхода из моего положения.
— Надо о. Константина спросить.
— Да я же, батюшка, спрашивала его.
— Еще раз спросите и скажите, что я вам это советую.
Пошла, сказала. О. Константин подумал и ответил:
— Нет, я нахожу, что пока еще не нужно.
Рассказываю батюшке. Он посмотрел на меня весело и как бы удивленно, но по глазам видно было, что он этого ожидал.
— И что он это, право, не сдается. И упрям же он у вас, ваш о. Константин. Очень упрям. И чего он для вас ее боится? Не понимаю. А нужно, очень нужно читать ее. Ну, будем с вами его слушаться, ничего не поделаешь, — сказал батюшка так, точно он боялся, что за непослушание нам от о. Константина обоим попадет.
Вначале у меня было безразличное отношение к этой молитве, но чем больше я с ней ходила между моими отцами, тем сильнее хотелось мне ее читать. Но говорить об этом не смела.
Как–то опять батюшка говорит:
— А как наша молитва?
— Не знаю, батюшка.
Времени с последнего разговора прошло порядочно и я поняла, что он, наверное, все это время молился, чтобы о. Константин переменил свое решение.
— О. Константина не спрашивали?
— Нет, больше не спрашивала.
— Спросите опять.
— Я, батюшка, боюсь, все равно не позволит.
— Нет, позволит, — и батюшка весело добавил: — Теперь–то он нам позволит, теперь он по–другому на это дело смотрит!
С батюшкой о. Константин не видался; книжку мы с ним не читали. Я не понимала, почему он изменит свое решение. Пошла и просто спросила:
— А как, батюшка, насчет той молитвы, помните, мне ее нельзя читать?
— Можно, можно, конечно. И это даже очень будет хорошо. Читайте ее только просто. Старайтесь читать ее и не забывать. «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную», — сказал он тихо и с большим чувством.
Ишь ведь, сам–то как хорошо ее читает, а мне почему–то не позволял, — позавидовала я отцу моему духовному.
Чудно мне было очень. Выходило, точно мой о. Константин никогда и не был против Иисусовой молитвы.
Довольная прихожу к батюшке. Он встречает веселый–превеселый и от удовольствия руки потирает.
— Ну, что наш о. Константин, как?
— Позволил, батюшка, да еще как!
— Ну, вот это хорошо, очень хорошо. Молодец о. Константин. Хвалю его.
Батюшка хвалил его не столько за то, что он дал свое согласие, сколько за его осторожное отношение к этому вопросу.
— Ну, теперь мы с вами будем читать ее. Число раз не важно. Главное, как можно чаще. Ешь, пьешь, ходишь, говоришь, работаешь — все время надо ее читать про себя или в уме. Ночью проснетесь — тоже. Только как можно проще, совсем, совсем просто.
И стала я читать молитву Иисусову, как меня учили. Сначала забывала часто, скучно было. Но я очень старалась без конца твердить ее, иногда даже машинально, и очень скоро к ней привыкла. Случалось, говорила помимо своей воли. Но особенного утешения она мне не давала. Правда, она мне помогала быть терпеливой с мужем. Бывало, он придет уставший, раздражается. Служишь ему, стараешься угодить, а сама все ее повторяешь изо всех сил. И он, бывало, скоро успокоится и сделается совсем ласковым. Значит, его успокоишь, сама не проявишь нетерпения ни внешнего, ни внутреннего, так как батюшка впоследствии взыскивал даже за малейшее внутреннее нетерпеливое движение души.
Оба отца спрашивали, как идет молитва. Я всегда говорила, что плохо. Они утешали, говорили:
— Господь поможет. Только не забывайте, как можно чаще повторяйте ее.
— Сколько раз читаете ее? — спросил однажды батюшка.
— Не знаю, батюшка, все время стараюсь, как только возможно, когда не забываю.