Евангелие от святого Бернарда Шоу - Кроули Алистер. Страница 33

В изречениях Иисуса нет ничего, что указывало бы на то, что он видел свой путь сквозь какую-то массу народных страстей и иллюзий. Всё, что он говорил, было вполне обыкновенно для тех людей его времени, которые знали толк в мистицизме любого рода. Но тайная доктрина, более или менее дремавшая на западе, несмотря на таких людей как Бёме и Уильям О’Нил (в котором те, кто не подкован в генеалогии, были бы рады признать Уильяма Блейка), вплоть до Великого Возрождения, запущенного через Элифаса Леви, Анну Кингсфорд и Е. П. Блаватскую некими лицами, коих я не стану называть, и весь мир, в котором родился мистер Шоу, находился, вне всякого сомнения, в бездуховном рабстве, на которое он сетует.

Человеком, который мог рассмотреть как на ладони все вехи пути, был не Иисус, но сам Шоу, и, несомненно, он отдаёт себе отчёт обо всех возражениях, с которыми сталкивается средней руки брокер. Но как он поступает с этим? «Воистину, миром правят, по большей мере, соображения, с которыми приходится столкнуться средней руки брокеру в первые же пять минут; но поскольку в результате этого миром правят так дурно, что знающие истину с трудом способны жить в нём, возражения средней руки брокера становятся, по сути, серьёзным прецедентом для любой социальной реформы». Это уж явно не ответ брокера, который, в конце концов, такой же человек, как и мистер Шоу, и, наверное, вполне в состоянии помыслить о другом мире (быть может, в чём-то менее приятном, чем тот, в котором живёт мистер Шоу). Впрочем, в следующем разделе мы назовём некоторые из этих возражений.

Сведение христианства к современной практике

Однако если мы хотим как бы то ни было использовать этические советы и предложения Иисуса, нам придётся свести их к современной практике. Если мы попросим нашего брокера поступать в точности так, как Иисус советовал собственным ученикам, он вполне справедливо ответит: «Вы предлагаете мне стать бродягой». Если мы станем уговаривать состоятельного человека продать всё, что у него есть, и раздать нищим, он скажет, что эта операция невыполнима. Если он продаёт свои акции и свои земли, их покупатель продолжит всю ту деятельность, которая угнетает бедных. Если все богачи последуют этому совету одновременно, акции упадут до нуля, а земли обесценятся. Если распродаст имущество и разбросает деньги в трущобах кто-то один, единственным результатом этого станет то, что он и его подчинённые пополнят список нищих, и это даже не принесёт ничего хорошего, кроме возможности пьяного кутежа для некоторых из них.

Мы должны учитывать это, поскольку во времена Иисуса и в века, которые становились всё мрачнее и мрачнее после его смерти, пока тьма (после краткого лжерассвета Реформации и Возрождения) не достигла своего апогея в коммерческой ночи девятнадцатого столетия, мы убедились, что нельзя сделать людей хорошими указом Парламента; теперь мы знаем, что нельзя сделать их хорошими и любым другим способом и что человек, превосходящий своих товарищей, будет только помехой. Не только сам богач должен распродать всё, но и весь его класс; а это может быть сделано только через министра финансов. Апостол не сможет получать свой хлеб бесплатно, покуда не будет бесплатного хлеба для всех и каждого; а это требует сложной муниципальной системы продовольственных поставок, порядка распределения. Быть соучастниками друг друга — значит «Один Мужчина — Один Голос» и «Одна Женщина — Один Голос», и всеобщее избирательное право, и равенство доходов, и все прочие современные политические средства в том же духе. Даже в Сирии времён Иисуса его учение не могло быть реализовано серией независимых вспышек личной праведности со стороны отдельных слоёв населения. Иерусалим не мог сделать того, на что не была способна даже сельская община, и то, чего не сделал бы сам Робинзон Крузо, если бы не совесть и не строгое принуждение Природы, не стало бы общим правилом для полудюжины робинзонов, боровшихся в нём ради удовлетворения совершенно несовместимых устремлений. А то, что не могло свершиться в Иерусалиме или на Хуан-Фернандес, не может быть сделано ни в Лондоне, ни в Нью-Йорке, ни в Париже, ни в Берлине. Иными словами, христианству — доброму ли, дурному ли, правому или неправому — придётся волей- неволей оставить вопросы о делах людских, пока оно не станет применимым на практике к сложному политическому механизму человечества; а чтобы делать вид, что бродячий проповедник с подвластных Понтию Пилату земель (или даже сам Пилат, заручившийся поддержкой всей мудрости Рима) смог приспособить христианство или любую иную систему морали к реалиям двадцатого века, необходимо отстранить его от дел куда более эффективно, чем это удавалось Нерону и прочим гонителям. Личная добродетель и представления о том, что ты не сделаешь людей нравственными указом Парламента, есть, по сути, излюбленная защита для тех, кто — сознательно или бессознательно — не совсем ещё решил принять вмешательство Иисуса или любого другого реформатора.

В данном разделе мистер Шоу (в испытанной манере всех утопистов) расправляет крылышки и летит. Он боится, что на жёстком грунте реалий жизни покажется таким же неуклюжим, как бодлеровский альбатрос, поставленный на палубу. Здесь, сообщает Шоу, есть пара проблем; и одним взмахом крыла оставляет их в миллионе миль под собою. «Апостол не сможет получать свой хлеб бесплатно, покуда не будет бесплатного хлеба для всех и каждого; а это требует сложной муниципальной системы продовольственных поставок, порядка распределения». Не думаю, что эта система мистера Шоу не подразумевает, что кто-то будет думать о завтрашнем дне.

«Даже в Сирии времён Иисуса его учение не могло быть реализовано серией независимых вспышек личной праведности со стороны отдельных слоёв населения». Сколько я ни читал евангелия, Иисус не был ни дураком, ни социалистом; единственное подтверждение, которое я могу принять за некую склонность к социализму — его нежелание умываться; и он ни на миг не думал о том, что всё население должно удариться в религию. Он был вполне в курсе незабываемого восточного различия между домовладельцем и аскетом, и услышь он точку зрения мистера Шоу, он бы понял её почти так же плохо, как я. Когда Шоу заявляет, что «человек, превосходящий своих товарищей, будет только помехой», он сам — одна большая помеха! Ибо кто столь явственно превосходит своих товарищей, как не мистер Шоу!

Современный коммунизм

Посмотрим же на то, что современный опыт и современная социология могут поведать об учении Иисуса, как оно представлено здесь. Прежде всего, избавься от своей собственности, раздав её на общественные нужды. Послушаем, что говорят фарисеи Иерусалима, Хоразина и Вифсаиды: «Мой добрый товарищ, если Вы сегодня же разделите всё среди жителей Иудеи поровну, ещё до конца года у Вас снова появятся богатые и бедные, нищета и изобилие, точно такие же, как и сегодня; ибо всегда есть ленивые и прилежные, бережливые и расточительные, пьяницы и трезвенники; и, как Вы сами весьма справедливо заметили, нищих мы всегда имеем с собою». И выслушаем ответ: «Горе вам, лжецы и лицемеры; ибо сегодня же разделил я всё в этой стране средь вас так, как и должно быть тому всякий день (ибо живёт человек не иначе как от рук своих до уст своих, и ни яиц, ни рыбы не хватит навеки); вы же поделили всё неправедно; также приняли вы упрёк мой к вам, что нищих всегда имеете с собою, за закон для вас, дабы зло сие упорствовало и распространяло зловоние пред ноздрями Господними во веки вечные; потому думается мне, что узрит вас Лазарь в аду вместе с богачом». Современный капитализм сделал непродолжительный труд простым оправданием неравенства. Фарисеи устроили себе коммунизм посреди капитала.

Совместное пользование стало повседневной нормой. Попытка вернуться к частной собственности как основе нашего производства уничтожит цивилизацию вернее десятка революций. Сегодня вы не сможете вспахать поля, покуда фермер не станет кооператором. Отдайте акционеру его железную дорогу и попросите его выбрать конкретную протяжённость рельсов, конкретное место в железнодорожном составе, конкретный рычаг в двигателе, который станет его и только его собственностью; и он (весьма благоразумно) сбежит от вас как от безумца. И если, как Анания и Сапфира, вы попытаетесь утаить свою маленькую лавчонку или что-то ещё от предоставления на общественные нужды, предписанные трестом, или комбинатом, или картелью, трест вскоре заморозит ваше состояние и арестует вас, сделав вас индустриальным покойником столь же неумолимо, как сам святой Пётр. Ни один практический вопрос не оставался открытым так долго, как коммунизм в производстве: борьба сегодня ведётся за распределение продукции, то есть за каждодневную раздачу, которая есть первейшая необходимость организованного общества.