Отряд обреченных - Гарднер Джеймс Алан. Страница 62

— Знаешь, что я когда-то думал? — продолжал Джелка. — Что весь корпус разведчиков был задуман как способ создания настоящих людей. Все остальные изнежены, испорчены, и только мы настоящие. Адмиралтейство не позволяет докторам решать наши проблемы, потому что хочет, чтобы мы развили силу характера; им требуется небольшая группа людей, которым приходится зарабатывать себе уважение, но в результате мы обретаем глубину. Потом в один прекрасный день некто похлопает тебя по плечу и скажет: «Мои поздравления. Ты справился, усвоил тягостные уроки жизни. Теперь мы вылечим тебе кожу на голове — для нас, знаешь ли, это пара пустяков, — и ты станешь уважаемым человеком. Ты заслужил это». Понимаешь? Я воображал, будто все именно так и запланировано. Что все наши страдания имеют смысл, и в конце мы будем вознаграждены. И уж никак не выброшены на планету, где обитают эти пустые куклы, с которых и взять-то нечего.

— Ты недооцениваешь жителей Мелаквина, — возразила я. — Может, они и отличаются от людей, но…

— Брось, — прервал меня Ламинир. — Я наизусть знаю все эти аргументы. Но ты права, мне не следовало так с ними обходиться, Еэль и Весло заслуживают лучшего. Увы, чего нет, того нет. При одном взгляде на них я сразу же вспоминал тех пустопорожних «прекрасных людей», которые превратили флот в ад. Поэтому я трахал их, трахал и трахал, пока меня не стало тошнить от одного их вида.

— И тогда ты убил Еэль.

— Это Уллис виновата, — ответил он. — Если бы она дала мне уйти без шума… Нет, она нашла Еэль и заставила меня объясняться с ней. Я пытался рассуждать и вести себя логично, правда, пытался. Сказал Еэль, что мы с Уллис должны найти других разведчиков; предупредил, что они с Веслом будут чувствовать себя некомфортно, если пойдут с нами. Еэль не слушала, у нее же был разум младенца. Она не хотела оставаться, и все. В конце концов, у меня не было другого выбора, кроме…

Джелка замолчал, и я закончила за него:

— Ты застрелил ее. Хотя по регламенту ты должен был носить на корабле стандартный «станнер», ты увеличил его мощность, как только узнал, что тебя высадят на Мелаквине.

— Это правда, — кивнул он, соглашаясь. — Все знают, что наши «станнеры» маломощные…

— Маломощные, потому что иначе превращаются в смертоносное оружие! — взорвалась я. — Могу представить себе, какое воздействие звуковой удар высокой интенсивности может оказать на стеклянную женщину!

— Думаешь, она разлетелась на осколки, словно хрусталь? — Джелка усмехнулся. — Ничего столь драматического. На самом деле эти люди не стеклянные; ты ведь и сама понимаешь это. Долгое время Еэль продолжала держаться на ногах. Я стрелял, стрелял, а она не падала. Я даже засомневался, что «станнер» может причинить ей вред; она была такая прочная, что даже от удара кузнечным молотом не осталось бы вмятины. Однако что-то внутри ее тела оказалось уязвимо для акустического удара. Что-то, по-видимому… треснуло. Может, мозг — или сердце, не знаю. Но, упав, она была уже мертва. — Он покачал головой, словно это осталось для него неразрешенной загадкой. — Ну, я оттащил ее в лес и забросал листьями.

— Теперь ты убийца, — сказала я. — Опасное неразумное существо.

— Может быть, — не слишком убежденно ответил он. — Но это был просто несчастный случай. По-моему, я имею полное право улететь вместе с остальными. Я не хотел убивать ее. И если я не улечу на корабле, то застряну на Мелаквине. Точно какой-нибудь преступник или прочий сброд из тех, кого сюда ссылали…

— Я тоже не могу улететь. Я тоже убийца.

И я рассказала ему все.

ПРИЗНАНИЕ

Я призналась, потому что меня давно распирало от желания поделиться с кем-нибудь. Призналась, потому что это был Джелка. Призналась, потому что мы оба не заслуживали прощения.

Он убил разумную женщину по той единственной причине, что ее существование причиняло ему неудобства. Пусть никто не думает, будто я поверила оправданиям Ламинира. Он использовал ее на протяжении полугода, не заботясь о том, к каким последствиям это приведет, и потом не пожелал расхлебывать эту кашу. Он стрелял, стрелял, стрелял, пока что-то жизненно важное в ее стеклянном теле не треснуло.

Джелка был убийцей, и я тоже. Я зарезала своего партнера, и теперь его тело гниет в дупле. Это — факт, и нечего кивать на намерения.

Все это я изложила Джелке без подробностей, но не упустив из вида ничего важного. Ни он, ни я не можем покинуть планету. Я не представляла — каково это будет, остаться здесь с ним, но мы были обязаны поступить так, чтобы не ставить под удар других.

Когда я закончила — рассказала ему, как разрезала Яруну горло скальпелем, заливая его кровью себе руки… когда напомнила Джелке, что законы Лиги Наций более неотвратимы, чем закон энтропии, — выслушав меня, он расхохотался.

Расхохотался!

— Вот это убийство так убийство, черт меня подери! — отсмеявшись, сказал он. Я утратила дар речи. — Думаешь, из-за этого Лига запретит тебе выходить в космос? Как, по-твоему, врача, потерявшего больного, тоже объявляют убийцей? Очнись, Фестина! Ты пыталась помочь, но не сумела, только и всего.

— Он был бы жив сейчас! Если бы я оставила его в покое, он был бы жив. Я была слишком самонадеянна и, ничего уже толком не видя, все равно попыталась сделать срочную операцию. Это я убила его!

— Фактически да, — согласился Джелка. — И ты решила, что заслуживаешь наказания. Убедила себя, что Лига будет рассматривать тебя как неразумное существо, что ты заслуживаешь изгнания. Но это в тебе просто говорит чувство вины, а не здравый смысл. Ты была уверена, что своими действиями спасаешь Яруну жизнь. Это в высшей степени разумно, Фестина… и с твоей стороны будет величайшей глупостью остаться на Мелаквине и погибнуть здесь.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего, — он поглядел прямо мне в глаза. — Только то, что глупо провести остаток своих дней в этой дыре.

Наши взгляды встретились. В первый раз он смотрел на меня, а не на мою щеку. Я знала — это означает, что он лжет. Некоторым людям такое свойственно — скрывать свою уклончивость за показной честностью.

— Что ты затеваешь, Джелка? — спросила я.

— Ничего, — повторил он, продолжая глядеть мне в глаза.

— Убийца я или нет, — медленно проговорила я, — однако не уверена, что хочу покинуть Мелаквин. Здесь так хорошо. Так спокойно.

— Стагнация, — фыркнул он. — Коматозное состояние.

— Если я вернусь, то снова стану разведчиком, — говоря, я внимательно наблюдала за выражением его лица. — Мне назначат другого напарника… как я смогу жить дальше? И будут посылать с одной планеты на другую, пока я не уйду в «Ох, дерьмо». Мелаквин сулит лучшую жизнь.

— Я бы не советовал, — ровным тоном произнес он.

Почему? Это имеет какое-то отношение ко второму генератору. Что у Джелки на уме? Что-то, в результате чего оставаться на Мелаквине опасно…

— Ты хочешь сделать что-то с планетой, верно? Что-то, что лишит Совет возможности и дальше использовать планету как место изгнания.

— Как, интересно, я могу причинить вред целой планете?

— Не знаю, — ответила я, — но думаю, я права. Ты сказал себе: Лига позволяет Совету ссылать сюда людей, потому что во всей галактике не найти места, где у нас был бы такой же шанс уцелеть. Однако предположим, Мелаквин — больше не рай. Предположим, здесь становится смертельно опасно. Тогда Совет не сможет отправлять сюда — это станет настоящим убийством. Лига не допустит… и ты получишь право сказать, что победил Совет его же оружием.

— Это было бы неплохо, — признал он. — Это была бы настоящая месть, — он почти прорычал последнее слово. — Однако нелепо даже мечтать о таком. Приложив неимоверные усилия, я смог бы отравить часть суши… но сколько? Несколько сотен квадратных километров, даже потрать я всю свою жизнь на разбрасывание радиоактивных отходов. Это едва ли причинит вред планете в целом… Что, по-твоему, я в состоянии сделать, Фестина? Каковы мои гнусные цели?