Дневники св. Николая Японского. Том ΙI - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич. Страница 210

Погода с утра была пасмурная, и дождь начался, еще, когда мы смотрели заводы; около десяти часов мы пустились в путь из Акакура, и весь день были под сильнейшим дождем и — на горах — под снегом; последние полтора ри я проехал в тележке, чтобы хоть немного пощадить сапоги, совсем промокшие и размокшие; сыскался в Никко в четвертом часу; о. Семеон, отставший от меня на перевале, прибыл часом позже. Малоуспешно было трудное путешествие: всего 5 христианских душ видели, и те ослабевшие в вере и опустившиеся; ни у кого и иконы не поставлено на стене — отговариваются разным. О. Семеон будет посещать их время от времени и преподавать им Святые таинства; быть может, оживятся, с помощью Божией.

4/16 ноября 1892. Среда.

Никко. Уцуномия.

Случайно попав в Никко, нельзя было не взглянуть на знаменитые кумирни и сёогунские погребальницы его. Утром, взяв проводника, отправились мы с о. Семеоном осматривать. Сначала видели кумирню трех будд с знаменитой медной колонной, в которой похоронен молитвенник; в кумирне чтится и бонза, принесший на своих плечах тело Иеясу из Суругано— Судзуока сюда, в Никко. Потом осмотрели кумирню, где чтится, как бог, Иеясу, и были на могиле его, где он покоится под медным мавзолеем. Великолепие везде выше описания; и нельзя сказать, чтобы это была роскошь; коли чтят, как бога, так где же предел усердию и приношеньям? Нет его. Кроме Японии, с самим Микадо и всеми князьями, Иеясу чтить собрались — Корея, Ликейские острова, даже Голландия; из последней — великолепный бронзовый массивный канделябр принесен в дар ему. К могиле его ведут 204 ступеньки из самого твердого камня; у могилы маленькое здание, где сложены его ежедневно употреблявшиеся вещи — потные платья и прочее. Пред входом в его кумирню, направо, в буддийском храме видели мы буддийское богослужение: механически и с кряхтеньем бонза водрузился на своем центральном седалище, долго не начинал, по–видимому, выжидал, пока мы уйдем; по обе стороны его в ожидании рассевшиеся молодые бонзы безучастно глядели по сторонам; наконец, начал бонза — и что это был мертвенный голос и совсем безнадежное какое–то чтение! Взывал он своим монотонным гнусением и к Нёраю, и к Сяке, и к дайгонгену, но великолепная обстановка — безучастна была к его бесплодному механическому труду, равно как и его сослуживцы, зевавшие себе в рукав, или глазевшие на нас; затянули и они потом, но мы ушли — приятнее было слушать журчание ручейков кругом и шелестенье ветвей великолепных елей. В небольшом музее вещей Иеясу и разных древностей видели, между прочим, носилки, в которых несли Иеясу, когда была последняя война с победой при Секигахара и в которой он чуть не был убит: дыра от пули видна на крышке; видели знамя, развевавшееся в сражении при Секигахара, но интереснее всего — его автографы; первый состоит из двух букв [слогов] «кан–нин» (терпение). Второй начинается: «жизнь есть длинный путь с тяжелой ношей» и прочее — золотые сентенции, выработанные его душой и помогшие ему овладеть Японией. Потом вскользь взглянули на кумирню «Вта–араками», где чтутся самые первоначальные боги сей горы, — на кумирни Иоритоми и Хидеёси; наконец, осмотрели кумирню и могилу гениального внука Иеясу, третьего сёогуна Иемису; великолепие почти такое же, как у Иеясу; дед и внук, понявшие и оценившие друг друга при жизни, и по смерти покоятся вместе неразлучно, почти три столетия крепко держа концы цепей, которыми связали всю вольницу Японии. В первом часу кончили беглый осмотр и с поездом в два с половиной часа отправились в Уцуномия. Здесь остановились в гостинице, и о. Семеон отправился в церковный дом, чтобы собрать тех из кающихся отщепенцев, которые пожелали видеться со мною. Шесть оказалось таких, но из них пришли только трое — остальные, по–видимому, раздумали, ибо под разными предлогами не пришли; взамен их пришел один, просто охладевший и несколько лет не показывавшийся в Церкви. Собралось также много христиан и христианок слушать нашу беседу. В восемь часов позвали меня в церковный дом. Говорил я, как печально то, что они бросили свою Матерь— Церковь и ушли на распутье, сравнивал православие с протестантством, показывая все ничтожество последнего. Слушали, соглашались. Но один, наконец, выказал зубы: не верит ни Таинствам, ни Воскресению. — Да как же не верить, когда в Священном Писании со всею ясностию говорится вот то и то? — Пока не пойму я, не могу поверить — К чему же тогда и вера, коли не поймешь? — Так. А все–таки не могу — Ты ложкой хочешь вычерпать море, но ведь море не было бы морем, коли в ложку вошло. — Все это вера, а поверить не могу, пока не пойму.

Так–то протестантский рационализм погребает веру под обломками и обрывками холодного резонированья.

Братья принялись толковать с недоверком. И зашла беседа далеко, до — «что такое атом?» Есть ли предел его деления? Далеко ли от вещественного мира до духовного? Нашли, что хоть, по–видимому, близко, а все–таки пропасть разделяет их, и так далее — беседа длилась до полуночи и мирно кончилась обещанием двоих слушать по вечерам у катихизатора Сакураи объяснение Православного Исповедания, чтобы возобновить знание вероучения; при пунктах различия православного учения с протестантским Сакураи будет объяснять верность православия и ошибочность протестантства; охладевший обещался с этого времени ходить в Церковь, а возражатель отозвался, что вечером занят своим ремеслом, — ходить ныне слушать учение не может; так, должно быть, и останется испорченным навсегда.

5/17 ноября 1892. Четверг.

Уцуномия. Лита. Оотавара.

С поездом около десяти часов утра выехали из Уцуномия и чрез полчаса с небольшим были в Яита. селении в 200 домов, отстоящем чё на три от станции. На станции встретили: старик Яков Фукухора, учительствующий в деревне Кооха, 15 чё от Яита, врач Лука Кикуци и сын его Ваасилий, бывший в Семинарии и выключенный за болезнью и неспособностью, и Давид Накамура, единственный местный христианин, так как все прочие — пришлые из других мест. Всех христиан здесь, впрочем, не более 10 душ: Давид с женой, родом из Уцуномия, Яков Фукухора с женой и внуком Ильей, учащимся портняжному искусству у Давида, Лука Кикуци с сыном и некто Семеон Соома с детьми Соломоном и Ноем, родом из Оотавара, которых мы не видали за отсутствием их из Яита. Зашли сначала, по дороге, к Луке Кикуци; жена его еще язычница, да и сам он с сыном, видимо, не особенно ревностные христиане. Потом собрались в дом Давида Накамура и отслужили обедницу, после которой сказано поучение, кончившееся наставлением непременно находить новых слушателей для приумножения Церкви; катихизатору же Николаю Сакураи сделано внушение — благоразумней вести дело проповеди, не терять своих трудов и времени даром и не быть бесплодным для Церкви. Оказывается, что он бывает здесь и проповедует, и слушатели находятся, да нет никакого порядка в ведении проповеди; приедет дней в двадцать раз, поговорит с слушателями, приезжает в другой раз — тех слушателей уже нет, а с другими — тоже; и жалуется на наименее постоянных слушателей! Сказано, чтобы новым слушателям непременно часто проповедывал, по крайней мере, в два дня раз, если же в три, то проповедь должна быть более продолжительной, чтобы у слушателей не исчезло из памяти малое содержание слышанного; прежде начатия проповедей строго должно быть условлено с желающими слушать время, и, по возможности, они должны быть соединены вместе, и катихизатор должен быть точен в соблюдении условленного; приезжать же сюда на проповедь так удобно — по железной дороге. В средине проповеди новых слушателей не принимать, а начинать для них потом новый курс. Давид и Яков обещались находить новых слушателей. Внушение христианам собираться по праздникам вместе молиться, а по окончании молитвы читать религиозные книги, более нужные из которых им тут же обещано прислать; дана и икона Двенадцати Праздников, что от Преподобного Сергия. Давид и его жена Юлия подают хорошие надежды; оба, видимо, очень усердные, даже поют церковную службу прекрасно.