Дневники св. Николая Японского. Том ΙII - Святитель Японский (Касаткин) Николай (Иван) Дмитриевич. Страница 117

10/22 октября 1986. Четверг.

Софроний Оота, катихизатор в Эдзири, просит разрешения жениться на Марии Моцидзуки из Сакасита, которую прогнал от себя муж больше двух лет тому назад; пишет, что о. Матфей Кагета, у которого в настоящее время находит себе приют Мария, одобряет этот брак. Я потребовал от о. Матфея твердого засвидетельствования предо мною, что возврат Марии к мужу совсем невозможен, то есть он уже живет с другой женщиною. Если последнее и еще если лета ее и Софрония не очень разнятся, то я вполне буду согласен разрешить брак.

Призвал сегодня, наконец, глазного врача, соседа, чтобы он испытал мои глаза и определил номер очков, так как у меня глаза с разными фокусами зрения. Приходится оседлать нос: мелкой печати, особенно по вечерам, не могу разбирать, между тем постоянно нужно заглядывать в Вульгату и другие мелкопечатные тексты. Как всегда думалось, что в шестьдесят лет придется надеть очки, так и вышло.

11/23 октября 1896. Пятница.

Утром Кавамото донес, что Тихон Комагамине, один из учеников Семинарии седьмого курса, бежал, оставив письмо, в котором объясняет, что по семейным обстоятельствам делает это. То есть отец его, изменяя своему обещанию предоставить сына вполне в распоряжение Церкви, сманил его, лишь только увидел, что сын вырос и воспитан Церковью настолько, что он может извлекать из него денежную пользу. Впрочем, не особенно жаль: мало способный был; жаль только, что находятся такие бессовестные христиане.

Но есть христиане и другого сорта: сегодня получил с почты 20 ен, присланные христианами Церквей Камаиси и Ооцуцу на гробный покров из России. Деньги эти из жертвованных им после июньской волны, от которой оба эти города, особенно первый, пострадали ужасно; деньги эти, конечно, нужны им очень на их домашние нужды, без чего бы и не были даны им; и однако ж они жертвуют их сами на церковное дело.

12/24 октября 1896. Суббота.

О. Симеон Мии описывает свой объезд по Церквам в провинции Тамба и Танго. Наводнения сильно опустошили эти провинции. Дом Иустина Исивара (члена Парламента), недалеко от Сонобе, например, «дом огромный разрушен так, что нет надежды на поправку, и Иустин ищет себе другое помещение». «Город Укуци представляет жалкий вид: третья часть города кое–как восстановлена, и жители занимаются своими ремеслами; остальная часть в полуразрушенном виде и до сих пор открывают трупы погибших». О. Мии зашел здесь в городское правление и сделал пожертвование на бедных — 10 ен. Христиане везде блюдут веру; почти везде исповедались и приобщились Святых Тайн. Христиане Таизамура очень просят постоянного катихизатора; Иоанн Иноба из Миядзу ежемесячно посещает их, но они не удовлетворяются этим, притом же есть язычники, желающие научения. О. Мии пишет, что думает отправить туда Оонума для пробы, не будет ли сей учитель церковного пения, ныне излишний в Кёото, ибо Фома Исида, катихизатор, отлично знает пение, — для катихизаторской службы. — Пишет о больной Нине Хата, в Камеока, страдающей несколько лет ревматизмами, не дающими ей встать с постели. В Миядзу о. Мии получил телеграмму, что она при смерти: «Ночью в три часа уехал из Миядзу и рано утром следующего дня был в Камеока. Слава Богу, застал больную живою. Она сильно обрадовалась моему своевременному прибытию и сейчас же удостоилась причастия. Теперь все утешения присных и пособия врачей ничего ей не помогают. Она теперь все думает и говорит о своем спасении, о Боге и Царстве Небесном. Ее единственное желание — скорее освободиться от телесных уз и соединиться с Господом Христом в вечном мире. По ее собственной просьбе я совершил над нею Таинство елеосвящения и утешал ее целую ночь духовною беседою. После принятия таинства она успокоилась и ожидает своей кончины. Пока она живет, но недолго продолжится ее страдальческая жизнь на земле» и прочее.

13/25 октября 1896. Воскресенье.

Насчет Марии Моцидзуки о. Матфей Кагета ответил, что она сама потребовала от мужа Фомы развода, когда он не хотел отпустить ее в Цу в госпиталь лечиться. Фома и дал, и рад был этому, потому что не раз угрожал ей разводом. С тех пор он Марию обратно не берет, хотя о. Матфей не раз просил его о том; в другой раз не женился, однако же живет открыто с одной женщиной. — Ответил я о. Матфею, что в таком случае никак нельзя разрешить се на брак с Софронием Оота. Это все равно было бы, как например, у самого о. Матфея его супруга, поссорившись с ним, ушла примерно в Сендай, а там о. Петр Сасагава взял бы да и перевенчал ее с кем–нибудь: о. Матфей нашел ли бы законным поступок и жены своей и о. Петра? Так же незаконно поступил бы о. Матфей, если бы перевенчал Марию с Софронием. Итак, этот брак нельзя дозволить. А пусть о. Матфей просит опять Фому взять к себе жену; а пока что я буду высылать ей на пропитание 2 ены в месяц; недостающее может зарабатывать сама. Из сего примера видно, как еще нужно следить за нашими священниками, чтобы предохранять от нарушения канонов, потому что отец сам же и посватал Марию за Софрония из–за заботы пристроить ее, ибо она живет у него, о. Матфея, служанкой в семействе и несколько обременяет его.

В Хацивоодзи христиане ремонтировали свой церковный дом и позвали о. Фаддея освятить его и отслужить литургию, а Иоанна Кавамото сказать назидание на вечернем сегодняшнем собрании, почему и отправились: о. Фаддей вчера утром, ибо некоторые желают также исповедаться; Кавамото сегодня после обедни. Потому я сегодня вечером, когда Накай переписывал переведенное за вечер, осмотрел все комнаты учеников; почти все нашел в порядке.

14/26 октября 1896. Понедельник.

С половины пятого до шести часов проговорил о христианской вере с неким Козава, школьным учителем из провинции Хёого. Прямо заявил, что ищет религиозного разговора для успокоения души. С таким приятно и поговорить, это не то что люди, ищущие от религии только пользы государству. О личном Боге и о бессмертии души была главная речь. Видно, что благодать Божия стучит в двери сердца человека; дай Бог сделаться христианином! В конце разговора дал ему христианских книг, сказал, чтобы приходил сюда, если хочет, ежедневно с трех часов; дал адресы катихизаторов, ближайших к его квартире в Токио и обещал катихизатора из Кобе или Химедзи, если пожелает, в место его жительства и службы, когда вернется туда в ноябре.

В начале разговора моего с ним сказали мне еще, что христианин из Ициносеки пришел повидать меня. Я позвал и его и после обычных приветствий стал продолжать речь с Козава. Приятно было видеть, как разгоралось его лицо, как он старался в каждый промежуток речи вставить свое слово в засвидетельствование того, как он счастлив тем, что сделался христианином; на минуту отлучившись в канцелярию, чтобы выбрать книги для Козава, я застал по возвращении христианина так сияюще ораторствующим о счастии быть христианином, что заслушался его. А и христианин–то не из усердных; по крайней мере, я считал его таковым. Утешительно видеть, что благодать Божия живет в людях, хоть иногда и скрытая от нас — присяжных, но и плохих, ее ценителей.

Послал сегодня письма: 1) к госпоже Четвериковой, в Москву, с просьбой пожертвовать сюда архиерейскую запрестольную кафедру, сделав ее по образцу одной из наиболее замечательных кафедр Московских; 2) о. Николаю Васильевичу Благоразумову — помочь ей в этом, а также принять звание сотрудника Миссии в Москве.

Был у глазного доктора Иноуе, соседа, подобрать новые очки, ибо прежде выбранные не годятся. Оказывается, не так–то легко прибрать очки по глазам с разными фокусами; сегодня подобранные также не годятся, как показал сегодняшний вечер.

15/27 октября 1896. Вторник.

Оказывается, однако, что погребение Кирилла Хоси в Батоо произошло совсем не так просто и спокойно, как извещал катихизатор Сайто. В церемониале погребения до точности все было расписано: но ни дюйма места, ни момента времени не дано было чему–либо христианскому, так что христианское погребение насильно навязало себя языческому обществу, пожелавшему торжественным погребением почтить своего храброго воина–согражданина Хоси. Но сверх всякого чаяния языческих властей и языческого народа, явившийся по настоянию христиан Батоо для совершения отпевания о. Тит Комацу с диаконом Павлом Такахаси и прочим причтом и христианами не был воспрещен от совершения своего долга над прахом раба Божия Кирилла (в данном случае буквально «прахом», ибо с Формозы выслан был в небольшом деревянном ящике пепел, оставшийся после сожжения его тела), в доме Кирилла; не помешало о. Титу со всем причтом в облачении и с пением провожать несомый в больших погребальных носилках четырьмя носильщиками прах Кирилла до кладбища в ограде буддийской кумирни. Когда поставлен был гроб на месте, где приготовлена была языческая погребальная церемония, о. Тит по–христиански отслужил литию как бы пред опусканием гроба в могилу. Но гроб в могилку не опустили и до нее еще далеко было; здесь нужно было совершить главное, для чего и торжественность погребения затеяна была, почтить душу Кирилла, восхвалить ее, вознести к ней моления. Это должны были совершить бонзы и каннуси; но они не явились. Все уселись на приготовление места, то есть власти и значительные лица; свыше двухтысячная толпа стояла за веревкой, отмежевавшей сцену церемонии. Только для о. Тита с причтом не было места, и он, совершив Литию, так и остался стоя при гробе, — все: он, диакон, стихарные в облачениях с большим крестом и свечой. Должны были явиться языческие совершители погребальной церемонии, послы за послами летели в кумирню, но оттуда отвечали настойчивым требованием: «Прогоните христиан, тогда явимся». О. Тит и другие все в облачениях видят и слышат все это, но не хотят принять публичное посрамление — быть прогнанными. О. Тит на требование удалиться отвечает: «Дайте опустить в могилу прах, тогда я, совершив последнюю молитву и кинув горсть земли, удалюсь». Ему это не дают, и мало–помалу возникает шум языческой толпы, но и немногие христиане тоже не молчат. О. Титу, диакону и другим в облачениях христиане доставили средства тоже присесть; и просидели они более двух часов: все время бонзы и каннуси противились прийти: взволнованный народ кричал: «оппарай»; о. Тит молча сидел; христиане спорили и кричали, защищая свое дело не хуже язычников; полиция молчала, наблюдая, не находя себя вправе вмешаться, так как до «ванрёку» еще не доходило. Наконец, бонз как–то упросили прийти. В великолепных облачениях они удостоили приблизиться, совершить свое отпевание, затем всеми возданы были почести душе Кирилла, и гроб пронесли к могиле; здесь о. Тит совершил литию с словами «Господня земля и исполнение ее», бросил киркой землю на гроб и удалился с сослужащими. В это время уже начинало темнеть, то есть было после пяти часов. Диакон Павел Такахаси, рассказывая все это, прибавил, что они «точно в западню попали». Только эту западню никто из язычников не ставил, а поставили ее глупость и ревность без разума катихизатора Павла Сайто и беспечность, и неблагоразумие о. Тита. Следовало ему наперед о всем осведомиться и, отслужив провод в доме, предоставить все остальное утвержденному церемониалу и патриотическому чувству язычников, которые тоже не с дурных расположений, а с любовью к Кириллу собрались. Всего же лучше потом не в облачениях, а в частном платье во время языческой церемонии произнести надгробное слово, в котором бы, между прочим, указать, как Христова Вера не мешает, а способствует геройству за Отечество сие.