Красный гаолян - Янь Мо. Страница 37

Жители деревни железными крюками вытащили на мост больше тридцати трупов япошек, даже того старикана, с которого солдаты Лэна сняли генеральскую форму.

Дедушка велел:

— Женщины, отвернитесь!

Дедушка вытащил свой меч и через ширинки на штанах японцев отрезал им всем детородные органы. Потом подозвал двух здоровяков и велел засунуть каждому японцу отрезанные органы в рот. После чего больше десятка парней разбились на пары, стали поднимать японских солдат, возможно, даже добрых, красивых, молодых и сильных, раскачивать их и на счёт «три!» кидать в реку с криком: «Японские псы, валите домой!» Со своими «фамильными ценностями» во рту, раскинув руки, японцы летели в воду и уплывали на восток, как стая рыб.

Когда стали пробиваться первый лучи солнца, все уже обессилели. Костры на обоих берегах догорали, на высоком чёрном небе в тех местах, которые не освещало пламя, проступал густой ярко-синий цвет. Дедушка распорядился впрячь животных, привязав длинные верёвки к бамперу машины с рисом, и велел мужикам подгонять их. Верёвки натянулись, ось под днищем грузовика взвизгнула, и он медленно пополз вперёд, как неуклюжий огромный жук. Колёса вихляли и отказывались ехать прямо. Дедушка велел остановить скотину, а сам открыл дверцу, залез в кабину и прямо как настоящий водитель принялся крутить рулевое колесо. Животные снова напряглись, верёвки натянулись, дедушка выровнял руль и понял, что в управлении грузовиком нет ничего сложного. Грузовик поехал прямо, односельчане осторожно двинулись следом. Дедушка одной рукой придерживал руль, а второй нащупал рычажок на приборной панели, и перед машиной протянулись две белые дорожки света.

— Глаза открылись! Глаза открылись! — закричали люди позади грузовика.

Свет фар осветил участок дороги впереди, можно было разглядеть каждую волосинку на спинах животных. Дедушка обрадовался и начал давить на все кнопки и дёргать за все рычажки в кабине. Внезапно машина пронзительно просигналила, мулы и лошади перепугались так, что уши встали торчком, и рванули вперёд. Дедушка подумал: «Ах, ты ещё не разучился кричать!» Он в шутку начал крутить всё, что попало, и тут у грузовика в чреве громко заурчало, и он помчался вперёд, как обезумевший, сбивая ослов и быков, расшвыривая мулов и лошадей. От ужаса дедушка взмок, но, как говорится, если скачешь верхом на тигре — слезть трудно.

Народ остолбенел, видя, как грузовик сбивал животных. Машина промчалась несколько десятков метров, потом с разгона съехала в кювет с западной стороны, тяжело дыша, замычала, колёса с одной стороны повисли в воздухе и прокручивались, словно крылья ветряной мельницы. Дедушка разбил стекло и выбрался наружу, руки и лицо его были в крови.

Он растерянно уставился на это чудовище, а потом вдруг горько усмехнулся.

Односельчане забрали из кузова рис, а дедушка снова выстрелил из пищали по топливному баку, кинул туда факел, и вот уже новый костёр взвился до небес.

8

Четырнадцать лет назад Юй Чжаньао со скрученным в рулон матрасом за спиной, одетый в накрахмаленные до жёсткости брюки и рубаху, стоял во дворе и кричал:

— Хозяева, нанимаете работников?

На бабушку нахлынули разные чувства, она на миг утратила природную собранность, выронила ножницы на циновку, лежащую на кане, тело её обмякло, и бабушка рухнула навзничь на новое мягкое нанковое одеяло.

Юй Чжаньао учуял свежий запах извёстки и нежный аромат женщины и смело отворил дверь в комнату.

— Хозяева, нанимаете работников?

Бабушка лежала на одеяле с затуманенным взором.

Юй Чжаньао бросил на пол матрас, медленно подошёл к кану и наклонился к бабушке. В этот момент его сердце превратилось в тёплый пруд с резвящимися лягушками, над которым летали, чиркая по воде крылышками, стрижи. Когда его смуглый подбородок приблизился к бабушкиному лицу так, что между ними можно было просунуть лишь лист бумаги, бабушка подняла руку и влепила ему звонкую затрещину — удар пришёлся по белой бритой голове. Она резко села, схватила ножницы и напустилась на Юя:

— Ты кто такой? Что ты себе позволяешь? Врываешься в дом к незнакомой женщине и так дерзко себя ведёшь!

Юй Чжаньао очень удивился, отошёл на несколько шагов и спросил:

— Ты… правда меня не узнаёшь?

Бабушка отвечала:

— Ты что такое болтаешь? Я с детства сидела взаперти, почти никуда не выходила и ни с кем не общалась, замуж вышла всего десять дней назад, откуда мне тебя знать?

Юй Чжаньао усмехнулся:

— Ну, не знаешь и ладно, говорят, что на вашей винокурне не хватает рук, хотел устроиться на работу, чтобы прокормиться!

Бабушка кивнула:

— Хорошо, если тяжёлого труда не боишься. Как твоя фамилия? Как звать? Сколько тебе лет?

— Фамилия моя Юй, звать Чжаньао. Мне двадцать четыре года.

— Забирай свои манатки и выйди!

Юй Чжаньао послушно вышел за ворота и стал ждать. Ослепительное солнце заливало бескрайние просторы, дорогу, ведущую на запад в уездный город, с обеих сторон заключил в тиски гаолян, и она казалась очень узкой. Остатки сгоревшей кучи листьев так и не убрали, и недавние события возникли перед его глазами. Юй Чжаньао прождал за воротами целых полчаса, сердце сдавливала безотчётная тревога, хотелось ворваться внутрь и поговорить с этой бабой серьёзно, но он продолжал топтаться в нерешительности. После убийства отца и сына Шаней Юй Чжаньао не стал убегать, а спрятался в гаоляне и оттуда наблюдал за интересным представлением в излучине. Бабушкин выдающийся актёрский талант потряс его. Он понял, что хоть бабушка и юна, палец ей в рот не клади, и она очень расчётливая, а вовсе не безропотная. Возможно, она сегодня оказала ему такой приём, потому что вокруг глаза и уши. Юй Чжаньао ждал уже довольно долго, но бабушка так и не вышла, на дворе было тихо, лишь сорока кричала на коньке крыши. Юй Чжаньао рассвирепел. О в сердцах ворвался во двор и хотел было закатить сцену, но тут услышал бабушкин голос из-за оконной бумаги:

— Сходи-ка в лавку на восточном дворе!

Юй Чжаньао резко очнулся, понял, что не следует нарушать иерархию, а потому унял свой гнев и, взвалив на спину матрас, направился на восточный двор и увидел там множество чанов для вина и целую кучу гаоляна. Из винокурни валил горячий пар, все работники были заняты делом. Он вошёл в сарай и спросил работника, который стоял на высоком табурете и насыпал гаолян в большой ковш над жёрновом:

— Эй, а где главный?

Работник покосился на него, закончил сыпать гаолян, спрыгнул с табурета, потом, держа в одной руке черпак, другой оттащил табурет в сторону, крикнул, и мул с чёрной повязкой на глазах, услышав крик, зарысил по кругу. Дорожка, по которой он тягал жёрнов, была вытоптана копытами так, что образовалась колея. Жернова загрохотали, и гаоляновые отруби, словно внезапно разразившийся ливень, с шумом хлынул из щели между ними прямо в деревянный поддон.

— Главный в лавке! — сказал работник и, надув губы, мотнул головой в сторону трёх каморок с западной стороны от ворот.

Юй Чжаньао взял свой матрас и вошёл в лавку с чёрного входа. Знакомый старик сидел за прилавком и щёлкал счётами. Рядом со счётами стоял маленький светло-синий чайник с вином, и старик время от времени подносил чайник ко рту и делал глоток.

Юй Чжаньао сказал:

— Господин, работники нужны?

Лю Лохань кинул на него взгляд и задумчиво поинтересовался:

— На постоянную работу или на короткий срок?

— Как господину будет угодно, я хочу поработать подольше.

Дядя Лохань:

— Если хочешь получить временную работу, то я принимаю решения, а если хочешь устроиться на долгий срок, то нужно получить одобрение хозяйки.

— Так сходите спросите у неё.

Юй Чжаньао подошёл к прилавку и плюхнулся на лавку. Дядя Лохань опустил доску прилавка, вышел, но снова вернулся, достал большую фаянсовую пиалу, наполнил гаоляновым вином и поставил на прилавок:

— Выпей вина, утоли жажду.

Юй Чжаньао пил вино и думал о хитром плане той женщины, восхищался ей. Тут вошёл дядя Лохань и сообщил: