Игрок Фемиды (СИ) - Лимова Александра. Страница 54

Когда я открыла следущий диалог мне снова стало плохо. Датировано тем же днем. Спустя три минуты от «фотоотчета». Первое сообщение от Антона:

«Деньги распределил, на счета капнули.»

«Проверил все пришло если чо еще набирай»

Все.

Все, блядь. Вадик не сел, его посадили. Вадик не самоубийца, его убили. Вернее, посадил и убил. Антон… Господи, да что же ты за существо?..

Внутри уже ничего не осталось. Ни в организме, ни в душе. Я скрючилась на холодном кафеле, попыталась заплакать. Не вышло. Шатаясь, подняла и посмотрела в зеркало. Не узнала себя в отражении. Эти загнанные, опустошенные, мертвые глаза я не знала. Все. Хватит.

Лучше бы я была блядью. Шлюхой. Алкашкой. Кем угодно. Но не собой. Из-за меня не убивали бы людей… Предварительно изнасиловав. Группой. Даже не животных, я не знаю, что это за существа, которое способны на такое ради денег. И что за существо могло им за это заплатить. Что за существо? Наркоманская тварь, я же просила. Я просила же! Думала, что он его изобьет. А он его убил. Посадил, изнасиловал и убил.

Хватит. Хватит с меня.

Неслышно покинула квартиру, добралась до банкомата и сняла все свои деньги. В клуб. Пустили беспрепятственно, хотя до открытия еще было три часа. Рубик, заметивший меня, поднимающуюся на второй этаж, оглядев прическу, хотел было подскочить, и восторженно пролепетать какую-то ненужную лабуду. Остановило мое выражение лица, не знаю уж, что там было написано. Толкнула дверь кабинета Луизы, войдя без стука. Эта холодная, непробиваемая женщина, бросила на усмехнувшуюся меня краткий взгляд и снова углубилась в ноутбук, кивнув на кресло перед столом.

Села. Говорила страшным, незнакомым голосом. Что-то несуразное. Что влипла, но не в криминал, и мне нужен паспорт. Что я знаю, как она помогла Рубику с этим, хотя гражданство у него не российское. Что заплачу любые деньги, и что нужно сделать все в кратчайшие сроки. Она подняла руку, заставив меня прерваться, закрыла ноутбук и, сняв очки, внимательно вгляделась в мое лицо.

— Ты от Антона бежишь?

Сердце сбилось, сорвалось. Сжала губы, отведя взгляд, и едва кивнула, чувствуя, как опасно стягивает внутренние органы холодом.

— Все очень плохо?

Снова кивнула, прикусив губу, сдерживая истерику.

— Луиза, я бы не посмела, если бы это просто бабский заход был…

— Узнала про его зависимость?

У меня уже не было сил ни удивляться, ни бояться, ничего вообще чувствовать. Я лишь вопросительно дернула бровью, не поднимая на нее глаз.

— У него с моим мужем много общих интересов. Включая этот. И ты знаешь, как женщина женщине, с этим можно жить. С небольшими оговорками, но можно. Такие не соскакивают, Лен. Год, два и по новой. Знавали, плавали. Любишь, люби такого, какой есть.

— Луиза… — я жутко усмехнулась, и посмотрела на нее, она слегка побледнела, но это была вся ее реакция. — Здесь дело не только в его зависимости. Помоги.

Напряженная пауза, мотающая растянутые нервы на острие ножа. Одно движение и я сорвусь. И тогда вообще не представляю, чем все закончится. Но она, помедлив, кивнула. И произнесла своим стандартным ровным голосом, снова открыв ноутбук:

— Пятьдесят тысяч, с утра принесешь фотки, желательно в парике, в которм будешь ходить, и к обеду получишь паспорт.

Кивнула, отсчитала купюры на ее стол и вышла. Сложнее всего было изображать, что ничего не случилось. Антон спал где-то до шести утра, и даже слабо улыбнулся, поцеловав и обняв меня с утра, когда я якобы собиралась на пары. Настроение у него было хорошее, он по доброму трепался с Сашкой, устало зевающей после смены и ставящей ему капельницы и уколы.

Я отвечала на его смс, звонки, ничем не выдавая себя, правда давалось все это с большим трудом — с каждым разом мышцы лица сводила судорога. Отвезла Луизе фотки и в обед получила паспорт.

— Ты серьезно, да? — Мрачно спросила я, разглядывая свои новые данные.

— Под этой фамилией точно искать не будут. — Хмыкнула Луиза, устало откинувшись на кресле и прикрывая глаза. — Анна — самое распространённое имя на планете…

— А фамилия Грановская не очень, — с отвращением глядя в паспорт, парировала я.

— Ну, это последнее, до чего он додумается.

Логика есть. Я несмело ей кивнула и вышла. Машина осталась у универа. Телефон там же. Села в маршрутку, прижимая к себе рюкзак с самыми необходимыми вещами, в которые были завернуты все мои сбережения. Вышла на автовокзале, едва не сдернула парик, случайно зацепившись замком за непривычную длинную русую прядь. С полчаса побродила по стоянке, читая на автобусах направления. Чертыхнулась и взяла на кассе билет на ближайший рейс в другой город. Оттуда еще пару раз. На третий осяду.

Через два часа все было кончено. Я уезжала из этого города, оставив в нем все: квартиру, машину, работу, учебу, знакомых, друзей. И себя. Сломанную, сожжённую и растерзанную любимым мужчиной.

Эпилог

На дворе уже двадцатое марта, а снег еще не сошел. И было совсем не по весеннему прохладно. Я, раздраженно перепрыгивая замерзшие лужи на битом асфальте очередного безликого двора бесконечных многоэтажек, бросила взгляд на наручные часы. Почти семь утра. Сегодня чуть задержались в кафешке, пересчитывая выручку. Была недостача. Влетело от хозяев, естественно, администратору, то бишь мне.

Воскресное утро наводило тоску, и настроение и так прогрессивно падающее, стремилось ко дну все быстрее, а до дома еще идти и идти. Я разозлено бахнула сумку на скамейку у ближайшего подъезда и достала сигареты, плотнее натягивая капюшон и отворачиваясь от порывов промозглого ветра. В кармане зазвонил телефон. О, ну разумеется, кто мне еще может звонить в семь утра?

— Да. — Ответила я, почти не скрыв раздражения.

— Заюша, ты скоро? — от его карамельного обращения, порой вызывающего у меня скрежет зубов, я закатила глаза и протяжно выдохнула дым. — Заюша, ты опять куришь? Ну заче-е-е-ем? Ты же девочка!

Я отняла трубку от уха и едва загасила желание ткнуть зажжённой сигаретой в экран. С каждым днем он меня раздражал все больше. Я вообще не понимала, какого хуя согласилась за него замуж выйти.

— Заюша! Девочкам не красиво курить! — снова заканючил он. — Ты же не такая!

— Такая. Я курю, бухаю и ругаюсь матом. И мне это нравится. Чего ты мне звонишь?

— Время восьмой час утра… — обиженный моими интонациями буркнул он. — А ты все домой не идешь. Снова на работе задержали, да?

— Бинго. — Я мрачно сплюнула себе под ноги, заморозив взглядом сварливую бабульку, выходящую из подъезда и неодобрительно косящуюся на меня, с сигаретой в пальцах.

— Заюша устала, заюша очень злая… — снова дебильно заворковал он. — Приготовлю заюше завтрак, и она подобреет, да?

— Антон, спи уже, а? — я снова закатила глаза, сдерживая трехэтажный мат. — В магазин зайду и приду.

Он что-то обиженно буркнул и отключился. Я зло кинула телефон в карман куртки, и неторопливо пошла домой, на ходу докуривая сигарету.

А ведь раньше я подобного раздражения к нему не испытывала. Даже симпатия какая-то была. Я впервые осела в городе с полгода назад. До этого каждые два месяца меняла место обитания. Весь этот год и восемь месяцев с момента побега… Приехала на вокзал и поняла, что устала. Что, возможно, здесь можно задержаться подольше. Хотя бы на три месяца. Или чуть дольше. Я очень устала от постоянных перемещений.

Устроилась в кафешку, недалеко от съемной квартиры и по привычке смотрела на всех волком, молча выполняя свои обязанности и не позволяя никому заводить со мной межличностные отношения. Однако, этот рабочий коллектив, в отличии от всех предыдущих, был на редкость сплоченным и дружелюбным. И после нескольких пьяных посиделок, на которые меня чуть не волоком тащили, я позволила себе немного расслабиться. Удивление вызвала боль в мышцах лица, когда я впервые за год улыбнулась на чью-то смешную шутку.

Так тоже нельзя, решила я тогда. Так нельзя. Моя паранойя и так неуклонно прогрессировала — я по прежнему избегала широких улиц с видеофиксациями, не мелькала в публичных местах, одевалась серо, тускло, совсем не красила лицо, но красила волосы, тоже в неопределенный невзрачный цвет. Брала дрожь брала при виде белых БМВ и сердце пропускало несколько ударов, заставляя меня отворачиваться, мгновенно менять маршрут движения и тихо скулить. Сначала от страха. Потом от боли. Затем от тоски.