Лепестки на волнах (СИ) - "Anna". Страница 48

Но когда обида схлынула, Беатрис подумала, что она и в самом деле нарушила свое обещание.

«Я лишь наблюдала, как лечат монахини и пару раз зашла проведать бедолагу Донато. В чем меня можно упрекнуть? – тут же вновь возмутилась она. Однако следующая мысль встревожила ее: – А ведь наверняка не обошлось без Фернандо... За мной, оказывается, приглядывают... Я должна поговорить с Мигелем. Сейчас же! – она горько усмехнулась: – Если мне оставили такую возможность...»

Беатрис встала, и на цыпочках подойдя к двери, приоткрыла ее: уж не сторожит ли ее кто-то из слуг. Снаружи никого не было. Она вышла из комнаты, спустилась в полутемный зал и остановилась в замешательстве, не обнаружив там дона Мигеля.

«Он вполне мог уехать хотя бы во дворец наместника или еще куда-то».

Желание немедленно объясниться с мужем стало еще сильнее. Ей почему-то казалось, что если она не сделает это немедленно, потом все тем более осложнится.

«Возможно, он в кабинете...»

Пройдя через зал, онавновь поднялась на второй этаж и замедлила шаг, приблизившись к высокой, украшенной резьбой дверикабинета. Беатрис встряхнула головой, собираясь с духом, и постучала. Она прислушалась, пытаясь понять, там ли муж. Какое-то время было тихо и она разочарованно вздохнула, поворачиваясь, чтобы уйти, но в эту минуту раздался сухой и весьма нелюбезный голос дона Мигеля:

– Ну что там еще, Фернандо?

Беатрис решительно толкнула створку и шагнула в кабинет.

– Донья Беатрис? – угрюмо произнес дон Мигель.

Похоже, он не ожидал, что она осмелится прийти к нему и никакой радости по этому поводу не испытывал.

– Я пришла, чтобы… поговорить.

Явиться в тот февральский вечер и признаться в своей любви было для Беатрис намного проще, чем выдерживать холодный взгляд мужа сейчас. Она запнулась, не зная, как продолжить, а Мигель не собирался помогать ей, и губы его были сурово сжаты.

– Я должна была сделать это раньше. Обсудить с вами... попросить, чтобы вы разрешили мне... учиться у монахов, – она тяжело вздохнула и с усилием продолжила: – Я была не права, скрыв от вас, что отец Кристиан допустил меня ухаживать за больными. Более того, возможно, у него создалось неверное впечатление о... границах, дозволенных вами, а я не стала его разубеждать.

Дон Мигель встал из-за стола и подошел к ней, не сводя с нее пронзительного взгляда:

– Так значит, вы раскаиваетесь? Но этого недостаточно, – он обошел ее по кругу, и Беатрис передернула плечами: – Вы провинились и должны понести наказание. Подойдите к столу.

Тут взгляд Беатрис упал на черный продолговатый футляр на столе, и ее сердце оборвалось. Был ли он здесь еще и днем? Во время ссоры она были слишком ошеломлена, и это попросту не отложилось в ее сознании...

«Неужели... О Боже!»

В ней разом воскресли все детские страхи перед точно таким же футляром, который отец держал в своем шкафу. Правда, он никогда не сек ни ее с Инесс, ни кого-либо из прислуги, но маленькой Беатрис достаточно было, что однажды ее мать, устав от шалостей, показала ей хранившиеся в футляре длинные гибкие прутья. Она вздохнула, подавляя слезы отчаяния, и шагнула к столу. Если дон Мигель решил наказать ее, она не унизит себя рыданиями и мольбами. Она не опустила глаза, наоборот, гордо выпрямилась и стараясь, чтобы ее голос не дрожал, проговорила:

– Муж — господин своей жены и вправе наказывать ее. Но что бы вам ни рассказали, в моем поведении не было ничего предосудительного. Вы можете выяснить у отца Кристиана все обстоятельства. Если вам будет угодно...

Губы дона Мигеля скривились в подобии усмешки:

– Откуда вам знать, что мне рассказали?

– Я могу только догадываться. Как в том, что рассказавший вам человек... не питает ко мне любви.

– Его преданность роду де Эспиноса не подлежит сомнению!

Так значит тут и в самом деле замешан управляющий! И поняв, что терять ей нечего, Беатрис твердо сказала:

– Его преданность вам, дон Мигель. Однако я уверена, что он не привел никаких доказательств моей вины.

Действительно, Фернандо говорил лишь намеками, да и то туманными, но де Эспиноса нахмурился:

– Хватит и того, что по городу поползли слухи. Носамое главное – вы ослушались меня.

Беатрисгорестно покачала головой: что может она противопоставить ненависти Фернандо, возжелавшего опорочить ее?

– Да... И я сожалею об этом, – ее взгляд вновь упал на футляр с розгами.

Дон Мигель проследил за взглядом жены. Она думает, что он намерен высечь ее.

«А разве это далеко от истины? – язвительно спросил он себя, – Ведь велел же я Хосе принести розги».

Да полно! Ему следует быть честным с собой: если он не сделал этого, будучи вне себя от ярости, то сейчас, когда Беатрис совершенно неожиданно пришла к нему в кабинет, не сделает и подавно. Однако его самолюбие было слишком глубоко уязвлено, и дон Мигель сурово спросил:

— Почему ты лгала мне, Беатрис?

Беатрис потупилась:

– Я опасалась, что вы мне откажете...

– И правильно делала.

– Что же дурного в моем стремлении к знаниям? – муж не ответил, и Беатрис прерывисто вздохнула: – Но мне не убедить вас, что я верна вам и телом и душой... – Она вновь взглянула ему прямо в глаза: – Тогда... прошу, покончим с этим побыстрее. Где я должна лечь?

Дон Мигель, пораженный спокойным, почти будничным тоном Беатрис, молча смотрел в ее побледневшее решительное лицо. Он чувствовал, что его гнев отступает, гаснет перед стойкостью и храбростью жены. Черт бы побрал Фернандо, не переусердствовал ли тот, чересчур рьяно оберегая честь рода де Эспиноса? Он вдруг осознал, что не в силах и дальше терзать жену.

– Ох, Беатрис, Беатрис... – он усмехнулся. – Моя дорогая упрямица!

– Дон Мигель? – пробормотала Беатрис в недоумении от внезапной перемены настроения мужа. – Но ведь вы сказали...

– Что ты должна быть наказана? Не скрою, эта мысль была весьма настойчива. Но отчего-то мне не хочется ссориться с тобой.

Дон Мигель подошел к шкафу и достал два серебряных бокала. Беатрис растеряно наблюдала за ним. Внутри ее от напряжения все еще дрожала каждая жилочка. Вернувшись к столу, дон Мигель наполнил бокалы темно-рубиновым вином из высокого графина и подал один из них Беатрис:

– А раз так... Примирение надо отпраздновать.

Де Эспиноса продолжалвнимательно вглядывался в лицо жены, ловя себя на том, что любуется ею. На ее губах появилась слабая улыбка, тогда он легонько коснулся ее бокала своим: