Вечная любовь (СИ) - Кутузова Елена. Страница 22

- Она - Хранительница Врат, дитя Небесного Владыки... И она умерла.

Кулак впечатался в стол так, что подпрыгнули стоящие в центре чашки. Высокая полупрозрачная ваза опрокинулась, и на гладкой поверхности расплылось мокрое пятно. Оно огибало чашки и блюдца, захватывая пространство, и дерево темнело, впитывая влагу.

- Испортится! - охнула Уля, привычно ища, чем бы вытереть.

- Неважно! - Шон перехватил её руку. - Починят. Или выкинут. Здесь много мастеров.

Она отшатнулась. Прикосновение не было неприятным, напротив, но мозг продолжал посылать сигналы, что этот человек - опасен.

Шон не стал удерживать, но синие глаза на миг потемнели, словно он разозлился или... почувствовал боль?

Шорох отвлек от разговора. У входа в беседку согнулся в поклоне слуга. На нем была точно такая же высокая шапка, как на ученике господина Шу, но украшенная золотой накладкой, и цвет длинного балахона отличался.

- Чего тебе?

- Госпожа ищет вас. И говорит, что все готово.

- Я понял, - Шон отпустил посыльного взмахом руки.

Он казался спокойным, но пальцы лихорадочно пробежались по вышитому поясу, поправили одежду, проверили, туго ли затянута лента, удерживающая волосы.

И только справившись с минутным волнением, Шон повернулся к Уле:

- Ты ведь хотела увидеть гробницу? Пойдем, - и протянул руку.

Она отступила. Случившееся убило даже жажду знаний и любопытство исследователя.

- Не хочу, - перевела взгляд на поля. И задала вопрос, который волновал с самого утра: - Скажи, ты можешь вернуть меня домой?

Шон ответил не сразу. А потом выдохнул:

- Да. Я обязательно верну тебя домой, Принцесса.

Уля улыбнулась. Интуиция вопила, что верить ничему нельзя, но надежда не позволяла ей поднять голову.

- Когда?

Шон снова замялся:

- Чуть позже. Ну, пойдем?

И он опять протянул руку.

Уля шла по похрустывающему гравию дорожки и не понимала, почему так легко поверила обещанию. И почему, несмотря на убийство Джастина, она не боится.

У входа в дом Шон замедлил шаги:

- Тебе нужно переодеться.

Уля согласилась: двухслойный халат мало годился для выхода в свет, тем более - в гробницу. Как археолог, Ульяна не испытывала к костям особого пиетета, но в этом месте гробница почиталась, как святыня, и следовало проявить уважение.

Служанки были предупреждены. С поклонами провели в комнату, показали, что нужно встать на круглое возвышение. А потом началась пытка.

Сперва белье. Белые шелковые шорты, сверху - штаны до середины икры, которые снизу закрепили специальными ленами, скрепив их затейливыми узлами.

Затем подали блузку, края которой удерживались завязками, пришитыми по бокам. Потом был белый же халат, расшитый цветами. Второй оказался алым и очень тяжелым от золотой канители и жемчуга. К широкому поясу девушки подвесили длинные цепочки, которые тихо позвякивали при каждом движении.

Закончив с одеждой, служанки усадили Улю перед туалетным столиком и занялись волосами. Умело сворачивали пряди в послушные жгуты и закрепляли длинными шпильками, с которых свисали колокольчики. Завершила убранство осыпанная жемчугом диадема, чем-то напоминающая маленький кокошник. Напоследок принесли туфли: на высокой подошве, почти платформе. Загнутые носы цеплялись за подол, так что Уля не сразу поняла, как в них ходить. Да и вообще, как двигаться во всем этом великолепии.

К счастью, первые шаги ей помогли сделать, подхватив под руки. И поддержали на лестнице. А во дворе ждал паланкин.

Восемь носильщиков согнулись в поклоне. На них были просторные штаны и странные рубахи с одним рукавом. Мускулистые тела поблескивали то ли от масла, то ли от пота - солнце палило нещадно.

В носилках от него закрывал красный зонт, закрепленный за спинкой стула. В его ручки Уля вцепилась что есть силы, когда мужчины слаженным движением подняли паланкин, ставя себе на плечи.

Против ожидания, ничего не случилось. Никто не поскользнулся, не надорвался, не уронил. Но ехать, восседая на плечах живых людей, было непривычно.

Носильщики двинулись вперед странным скользящим шагом. А рядом, положив руку на край паланкина, шёл Шон.

Всегда разговорчивый, сейчас он молчал, и по взглядам, которые кидал на дорогу, по тому, как ускорял движение, становилось ясно: волнуется и торопится.

Постепенно его нервозность передалась и Уле. Чтобы хоть как-то отвлечься, она с преувеличенным интересом стала рассматривать окружающее.

Дорога, петляющая между холмов, пролегала между рисовых террас, огибала сады с деревьями, ветки которых склонялись под тяжестью зреющих плодов, а потом углубилась в лес. Улю оглушила тишина. Нет, в других местах тоже было нешумно, но здесь... Деревья словно отсекали лишние звуки, позволяя пению птиц звучать сильно и красиво. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь сомкнутые кроны, приобретали едва заметный зеленоватый оттенок, и воздух как будто пропитался покоем.

В лесу тоже было на что посмотреть. Тут ивы склонились над звонким ручьем, там раскинули ветви крепкие дубы. Папоротник расстелил широкие вайи, образуя невероятный ковер.

- Он цветет? - вспомнила Уля легенду.

Шон ответил удивленным взглядом:

- Это папоротник. Он размножается спорами.

- Знаю, - поскучнела Уля. - Но ты так убеждал меня в необычности этого мира, что я подумала... Ох!

От урока ботаники её отвлекли развалины.

Давным-давно здесь стоял каменный дворец. Или храм. Или еще что-то, не менее величественное. Некогда белоснежные колонны оплетал вьюнок, а в широких расселинах свили гнезда птицы. Даже ласточки облепили камни глиняными корзиночками, хотя Уля всегда думала, что они предпочитают селиться поближе к жилью.

Дорога повернула, огибая величественные развалины, и в просвете показалась статуя. Божество сидело в позе лотоса, сложив на коленях руки, а печальное лицо выражало бесконечное терпение и смирение перед ударами судьбы.

- Это Будда?

Статуя отличалась от канонических изображений, но сходство, тем не менее, имелось.

- Нет, - Шон ответил слишком быстро и как-то нервно. - Возможно, это первый хозяин дома. После смерти их энергия служит потомкам, оберегая жилище.

Уля сдержала язык - не все нужно говорить вслух, но Шон понял:

- Видимо, этому не хватило сил.

Таких развалин оказалось немало. Часть из них попалась по дороге, часть было хорошо видно, когда путники выбирались из леса на вершину холма... Времени в пути они провели немало, но носильщики даже дыхание не сбили. Зато, когда дорога повернула в очередной раз, его перехватило у Ульяны.

Гробница напоминала ступенчатую пирамиду, ярусы которой украшали барельефы. Там, где их не было, цвели настоящие сады: кусты, деревья в кадках, подвесные кашпо... А между ними стояли, сидели и лежали статуи.

Уля разглядывала постройку, открыв рот, а носильщики поставили паланкин на землю и тихо отошли. Шон, окончательно ставший серьезным, протянул руку:

- Нас ждут. У тебя еще будет время рассмотреть все как следует.

Уля послушно поднялась, забыв, во что обута. Шон едва успел подхватить и, приподняв на руках, осторожно поставил на землю:

- Задерживаться нельзя, но и торопиться не стоит. Никто здесь не хочет, чтобы ты покалечилась.

- Никто? - Уля повисла на его руке, чтобы хоть как-то сохранять равновесие. - А тут что, меня кто-то знает?

- Вас тут знают почти все!

Голос поднялся под своды огромного зала, а потом растворился, оставив лишь отзвуки едва слышного эха.

Уля вздрогнула. Прямо перед ней, на вершине лестницы из четырех ступенек стояла девушка. Совсем молоденькая, даже младше самой Ули. Но её взгляд наполняла такая уверенность в себе, что стоять, опираясь на кого-то, стало стыдно. Тем более что Шон и сам отпустил руку спутницы. Уля беспомощно смотрела, как мужчина, бесстрашно вставший лицом к лицу с Костяным демоном, человек-тигр, который защищал её ото всех опасностей, независимый и хладнокровный воин, опускается на колени и припадает лбом к холодному камню.