Платиновый обруч (Фантастические произведения) - Гуданец Николай Леонардович. Страница 36

«Нет, я не умер, — на сей раз обреченно вздохнул он. — Обыкновенные галлюцинации сумасшедшего, Я сошел с ума, вот и все. С чем себя и поздравляю, Доизобреталcя!», Он никак не мог ни объяснить, ни ощутить: сколько времени прошло с тех пор, как он погрузился в странные видения. Время сделалось условным, а вернее — исчезло вовсе, как это бывает во сне, когда оно измеряется чередованием событий и картин, порожденных воображением спящего. И, как во сне, Кудашов вдруг стал чувствовать, что он не один среди торжественных красот города.

Едва он угадал чью-то близость, как неведомое одушевленное существо стало проявляться. Сперва белесым призраком, подвижным, ускользающим. Потом туманное реяние замедлилось, вылепился человеческий силуэт.

Кудашов близоруко всмотрелся: навстречу ему выступила женщина, рослая, смуглая, в длинном складчатом одеянии. Она бесстрашно приблизилась.

Большие, с лиловым отливом глаза светились лаской, покоем и грустью. Овал лица был узковат, а черты так нежны, что боязно становилось дышать — вдруг они снова обратятся в трепетный туман. Высоко уложенные бронзовые волосы делали голову царственной. В одну секунду пронзило Кудашова отчаянное желание не расставаться с ней… Если бы она не была сном. Но незнакомка заговорила. Голос ее переливался, словно в оперном речитативе. Он различил слово: «Рола», «Рола», которое повторялось часто.

Кудашов беспомощно улыбнулся, покачал головой, женщина будто насторожилась, потом взгляд ее прояснился снова. Она сомкнула узкую ладонь на запястье Кудашова, возобновились переливы ее музыкального голоса. Теперь он все понимал, будто слова возникали в его собственном сознанье.

— Кто ты? — спрашивала она. — Твой вид странен. Меня пробудили и вывели навстречу волны отчаяния, исходящие от тебя. Откуда ты?

— Не знаю, — признался Кудашов. — Кажется, я болен.

— Ты, верно, несовершенен? Я тоже несовершенна, потому что тоскую, а дух должен быть уравновешен. Весь наш мир пребывает в равновесии. — Она улыбнулась утешительно. — Но меня исцелит Рэй. Он и тебе поможет. Он знает тайну полей и секрет измерений. Пойдем к нему. Как зовут тебя?

Кудашов назвался.

— Твое странное имя, как шелест или как стук детских игральных шаров… У нас нет таких имен. Я — Рола. Рэй — наисовершенный из нас. Он умеет править духом. Он поможет.

«Рола, Рола», — повторял про себя Кудашов и не мог избавиться от чувства, что где-то слышал это имя.

Может быть, сам придумал в детстве.

Они двинулись. Неистовое солнце поднималось все выше. В ветвях восторженно горланили птицы. Не без страха Кудашов заметил, что диковинный город наполняется людьми. Они выходили из резных дворцовых ворот, певуче приветствовали друг друга, спешили иди неторопливо прогуливались. Становилось, многолюдно.

Кудашову все же продолжало мерещиться, будто иноплеменники обретают плоть нежданно, тем же чудесным способом, что и Рола — выступая из полупрозрачного тумана.

Эти люди не отличались от земных обитателей, но представляли здоровое, сильное племя. Мужчины и женщины были стройны, смуглы, моложавы. Женщины были в длинных платьях. Мужчины носили костюмы фехтовальщиков. Преобладали серебристые и алые цвета, выразительно оттенявшие загорелые лица. Бледный, с воспаленными глазами, в тяжелом расстегнутом пальто, Кудашов выглядел среди этих артистичных личностей весьма нелепо, но неизвестные люди разглядывали его без смеха и страха, с доброжелательным любопытством.

Даже черноволосые, в коротких костюмчиках дети прекращали беготню и простодушно рассматривали странного пришельца. Некоторые в раздумье посасывали указательный палец, но испуга Кудашов не заметил и на детских лицах. Он же невольно прикидывал, сможет ли защититься, если на него вдруг ополчатся, и озирался с животной осторожностью.

Когда его охватывал страх, Рола крепче сжимала его запястье, будто боль передавалась ей, и торопливо приговаривала:

— Не бойся, не бойся. Рэй поможет. Мы уже близко.

Кончились зеленые, как лесные просеки, улицы. Распахнулась мощенная голубыми плитами площадь. Здания, замыкавшие ее непорочный круг, чем-то отдаленно напомнили Кудашову современные строения: лаконичная архитектура, фасады сплошь из стекла. Правда, на плоских крышах пузырились огромные прозрачные шары и колбы разных форм, назначения которых Кудашов разгадать не мог.

В один из этих домов Рола ввела робеющего Кудашова. Он увидел винтовую лестницу из светлого металла, что опоясывала громадный, как в нефтехранилище, цилиндр с люками и яйцеобразными выпуклыми окнами.

Рола уловила его недоумение.

— Это Ладья Обзора. Рэй проникает в ней за грань измерений.

«Инопланетный корабль? — силился сообразить Кудашов. — Летающая тарелка? Нет, не. может быть! Просто я подгоняю факты под известное».

Когда ступили на серебристый трап, ладонь Ролы ненароком соскользнула с запястья Кудашова, От неожиданности он пошатнулся, шагнул вперед, но разглядеть уже ничего не мог. Перед глазами, слепя, закружились яркие, пестрые пятна. Издалека он слышал зов Ролы, скорее угаданный, чем различимый. Когда же вскоре вернулось зрение, сбитый с толку, Кудашов узнал годами не мытую, в пятнах кошачьей мочи лестницу собственного. Дома. Знакомо пахло затхлостью. Возврат можно было считать выздоровлением, если бы Константин не ступал, как по вате, а замызганные стены знакомого подъезда не светились зеленоватым водянистым светом, как в иллюзорном здании, где хранилась Ладья Обзора.

Кудашов услышал торопливый топот. С верхней лестничной площадки к нему спускалась соседка Алина Ланская. Кудашов пошатнулся — у Алины было лицо Ролы. То — и не то, будто Ролу переодели в Алину: шапка ручной вязки скрывала гордый лоб, под подбородком топорщился шарф, худенькую фигурку портило пальто из «Детского мира» наивного фасона, поношенное.

— Тебе плохо, Костя? — Алина приостановилась. Кудашов рассмотрел ее глаза: нет, не Рола. Во взгляде Ланской — безнадежный покой подавленной тоски. Это осталось от любви. Ласковый лепет за стеной смолк слишком скоро. Кудашов мигом припомнил Наступившую потом тишину. Сын Ланской родился после бегства отца. Теперь Алина подрабатывала где-то уборщицей, потому что не могла устроить сына в ясли, пока тому не исполнится год. На два-три часа она оставляла ребенка со старухой Рикардовой из их же квартиры, которая с удовольствием называла возлюбленного Алины проходимцем и брала с нее за услуги пятнадцать рублей в месяц. — Костя! — снова окликнула Алина.

Он что-то ответил, отвел глаза и содрогнулся: вверху, на лестничной площадке, как бы в цветных кругах театрального света, стояла прекрасная Рола с простертою к нему, манящею рукой. Он зажмурился. Ланская уплывала вниз, растворяясь в безостановочном скольжении. Он опять почувствовал дрожь каждой клетки своего тела. И хоть вернулся в Ладью Обзора, вновь обретенное видение было уже не столь чистым. Рука об руку с Ролой они поднимались к верхнему, ярусу цилиндра, а по сторонам возникали и уносились знакомые двери квартир многоэтажного дома, изредка распахивалась пропасть лестничного пролета, огороженного сеткой, но без лифта, мелькнула вдруг надпись, процарапанная по штукатурке еще кем-то из школьных товарищей: «Кудашов — осел».

Квартира, где он жил с младенчества, находилась в верхнем этаже. Кудашов узнал прихожую, но дальше пространство раздвигалось и открывался зал, похожий на зеленый кафельный, бассейн без воды. Как на выставке, вразброс стояли здесь какие-то компактные устройства, по виду сходные с причудливыми скульптурами модернистов. Подле каждой небольшой пульт с клавиатурой. Вдруг Кудашов узнал среди устройств обшарпанный ларь соседки, где она складировала старье, отравляя коридорный воздух мерзким запахом нафталина. Тут же виднелись вешалки с охапками пальто, допотопный холодильник самого Кудашова, который не помещался в комнате. Словом, видения по-прежнему смешивались, путались…

— Я дома? — спросил он болезненно.

— Сейчас, сейчас, — успокоила Рола. — Ты достоин высокого сострадания, а высокое сострадание — это и есть любовь.