Платиновый обруч (Фантастические произведения) - Гуданец Николай Леонардович. Страница 57

— Пока мы, — огорченно вздохнула она.

— Пока?!

— Ну да, пока. Но скоро и с этим покончим.

Василий с ужасом попытался представить рожающих мужчин, потом встрепенулся и встревоженно, но осторожно поинтересовался:

— Ну а у нас-то чего делаете?

Как ни странно, Пепельница охотно и доступно стала объяснять, что из его уха выскочило уже несколько десятков экспедиций, но никто не вернулся. Теперь вот ее послали. И это — последняя попытка.

— А чего ж раньше я никого не видел и ничего не чувствовал? — недоверчиво спросил Василий.

— Крепко спал, наверно.

— А чего ж они не вернулись?

— Да к тебе в ухо попасть не смогли.

— Как это? — поразился Василий. — Попасть не смогли?

— А вот так, — ответила она. — Они разгоняются, целятся тебе в ухо, а попадают во что угодно. Один вот в шестерню попал на станке твоем. Помнишь — меняли? Другой в пуговицу твою угодил. — Она уважительно притронулась к пуговице на его куртке. — А третий, помнишь, в нос к твоему начальнику…

— Как же, как же, — лихорадочно припоминал Василий события последнего времени: и станок вдруг заклинило, и у начальника нос вдруг вспух, когда он с ним ругался. Василий хихикнул, оглянулся на «тарелку». «Еще бы, такой вот грохни в нос…»

— В общем-то, не такой, — сказала она. — Мы же, набирая скорость, уменьшаемся пропорционально «С».

Этого Васька не понял. Но выяснять не стал. Ему важней было другое. От какого-то пока еще не понятного чувства у него защемило под ложечкой, стало чего-то жаль, почему-то обидно, захотелось плакать.

— И погибли все… — жалостливо сказал он.

— Может, и не погибли — смотря в какую галактику врезались. Но для своих-то — определенно погибли. А экспедиций пятнадцать и рисковать с возвращением не стали — прижились тут у вас.

— Н-ну даете, — снова протянул Василий. И вдруг его осенило: — А ты-то откуда про все знаешь?

— Техника, — веско сказала она. — В шесть секунд все знаю. Техника. Раму-то твою — видал, как заделала?

— Точно. — Василий вспомнил чудеса с окном, принятые им было за похмельный бред. — Значит, ты все можешь? — с тайной надеждой спросил он.

— Все.

— Так может… Слушай. — Он озадаченно глянул на пустую бутылку и тут же заметил, как она, не трогаясь с места, начала наполняться.

— Вот это Да! — завопил он с восторгом. — Слушай, оставайся со мной, а?! Я Ленку выгоню! Провалиться мне на этом самом месте — выгоню!

Она не спеша поднялась, пожала плечами:

— Знаешь, Василий, ты хороший парень, только мне обратно надо. Мне ведь было сказано: не вернешься — больше никого не выпустим.

Он засуетился, запричитал:

— Да ты чё! Ну на кой тебе? У нас так бедово! А вдруг промажешь еще?! — Эта мысль особенно остро взволновала его.

Но Пепельница уже ловко вскочила в люк своей «тарелки», посмотрела на Василия почти влюбленными глазами, прошептала с мольбой:

— Вася, ты только не двигайся, хорошо? Я уж постараюсь не промазать.

Понимая, что просьба эта — последняя, Василий не смог возразить. Он надежно прислонился к стене, расставил пошире ноги, выставил вперед правое свое ухо, зажмурился и замер.

Василий Н, прибыл в клинику с правосторонним флюсом. Крайне возбужден. Непрерывно плачет, Утверждает, что у него не флюс, а что в челюсть попала то ли пепельница, то ли горелка, которой любимая женщина метила в его правое ухо.

Вячеслав Морочко

ЖУРАВЛИК

— Все такой же близорукий? — спросила Нина, поправляя тонкими пальцами узелок моего галстука.

Темная мальчишеская челка почти касалась моего лица.

Я ругал себя: совсем забыл, что она — тоже орнитолог.

Если знал бы, что встречу ее тут — отказался бы от задания.

— Здравствуй, — промямлил я. — Вот пригласили к вам… Хочу написать очерк. Не знаю, что получится…

— Умница, — сказала она, поправляя мне волосы.

— Иван Петрович, где же вы? — позвал Веденский.

Он стоял в конце галереи, как добродушный слоник в очках, и озабоченно морщил лоб. — Идите сюда!

— Сейчас иду! — крикнул я.

Нина смотрела на меня с улыбкой, чуть прищурясь, точно говорила: «Что, дружок, влип?» Невысокого росточка, порывистая… Подумать только: еще несколько лет назад для меня она была манящей загадкой!

Орнитологи, поеживаясь от холода, спешили в лаборатории. Когда я догнал Веденского и оглянулся, мне тоже захотелось поежиться: Нина стояла рядом с высоким парнем. Они смеялись. Похоже — надо мной.

Меня провели в помещение, где орнитологи отдыхают после работы с «машинами»: мягкая мебель, живой огонь в камине. Одна из стен — прозрачна и выходит в сад.

В другой я насчитал десять дверей. За ними размещались преобразующие машины — гордость орнитологического центра. До сих пор я видел их только на фотографиях, Сегодня одна из них подготовлена для меня.

Веденский открыл дверь, и мы вошли в комнату, где были кресло, кушетка, платяной шкаф. Я разделся.

Инструктор помог облачиться в плотно облегающий костюм, сотканный из мельчайших электродов, и провел меня в кабину, где стояло единственное кресло.

Отправляясь сюда, я готовился к чему-то необыкновенному. Но эта досадная встреча выбила из колеи. «Хороший ты человек… — когда-то сказала Нина при расставании, — только капельку нудный».

Я хотел быть спокойным. Но уже не мог. Сидел и злился. Кресло казалось чересчур мягким. Стены, задрапированные белыми складками, напоминали дешевую бутафорию. Раздражал даже хлопотавший возле меня толстячок Веденский.

— Вам не приходилось заниматься планерным спортом? — спросил он.

— Не приходилось. А что? Это большой изъян?

— Наоборот. Преимущество. В нашем деле человеческий опыт — только помеха. Будьте осторожны! Очень прошу, не поднимайтесь выше деревьев!

«Не поднимайтесь выше деревьев! — подумал я. — Надо же советовать такое!»

— Боитесь разобьюсь?

— Можете и разбиться. Но главная опасность — хищники.

— Я знаю, какую ценность для науки представляют особи с вживленными трансляторами.

— Хорошо, что знаете, но опасность будет грозить не только «особи» — и вам лично!

— В каком смысле? — поинтересовался я. — Ведь птица-двойник находится где-то в лесу, и нас связывают только радиоволны?

— Вы забываете, что есть и обратная связь, — объяснил Веденский, продевая мои руки в специальные рукава, вмонтированные в подлокотники кресла. — Вы забудете о своем теле. Останется только некоторая власть над стопою правой ноги у педали включения связи. С ее помощью всегда можно выйти из игры. Веденский уже заканчивал приготовления. Вертел какие-то ручки и, наблюдая за приборами, продолжал говорить: — Вот еще что: у нас не принято оставлять двойника в опасности. Мы делаем все, чтобы птица не пострадала. Но, пожалуйста! — Он щелкнул выключателем и нагнулся ко мне. — Пожалуйста, не дожидайтесь момента, когда нажимать педаль будет поздно!

Последнее, что я видел, было его широкое доброе лицо, Свет погас. Я остался один. Мягкие складки потолка и стен медленно сходились, постепенно охватывая тело.

Обволакивающая масса была упругой. Будто волны поочередно напрягающихся мышц прокатывались по груди, спине и рукам.

Я почувствовал озноб: Мир постепенно наполнялся шорохами. Так бывает, когда просыпаешься. Шум усиливался. Я весь сжался от холода и нахлынувшей вдруг тоски. Сразу стало теплей и уютней.

Темноту рассекла тонкая горизонтальная щель: это я приоткрыл глаза. В оранжевом мареве плавали, разгорались и гасли багровые пятна, пронизанные паутиной трещин. Мир обретал очертания постепенно, как фотография в ванночке с проявителем. Вскоре я уже видел все вокруг: и впереди, и сверху, и сзади, будто голова превратилась в одно сплошное всевидящее око. В воздухе стоял тревожный запах леса. А внутри меня постепенно разгорался огонь. Огромные листья, покачиваясь, проплывали мимо, исчезали в провалах между ветвями.