Ангелы Калибана - Торп Гэв. Страница 28

— Ты решил, что сумеешь свергнуть меня в моем родном мире? — Жиллиман почти хрипел, потрясение стискивало ему глотку.

— Это наш мир, — возразил Эль’Джонсон. — Колыбель нового Империума. Калибан лежит вне Гибельного шторма, за пределами моей досягаемости. Я отдал половину легиона под начало Корсвейна. Чтобы присоединиться к воплощению твоего замысла, я оставил мою планету и воинов. Чем готов пожертвовать ты?

Хорус пытался захватить Империум для себя, Робаут решил построить новый. И, как бы сильно примарху Темных Ангелов ни хотелось пощадить достоинство брата, он понимал, что победитель в этой войне будет только один. Никаких вторых мест. Значит, с Кёрзом нужно покончить любой ценой. Любой, даже ценой гордости Жиллимана.

Лев придвинулся к нему и спросил, понизив голос:

— Ты доверяешь мне, брат?

Робаут подошел к Тараше Ойтен, когда она гуляла по саду в длинных террасах на крыше здания за Преторием. Камерария-принципал, как называли ее другие, была почти во всех смыслах матерью примарха. Жиллиман в той же мере перенял от нее мудрость и человечность, как государственный ум и воинскую отвагу — от Конора, давно погибшего приемного отца.

Ойтен была высокой женщиной, хотя рядом с примархом выглядела маленькой, и не сгибалась под грузом прожитых лет. По крайней мере так ему казалось. Возможно, она скрывала старческую дряхлость в присутствии Робаута. Смерть Конора, павшего в расцвете сил, оказалась в некотором роде благословением, хотя ничего радостного в его убийстве трусливым предателем, конечно, не было. Однако же это уберегло Жиллимана от другого потрясения. Ему не пришлось смотреть, как отец стареет, ослабевает телом, возможно, утрачивает разум, пока сам Робаут продолжает возноситься над простыми смертными.

Тараша, которой приходили в голову такие соображения, старалась избавить Жиллимана от столь неприятного зрелища.

— Вы думаете о нем, — сказала Ойтен, присев на мраморную скамью возле низко подстриженного кустика. Снега еще не было, но сад уже подготовили к зиме. Камерария носила толстое белое пальто с отделкой из темного меха на воротнике и рукавах. Лицо ее заметно покраснело от холода, волосы были аккуратно убраны под синюю вязаную шапочку. Посох Тараша прислонила к подлокотнику лавки. Поймав на себе взгляд примарха, она добавила: — О Коноре, разумеется, хотя я уверена, что и о настоящем отце тоже.

— Почему ты так решила? — спросил Робаут.

Он сел возле Ойтен, не желая нависать над женщиной, но вынужден был очень высоко задрать колени на низкой скамье. Из-за этого примарх показался еще более громадным и нескладным в сравнении с Тарашей.

— Встаньте, — попросила она, — а то подвинетесь нечаянно, и мне конец.

Жиллиман с облегчением поднялся. Сложив руки за спиной, он заходил взад-вперед.

— Последние дни вы думаете о нем с тоской на лице, — пояснила Ойтен через какое-то время. — Видно по глазам, что вы заглядываете в прошлое.

— Я чувствую, что подведу обоих отцов, если потерплю неудачу, — признал Робаут. Остановившись, он провел пальцем по ветке хвойного дерева, что нависала над дорожкой. Для примарха она была на высоте лба, но садовникам совершенно не мешала. Подобные мелочи всегда напоминали Жиллиману, что он — полубог, пытающийся вписаться в мир смертных. — Не вполне уверен, что Конор одобрил бы Империум Секундус.

— Если бы вы были из тех, кто ищет одобрения любой ценой, Хорус направил бы к вам Лоргара с посольством, а не армией. Признайте, вас тревожит что-то другое.

Робаут ответил не сразу. Он собирался с мыслями, искал слова, которые могли бы передать суть его туманных и запутанных надежд и страхов, касающихся Империума Секундус. В итоге все сводилось к одному простому заявлению, но произнести его было почти немыслимо. Тараша напряженно ждала, уже с легким нетерпением.

— Мне сказать за вас? — спросила камерария, поднявшись.

— Не надо, — отозвался Жиллиман. Он отвел глаза, затем снова посмотрел на нее. — Я не считаю Льва союзником.

— Понятно. — Ойтен потерла нос и достала из карманов пальто пару черных перчаток. Надевая их, она продолжила: — Вы не можете ему доверять. Лев слишком любит тайны. Он уже не раз лгал вам.

— Любой лжец рано или поздно забывает свои выдумки и попадается.

— Но мне казалось, что примархи помнят все.

— Хорошо подмечено.

— Кроме того, Лев — человек действия. — Тараша взяла посох и медленно, с суровым лицом подошла к Робауту. — Он великолепно приспосабливается, разрабатывает планы на лету. Да, он весьма неплохой стратег, но в первую очередь побеждает благодаря решимости. Стремлению одолеть всех, кто противостоит ему, невзирая на соотношение сил или потери.

— Тогда как я, имея шесть часов на постройку башни, первые четыре буду измерять кирпичи. — Жиллиман улыбнулся, однако его веселость быстро угасла. — Я потратил множество часов на постройку Империума Секундус, но Лев разрушит его за пять минут. Работа еще далека от завершения. Теоретического много, практического мало.

— Разве это так плохо? — спросила Ойтен, тяжело опираясь на посох. По облачкам пара было видно, как учащенно она дышит. — Пусть он будет военачальником, вы посвятите себя государственным делам. Если Лев зайдет слишком далеко, вы с новым императором остановите его. Эль’Джонсон уважает вас и равняется на лорда Сангвиния.

— Владыке Сангвинию не до этого. — Робаут в тот же миг пожалел о сказанном.

Хотя он всецело доверял своей камерарии-принципалу, упомянутые Ангелом видения были внутренней проблемой Триумвирата примархов.

— Да, у него много забот, — произнесла Тараша. — Вот вам еще одна причина сосредоточиться на своих делах и не лезть под руку другим. Лорд Сангвиний правит Империумом, но вы должны управлять государством. Решите со Львом этот вопрос так же, как решаете прочие.

— Если Эль’Джонсон задумал свергнуть меня и не уступает мне в интеллекте, как удержать его от применения силы?

Ойтен зашагала по дорожке к железной арке в живой изгороди, что окружала собеседников. Женщина почти скрылась из виду, когда ветер принес Жиллиману ее ответ:

— Очень просто, сынок. Начинай измерять кирпичи.

В залах и коридорах «Непобедимого разума» шла шумная подготовка к сражению. Грохот сабатонов, вой двигателей десантных кораблей и рев бронемашин всегда вдохновляли Фарита Редлосса. Если легионер и не был рожден для войны, она взрастила его, как родного сына.

Воспитание началось в отдаленной крепости среди калибанских лесов, которую ежедневно атаковали хищные звери. Отец, дяди, двое братьев Фарита погибли, когда ему еще не исполнилось шести лет. Он заряжал настенные орудия взрывными гарпунами с тех пор, как начал доставать до дула.

На девятом году жизни Фарита в чащу явились рыцари Льва, которые покончили с тварями, но не битвами. Юный, крепкий и послушный Редлосс оказался идеальным оруженосцем для повелителей Ордена.

Ему было тринадцать, когда прибыли корабли Империума и легион Темных Ангелов начал набирать рекрутов. По счастливой случайности, этот возраст лучше всего подходил для имплантации геносемени и органов, необходимых космодесантнику.

Да, не прирожденный, но сотворенный воин.

Фарит стоял на одной из платформ над главной распределительной галереей. Высотой в двадцать палуб, она тянулась вдоль почти всей боевой баржи. С верхнего яруса нижние уровни были почти неразличимыми, но не из-за расстояния: их окутывали клубы испаряющегося охладителя и выхлопных газов. Эта картина пробуждала в Редлоссе детские воспоминания об утренних туманах, затягивавших крепость. Тогда он встречал каждый день со смесью облегчения и тревоги.

Теперь тревога забылась. Фарит не искал смерти, но и не боялся ее. Опершись на поручень, он с восхищением рассматривал шеренги бойцов, которые маршировали из спален в пусковые отсеки.

Редлосс ощутил присутствие Льва еще до того, как услышал слабое гудение сервоприводов брони и странно тихие шаги примарха. Великан двигался с легкостью и грацией, что соответствовали его имени. Настоящий лесной охотник, во всех смыслах.