Твое тепло (СИ) - Нурисламова Валентина. Страница 2

      - Сквозь слепой огонь пробиваются липкие сполохи. Если завтра будет бить по-настоящему, то лишь чтобы выслужиться перед храмовым судом за свое оправдание и доказать знакомым свою чистоту перед Балиором.

      - Нашел чем подтверждать, - вздохнул первый страж.

      Март задумчиво потер подбородок и энергичным, несвойственным для людей его возраста движением, встал с кресла.

      - Что ж, - сказал он, - хорошо поработали - пора хорошо отдохнуть. Пойдемте-ка отужинаем - и по опочивальням.

* * *

      Холод.

      Стены каменные. Пол каменный. Потолок каменный.

      На улице ночь осенняя, холодная. Ветер рвет, выстуживает. И дождь пошел. Мелкий, острый, капли - как льдинки.

      Постель холодная. Не в прок пуховый матрас и шерстяное одеяло.

      Холодно.

      Тело не дрожит, оно почти и не мерзнет. Холод проник куда глубже, поселился там, пустил корни и вьет, вьет из упругих жгутов плотное гнездо.

      Алан потянулся к пламени горящей свечи.

      Отпустило самую малость. Но все же легче.

      Не надолго.

      Холод вновь смыкает когти, усиливает хватку. Он терзает что-то внутри, совсем-совсем внутри. Наверно, это у людей называется душой...

      А у Алана есть душа?

      Храмовники говорят - нет.

      Тогда что сейчас так мучается?

      Он вновь потянулся к пламени.

      Бесполезно. Это не то тепло. Не то...

      Алан потянулся дальше, сквозь холодные каменные стены, сквозь пустые ночные коридоры, сквозь железные двери храмовых келий, запертые на засов с внутренней стороны.

      Пахнуло потливым жаром, потекло мерное тепло, обдало нервным холодком. Здесь стражи играли в кости. Запрещенная в общем-то игра. Но главное, чтоб храмовники не прознали, а с Балиором на том свете и за большее рассчитываться станут.

      Алан впитал, всосал в себя и этот жар, и это тепло, и даже холодок. Такой холод - другой, он - разновидность тепла, он тоже греет. Потому что источник его - человек.

      Стылый колодец внутри наполнился. Немного, на самом донышке. Но ледяной изматывающий холод чуть-чуть отступил.

      И Алан продолжил поиски.

      Дальше был снова жар, злой, жестокий, жадный. И другой, тоже злой, но напуганный, беспомощный, сам себя сжигающий. Здесь храмовник-наставитель обучал десятилетнего послушника запретным играм. Вот только речь уже шла не о деревянных костях.

      Алан старательно собрал оба жара и поместил внутрь себя.

      Стенки у колодца были зыбкие, тонкие, тепло так легко и быстро просачивалось сквозь них. Не стоило расслабляться.

      Следующим было неровное, пульсирующее тепло. Оно то затихало, размеренно струясь, то вздрагивало, начинало бурлить, выплескивалось через край. Это старший храмовник Март занимался в своей келье. По вечерам, плавно перетекавшим в ночь, он читал священные откровения, древние манускрипты и писал собственную книгу. О чем была эта книга, никто не знал, да и о том, что она вообще писалась, догадывался, пожалуй, только Алан. Да и тот лишь благодаря своим способностям.

      Март удивительно соединял в себе противоположности. Имея острый критический ум и огромный запас знаний, он дотошно следовал всем заведенным правилам, традициям и процедурам, даже самым дурацким, и требовал того же от остальных. Будучи невероятно азартным, он ни разу не брал в руки кости, не делал ставки, не заключал пари; тайная страсть к победам находила свое выражение в неуемной работоспособности, в той увлеченности, с которой он брался за дела, и которая не покидала его, пока те не доведены были до конца.

      Алан впитал тепло старшего храмовника с особой тщательностью, боясь проронить хоть каплю. Оно полилось в колодец густой темной жидкостью и наполнило почти до краев.

      Холод задрожал, путы его лопнули, разорвались, растаяли. Холод отполз и притаился в сторонке. Нет, он не ушел. Он никогда не уходит. Но пока он не властен.

* * *

       И много времени прошло, много воды утекло. Взглянул как-то Балиор на творение рук своих и остался доволен: размножились люди, расселились по земле, освоили ее просторы. Но посмотрела Феминия и вновь покачала головой: подобные богам создания жили, словно звери. Кутались в чужие шкуры, ели сырое мясо, обитали в грязи и селились во мраке пещер.

      И принесла тогда Феминия женщине великий дар - огонь. И затеплился очаг в жилище человека. И научились люди готовить пищу, и обжигать горшки, и ковать металл.

      Но взглянул однажды Балиор на землю и увидел, что сотворилось там без его ведома. И пришел он в ярость. Богиню Феминию, жену свою, он изгнал навеки, наказав за своеволие. Но не в силах был разгневанный бог отобрать то, что раз даровано людям. И тогда покарал Балиор женщин - земных подобий Феминии: до скончания времен приказал им служить мужчинам и хранить очаг, что когда-то посмели затеплить.

Откровения Феминии.

* * *

      Вопреки ожиданиям, до исхода полуденной экзекуции никому не было дела. Храмовники наставляли стражей, стражи растекались по городу, обшаривали улицы, подворотни, дома, подвалы и чердаки. Отдан был приказ не отворять с утра городские ворота, назначены отряды для дежурства на крепостной стене.

      Задний двор храма Балиора представлял собой густо заросший сад. Осень выкрасила его желтыми, бордовыми и коричневыми красками, сбрызнула алыми каплями рябиновых плодов. Старые гранитные дорожки и каменные скамьи припорошены были опавшей листвой.

      - Ночью жена преуспевающего булочника родила нелюдя. - Голос Марта после инструктажа очередного отряда стражи все еще звучал громко и повелительно. Алан морщился (он не любил резких звуков), но слушал. - Эти... хм! благонравные идиоты испугались позора для семьи. Повитухе закрыли рот золотыми. Ребенка замотали в пеленки и бросили в сточную канаву. Убивать-то своими руками побоялись: Балиорово проклятье даже по нашим беззаконным временам - не пустой звук! А в отбросах, мол, сам утонул-захлебнулся. Чернь темная! Течением младенца пронесло еще несколько улиц, а там его вопли услышала баронесса Риста Арисская. Тут бы истории и кончиться, но нет! Она только началась! - раздраженно прошипел старший храмовник и сел на холодную скамью. Алан опустился рядом. - Баронесса, оказывается, рехнулась. Родила месяц назад ребенка, первенца, а тот на прошлой неделе умер. По слухам, муженек на лекаря поскупился, решил вечерок-другой лишние на эти деньги в кости поиграть. Нехорошо, конечно, но барон в своем праве... Только супруга его не простила, за пустое место стала считать, к себе и близко больше не подпускала.