Семь горных воронов - Алхимова Ванда. Страница 52

Несмотря на гибель многих воинов от лавины и в первые минуты нападения, Брес все еще имел численный перевес. Горцы начали погибать все чаще: на каждого приходилось по пять-шесть противников, и они вынуждены были отступать.

Брес и Брандон, сами взявшиеся за мечи, бились впереди своего войска, оскалившись и вращая налившимися кровью глазами. Вдохновленные их примером, воины забыли о своей усталости, о жестокой буре и страшной лавине. Они хотели одного: рубить, колоть, идти вперед, ревя боевой клич «Лугайд навсегда!». Эхо ущелья гулко отражало этот грозный крик, и казалось, сами горы кричат вместе с воинами Бреса.

Горцы сопротивлялись отчаянно, но сказывалось неравенство сил. Все чаще воины в кольчугах тонкого плетения и теплых войлочных куртках падали на снег, заливая его своей кровью.

Настал тот решающий момент, который определит судьбу обеих сторон и в котором наступает перелом в пользу одной из них. И Брес понял это. Из его груди вырвался боевой клич, и он остановился, подняв руку, чтобы увлечь своих людей в последнюю отчаянную атаку.

Но тут сзади раздались крики боли и страха. Брес замер, вглядываясь в танец снега и ветра. Там, сквозь пелену метели, проступали странные фигуры, спрыгивавшие с камней ущелья. И впервые в жизни сердце Бреса замерло от ужаса, а по телу прошла волна ледяного озноба: неведомо откуда взявшихся воинов с горящими ненавистью глазами вели великан, на две головы возвышавшийся над всеми людьми, и воин, чью голову венчали огромные оленьи рога.

Охваченный суеверным ужасом, Брес закричал: «Отступаем!» В этот момент в его голове все смешалось: неприступные горы, внезапный буран, стремительная лавина, унесшая четверть войска, безумные глаза умиравших горцев и эти две нечеловеческие фигуры, которые возникли из сердца тьмы и хаоса зимней метели.

Тем временем незнакомые воины вступали в битву, круша лугайдийцев с бешенством предельного озлобления. По ущелью разносился новый вопль: «Отступаем!» — и боевые рога Лугайда трубили отход.

Отбиваясь от наседавших горцев, Брес и Брандон вывели своих воинов из проклятого ущелья на свободу. Тут, как ни странно, бури не было, словно она прицельно избрала местом своего безумия окрестности Твердыни Воронов. Брес уводил войско, а Брандон с арьергардом из наиболее хорошо сохранившихся двух сотен старых солдат королевской гвардии прикрывал отступление.

Горцы не стали преследовать врага, но те лугайдийцы, которые прикрывали отступление войска в ущелье, были почти полностью уничтожены. Брес отослал гонцов вперед, чтобы они принесли известие о разгроме и поражении в Тамврот и чтобы Брайен выслал навстречу подкрепление и обоз с провизией и всем необходимым.

— Проклятые горы! — вне себя, едва не плача от ярости, крикнул Брес, и эхо его голоса отразилось от невозмутимых скал. — Проклятая ведьма Воронов! Я убил одного твоего выродка, и так будет со всеми. Семь голов твоих сыновей будут насажены на колья и выставлены на главной площади Тамврота!

Ущелье отозвалось глухим гулом. Брес вздрогнул и торопливо развернул коня. Разбитое, почти на треть уменьшившееся войско Лугайда возвращалось обратно в Тамврот.

Метель стихала, но снег еще кружился в воздухе. Лорд Каэрвен опустил свой тяжелый боевой топор и утер пот со лба. Рядом стояли лорд Олень и молодой лорд Вепрь, который, разрумянившись и возбужденно сверкая глазами, рассказывал, как ему удалось увернуться от меткого удара лугайдийского меча и зарубить врага. Это был его первый бой, и юный лорд Вепрь сиял от восторга, чувствуя себя очень счастливым, хотя вокруг лежали мертвые тела, а сам он был ранен в руку. Горцы опускали мечи и начинали собирать павших. И тут вместе сошлись те, кто ждал в ущелье лугайдийцев, и те, кто спустился с гор.

Лорд Каэрвен широко распахнул глаза от восторженного удивления: впереди шел Дикий Ворон, гордо расправив свои широкие плечи. Он с головы до ног был забрызган кровью, а к шлему были прочно прикручены веревкой развесистые оленьи рога. Выглядел Дикий при этом так, что всех невольно охватила дрожь: что-то было в этой фигуре от древних героев и полубогов, которые, по слухам, до сих пор спали в глубоких древних пещерах Серых гор.

Дикий подошел к лордам и по очереди пожал всем руки, а с Каэрвеном обнялся. В глазах начальника стражи стояли слезы.

— Я уж и не чаял вас увидеть, — сказал Каэрвен. — Мы знали только, что живы Мудрый и Красный…

— Брат жив? — Дикий сдавил его плечи, заглядывая в лицо. — Вот новость! А где ж он?

Каэрвен начал было рассказывать, но вдруг замер с приоткрытым ртом: он снова увидел великана, который шел впереди рядом с Диким Вороном.

Это был Ройле, который сейчас осторожно вел, почти нес на себе Младшего Ворона. Тот криво улыбался, превозмогая боль. Как и другие раненые, он не участвовал в битве, и теперь оставшиеся в живых помогали им спуститься со склона.

— О, радость! — закричал Каэрвен, на этот раз не скрывая слез. — Небеса благие!

Ройле передал раненого Младшего в заботливые руки и стал озираться в поисках лошади. Увидев оставшегося без хозяина рослого мощного боевого коня из Лугайда, он быстро поймал испуганное животное и вскочил ему на спину. Конь от тяжести осел на задние ноги, но Ройле рывком выровнял его и выслал с места в галоп — только снег взвился.

— Куда это он? — удивился Каэрвен, озабоченный спасением раненых.

— Кто его знает, — пожал плечами Дикий. — То, как он рубился, дорогого стоит. Значит, ему нужда уехать, и я мешать не намерен.

Буря утихла, и миледи, отдав все силы непогоде, опустилась на колени. Перед глазами все плыло, накрыла слабость. Она всем телом ощутила ужасный холод, к которому ранее была нечувствительна. Обняв себя за плечи, сжалась в комок на ледяных камнях, закрыла глаза и замерла. Ее потянуло в сон, в голове вдруг заиграла какая-то смутно знакомая мелодия. Горы убаюкивали, коварно и вкрадчиво. Мороз, камни и ветер хотели усыпить ее, чтобы она навеки осталась с ними, чтобы перешла в их мир и вечно блуждала среди теней и метели.

Дыхание миледи вырывалось изо рта облачками пара. Она засыпала, страдая от жестокого холода и не чувствуя, как ее тело содрогается в ознобе. Белые пальцы цеплялись за жесткие серые камни, глаза слипались. Она уже не понимала, сколько времени прошло, только чувствовала, что больше не ощущает своего тела, а согревается и засыпает.

В этом полусне она вдруг услышала свое имя. Чей-то смутно знакомый голос звал ее, все громче и ближе. С трудом разлепив глаза, миледи увидела, как к ней наклоняется лицо Ройле. Большая теплая ладонь прижалась к ее побелевшей от холода и обледеневшей щеке. Тепло обожгло кожу, и миледи в изнеможении снова прикрыла глаза. Она чувствовала, как Ройле заворачивает ее в меховой плащ, поднимает на руки и прижимает к груди. Он нес ее, уверенно шагая по лестнице, словно по ровному полу в замке.

— Ты жив, ты вернулся ко мне, — прошептала миледи, не веря тому, что это правда.

Ройле заглянул ей в лицо.

— Я обещал, моя госпожа.

— Я устала, я очень, очень устала… — прошептала миледи, едва борясь со сном. — Теперь я постарею… Стану больной и некрасивой… И ты меня разлюбишь…

Ройле вспыхнул и прижал ее еще крепче. Наклонился к самому ее уху и прошептал:

— Моя госпожа, для меня ты всегда будешь самой прекрасной и желанной женщиной среди всех.

Сбежавшиеся служанки и замковый доктор помогли уложить миледи на ее постель. Ее растирали снегом, кисти и ступни отмачивали в холодной воде, пока к ним не вернулась чувствительность, поили горячими отварами и подогретым вином, но миледи все равно уснула, забывшись, хотя ее тормошили, ворочали и хлопали по щекам.

Глава 24

Лорды послали разведчиков убедиться, что войско Бреса окончательно отступило. Разведчики донесли, что лугайдийцы уходят, оставляя своих мертвецов в снегу и даже не оборачиваясь на них. Некоторые лорды, воодушевившись победой, хотели было преследовать врага, но Дикий Ворон остановил их. Воспользовавшись восхищением, которое вызвало его появление, он принялся категорично распоряжаться всеми воинами и лордами.