Семь горных воронов - Алхимова Ванда. Страница 67

— Но вы успели, — тихо сказала Лорна, опуская лицо.

— Да, — прошептал Белый. — Успел.

Когда они пересекли границу Озерной страны, Белый продал лошадь, и они пошли пешком.

— Скоро мы придем к озеру и заплатим за место в лодке, которая отвезет нас на Зеленый остров. Так что лошадь нам не нужна.

Дорога вела между двумя вытянутыми озерами, вдоль которых темнели поля. Здесь было намного теплее, чем в Тамвроте, и снега не было совсем. Белый старался идти помедленней, чтобы принцесса успевала за ним, но все равно приходилось часто останавливаться на отдых. Тогда они сходили с дороги и сидели на обочине, и жухлая трава шелестела под ветром, а из-за серых туч проглядывало нежаркое солнце.

— Мой отец погиб, и лорд Хранитель — тоже, — сказала Лорна, когда в очередной раз устроились на отдых.

Альбинос опустил голову.

— Да. Мне жаль это говорить, но боюсь, вы не скоро сможете вернуться в ваш дворец.

— Мне кажется, что это все какая-то глупая игра, — медленно ответила принцесса, тоскливо глядя на пустые темные поля. — Я совершенно разбита, все время хочется плакать. И еще я очень скучаю по маме.

Губы Лорны задрожали. В крестьянской одежде, ссутулившаяся и бледная, она выглядела совсем маленькой и одинокой. Девочка, попавшая в беду, а не принцесса, на которую он раньше боялся даже взглянуть.

— Хорошо, что есть вы. — Лорна справилась со слезами и нежно улыбнулась альбиносу. — Вы настоящий лорд, вы рыцарь, такой, про каких слагали легенды.

— Не думаю, — пробормотал Белый, глядя на свои разбитые и заляпанные грязью мягкие сапоги. Ему было очень стыдно, он проклинал себя каждую минуту — за трусость, за никчемность, за уродливую внешность и за проклятую неспособность проявить себя мужчиной.

Лорна была с ним, целиком и полностью на его попечении, и от его мужских качеств зависели ее жизнь, ее благополучие, а он чувствовал себя жалким и беспомощным.

— Тогда, когда я выбрала вас, вы не хотели этого? — спросила Лорна, глядя на свои сапожки, такие же грязные и разбитые, как у Белого.

— Я? — У альбиноса пересохло во рту. — Что вы! Нет! То есть… да. То есть не в этом смысле. Я…

— Я вам нравлюсь или нет? — прямо спросила Лорна, нахмурив светлые брови.

— Очень, — поник Белый, силясь не выдать своих чувств, что ему плохо удавалось. — Понимаете, но это невозможно.

— Почему? — перебила Лорна. — Если я выбрала вас? Вы слышали, что сказал отец: я могу выбрать себе в мужья любого Ворона.

— Да, король это сказал, но вы же понимаете, что с точки зрения политики я не гожусь на роль королевского зятя, — забормотал Белый, ломая пальцы. — Я уродлив, не успешен, от меня шарахаются, я…

— Я говорю не о политике, а о любви. — Лорна сделала решительный жест рукой, отметая все его возражения. — Я выбрала вас. И хочу знать — я вам нравлюсь? Или вы не хотите меня в жены?

— Я… понимаете, я бы очень этого хотел, но вы же видите, какой я, — заморгал Белый. — Принцесса, моя мать никогда этого не допустит.

— Ваша мать — не королева, — властно произнесла Лорна, выпрямившись и гордо взглянув на него.

Белый поразился: в хрупкой бледной девушке вдруг проглянула властительница, вокруг губ пролегли жесткие складки, глаза заблестели стальным блеском.

— Король должен держать данное слово, — сказала Лорна своим новым голосом, в котором в равных пропорциях звенели серебро и железо. — Я выбрала вас. Мой отец мертв, ваш старший брат — тоже. Никто в этом мире больше не может указывать, что мне делать. Только моя мать-королева, но она бы никогда не заставила меня менять решение. А мнение вашей матери не имеет никакого значения. Особенно здесь.

Лорна обвела рукой пустые поля, размытую дорогу и серое небо. Белый смотрел на нее, не зная, что ответить. Ветер трепал его длинные темно-русые волосы. Сердце гулко колотилось: Лорна предлагала ему не только себя, но и новую, невозможную жизнь. Предлагала свою руку, а вместе с ней корону, трон и власть. Нежное тело девственницы и возможность взглянуть свысока не только на братьев, но и на мать. Эннобар гнил в земле, а рядом, в той же общей могиле — Старший Ворон, единственный, кто относился к нему как к брату, как к равному. Остальные всегда только унижали его, высмеивали, считали выродком. Собственная мать в презрении отворачивалась от него, проклиная день, когда произвела его на свет.

Лорна сорвала несколько сухих стеблей травы и быстро сплела из них два импровизированных колечка. Протянула ему на открытой ладони. Белый еще раз посмотрел на ее белое лицо — Лорна уже сейчас была очень красива, так, что у него закружилась голова. А еще ее серо-голубые глаза блестели уверенностью, в их взгляде было нечто, чему он не мог противиться.

Белый молча взял одно из травяных колечек и осторожно надел Лорне на безымянный палец. Лорна взяла оставшееся кольцо и надела ему на средний. Взгляды их встретились.

— Поцелуйте меня, — приказала Лорна, и Белый наклонился к ней и слегка прикоснулся губами к ее розовым губам.

В этот момент он понял, что пойдет за ней на край света, что его судьба — принадлежать этой девочке со взглядом королевы — была предопределена еще до его рождения, что он пьян и вряд ли когда-нибудь протрезвеет, что он станет ее собакой, слугой и мужем и скорее даст выдрать себе кишки, чем уступит ее другому мужчине.

Лорна прислонилась к нему и закрыла глаза. Она мягко улыбалась.

— Следующей осенью я войду в брачный возраст, и мы поженимся, — сказала она. — А еще через год консумируем наш брак.

Белый неуверенно приобнял принцессу. Его немного коробило, что она настолько буднично говорит о таких хрупких вещах. Но сидеть вот так, жмурясь от ветра, и обнимать ее теплое маленькое тело было блаженством. В душе поднималось светлое, высокое и прозрачное чувство, и он даже не хотел думать о ней в том смысле, какой обязательно содержался в каждой балладе о любви. Ему она нравилась такой — непорочной, незрелой, на пороге женственности. Белому вдруг стало страшно и больно от того, что Лорна в самом скором времени должна превратиться в женщину.

Над серо-голубой водной гладью шумели чайки. Пенные волны, выбираясь на берег, шипели и оставляли после себя длинные осклизлые водоросли. Лорна и Белый остановились на холме и завороженно уставились на Великое озеро, настолько огромное, что его называли еще Пресным морем.

— Ох, как красиво! — поразилась Лорна, глядя на сутолоку кораблей, плотов и лодок возле Ворот Озерного края — не города, а перевалочного пункта, состоявшего из сплошных постоялых дворов, таверн и нескольких пристаней.

— Вы хотите есть? — спросил Белый. — Мы придем туда часа через три, не раньше.

— Да, я голодна, — просто ответила Лорна.

Белый достал из кармана последний сыр и хлеб и отдал ей. Лорна начала жевать, а потом спохватилась: — А как же вы?

— У меня есть ягоды.

Белый достал из кармана платок, в который завернул пригоршню ежевики. Темные ягоды пахли пряной сладостью, яркий сок проступал сквозь ткань.

— Вы едите ежевику? — в ужасе распахнулись глаза Лорны. — Вы что? Ее же нельзя есть!

— Когда больше нечего, то и ее можно, — сухо ответил Белый и отправил ягоды в рот. — Я много ел ее в той деревне, где жил. Иногда ежевика была моей единственной пищей за день. Если бы не она, я бы умер с голода.

— Но она ядовитая! — воскликнула Лорна. — Это черная ягода, ее могут есть только Лесные люди!

— Если они ее могут есть, то и я могу, — возразил Белый. — Ежевика не относится к ядовитым растениям, это суеверия. Я наблюдал, как ею кормятся разные животные и птицы. Эта ягода не ядовита. Вы спрашивали про мой изменившийся цвет волос — это тоже благодаря ежевике. С тех пор, как я стал ее есть, волосы потемнели, а кожа приобрела обычный человеческий цвет. Поэтому я буду есть ежевику и впредь — нам надо изменить внешность, а что может быть заметней, чем альбинос?

Лорна промолчала, но в глазах все равно застыли страх и недоверие. Ежевику действительно не ели: она считалась ядовитой и проклятой ягодой. Ходило поверье, что ежевику выращивают Лесные люди, и потому она растет в таких труднодоступных местах — там, где есть входы в пещеры под холмами. В народе верили, что если отведать ежевики, то Лесные люди разозлятся и нашлют на похитителя их запасов болезнь. Или станут преследовать его, а то и вовсе утащат к себе под холмы.