Ночь, которая никогда не наступит (СИ) - Потоцкая Мария. Страница 9

Я настолько измучила себя ими, что даже стала думать о самоубийстве. Было бы чудовищно поступить так. Одри однажды говорила мне, что люди, которые убили себя, заслуживали бы того, чтобы пойти на корм вампирам. Они были обречены, поэтому должны были уйти из жизни достойно, не забирая за собой ещё одного человека. Если до передачи вампирам человек погибал, то ему выбирали замену из списка людей, которым он отдал свои голоса. Король Габриэль объяснял эту печальную меру уроком для остальных. В его интерпретации это не было мерой профилактики массовых суицидов, повлекших бы за собой голод вампиров. Он говорил, что это урок для людей, которым несчастный пытался показать свою любовь, а они не уследили за ним, не оказали ему нужную поддержку и помощь.

На сайте «Дня Любви» было написано, что можно прийти к вампирам, не выжидая пятнадцати дней, которые давались на завершение своих дел, если ты чувствуешь, что не сможешь ждать этого момента. Я даже внимательно ознакомилась с формой заявления, но не поддалась искушению и попыталась снова втянуться в работу.

Пока я сидела за компьютером, мне пришло оповещение, в котором говорилось, что я стану участницей грандиозного телешоу. Нужно было поделиться этой новостью с родителями. Я вышла из комнаты и услышала, как повернулись ключи в замке от входной двери. Пробравшись сквозь длинные коридоры нашего уютного, но до пустоты большого дома, я пришла на звук. Папа снимал куртку, мама его встречала.

- У меня получилось, они возьмут меня на передачу в прямом эфире! - сказал папа громким шепотом. В доме больше никого не было, поэтому он шептал из-за меня. Разве это лучшее время, чтобы участвовать в развлекательном шоу? Конечно, жизнь будет идти своим чередом даже после того, как меня не будет, я не имела права судить. То ли от нахлынувшей обиды, то ли из-за того, что родителям могло показаться, будто я подслушиваю, я вышла вперед.

- Что за передача?

Папа замер с курткой в руках, будто бы забыл, что с ней нужно делать. Он выглядел совершенно растерянным, его глаза расширились, и он стал, как остановленный кадр из фильма, где все слишком утрировано. Мама тоже повернулась ко мне, она выглядела, скорее настороженной.  Было ощущение, будто бы это я - мама одного из них, которая застала их за непристойным занятием.

- Танцы. Там актеры и певцы танцуют, то самое, по главному каналу.

- Послезавтра начнется, - добавила мама.

- Здорово, ведь я тоже буду участвовать в телешоу.

Мы кивнули друг другу и разошлись. Я не знала, как правильно страдать, у меня никогда это не получалось, но почему-то я решила, что родители, друзья и, может быть, даже планеты должны крутиться вокруг меня в последние дни моей жизни. Мне стало так обидно, я почувствовала себя такой глупой и самовлюбленной, что не смогла сдержать слёзы. В такое время это не должно быть позором. На самом деле я всю жизнь мечтала оказаться в ситуации, в которой могла бы реветь, выражая своё искреннее отчаяние, и это не вызывало бы ни у кого раздражения, а лишь сочувствие. Я завидовала людям, которые могли расстраиваться просто так, рассказывать о своих чувствах так трогательно, что даже мне хотелось их пожалеть. Тогда я думала, что, вот, у людей горе, я-то живу счастливой жизнью. Иногда я думала, слушая о проблемах моих подруг, будто бы и у меня сложная семейная история. Но потом я вспоминала, что у моих родителей теперь полно денег, и я вообще не имею права на что-либо жаловаться, пока кто-то не умрёт из моих близких,  или я не узнаю, что больна раком четвёртой стадии. Поэтому теперь, когда я имела все основания расстроиться, моя грусть смешивалась с чувством легкого триумфа. Хорошо, что я могла насладиться им и в одиночестве.

Следующие несколько дней проходили неспокойно. Я не успевала со своей научной работой, меня то отвлекали приезжающие ко мне родственники, то мои собственные мысли не давали сосредоточиться. Я мечтала закончить статью как можно быстрее, чтобы попрощаться со всеми добродушно, без раздражения. Папа больше не упоминал про свою передачу, более того, он взял перерыв в съемках и был целыми днями дома. Мама же, наоборот, уходила. Если бы она пересеклась с кем-то из папиных родственников, наверное, они бы испепелили её на месте.

Папа ушёл только в день съемок своей передачи про танцы. Они едва разговаривали с мамой, но, тем не менее, для неё было место в зрительном зале. На папе был жюстокор - длинный темно-синий пиджак с серебристой узорной каймой. Это слово снова вошло в обиход недавно, когда королева занялась модой, и уже перестало казаться смешным. Внешний вид парней, которые надевали подобную одежду, до сих пор был поводом для иронии, но к папе не смог бы придраться даже самый заядлый критик. Вычурная одежда на нём смотрелась изысканно.

Мама же, привыкшая ходить джинсах и подростковых футболках, надела длинное платье с ажурными надутыми рукавами, которое, наверное, было мечтой каждой женщины за сорок, впервые приехавшей в столицу и собравшейся в театр. Я не знала, откуда она его взяла. Платье было ей не по размеру, только мамины острые плечи выдавали, что под ним есть её тощее тело. Волосы она собрала в аккуратный пучок. Когда я присмотрелась, то увидела, что его форму поддерживает множество заколок, выдающих мамино неумение делать причёски.  Из-за поднятых волос её огромные глаза казались её больше. Мама выглядела невероятно нелепо, очаровательно и грустно. Мне стало жаль, что я не зашла к ней раньше, чтобы помочь ей причесаться и выбрать одежду. Я знала, что в другой ситуации это мог бы сделать и папа. А если бы маме всё же пришлось справляться самой, он непременно должен был сказать, что она выглядит лучше всех. Сейчас же папа держался отстраненно, лишь изредка кидал на маму то ли хмурый, то ли задумчивый взгляд.

Я ожидала, что буду злиться, когда они уйдут, но то, что между ними происходило, так сильно меня расстроило, что я даже решила посмотреть на папу по телевизору. Я привыкла видеть его там, а вот ему, наверное, будет странно смотреть на меня по ту строну экрана во время вампирской игры.

Сегодня вечером я осталась на удивление одинокой и даже была этому рада. В конце концов, я имела право уделять немного времени не только родственникам или научной работе, но и персонально себе в свои последние дни. Изначально я хотела позвать Одри, но теперь я никого не собиралась принуждать к встречам, а лишь соглашалась, если звали меня. Ведь я понимала, что мне никто не откажет, а я не хотела чувствовать, будто я заставляю кого-то видеть меня.

Перед тем, как устроиться у телевизора, я сходила в магазин и купила себе самое вкусное большое ванильное мороженое, политое малиновым и шоколадным сиропом. Я принесла пушистый плед, сделала ягодный чай, надела самую просторную ночную рубашку и даже заулыбалась от того, как всё может быть хорошо.

Шоу оказалось приятным, ведущий не слишком навязчивым в своих шутках и вопросах. Папа сидел в одном ряду с другими участниками, но, судя по тому, как часто его лицо выхватывала камера, он был главной изюминкой программы. Обычно в подобных передачах не участвовали настолько популярные люди, как он. Папа и не стеснялся это показывать. Его выступление было прибережено на конец, и почти все время он просидел с выражением нескрываемой скуки на лице и едва уловимой долей пренебрежения. Но чем ближе становилось его выступление, тем заметнее он начинал нервничать. Камера выхватила, как он стучит пальцами по обшивке своего кресла, ритмично, словно в голове у него играла какая-то веселая песенка. Даже папины нервные движения не выглядели жалкими, как у остальных людей, он умел делать красиво практически все. Камеры показывали, как он опирается подбородком то на одну руку, то на другую, несколько раз поправляет воротник. Только его лицо по-прежнему не выдавало его беспокойства. Мне показалось очень милым, что папа, проработав столько лет в театре, снявшись во множестве фильмов, может нервничать перед танцами во второсортной передаче.

Когда настала очередь папы и его напарницы, известной на всю страну бывшей балерины, к ним подошёл телеведущий. Перед выступлением он перекидывался парой реплик, произнесенных с шутливой интонацией, с конкурсантами. Папина балерина начала с чувством рассказывать, как у них весело проходили тренировки. Мне нравилось на неё смотреть, я восхищалась её танцами ещё в школе и мечтала быть, как она. Она лгала, я знала, что он не был на тренировках, и, видимо, отрепетировал всё сразу, когда ездил записываться на шоу. На лице папы появилось раздражение, которое он перестал скрывать, и мне даже стало жаль мою звезду детства.