Сколько стоит корона (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна. Страница 19

Рассмотрел внимательно и, хмыкнув, положил на скамью -- обычное зеркало в черепаховой оправе, снова эмирской работы -- но едва ли волшебное.

Потом на свет была извлечен небольшой золоченый трезубец, который привлек внимание Дойла, когда он впервые увидел леди Харроу. Тогда он не мог рассмотреть прибор, но теперь изучил его внимательно. Все три зубца были хорошо заточены, правый и средний были одной длины и значительно длиннее левого.

-- Что это за вещь, леди?

-- Вилка. Ее используют в Эмире, когда не хотят запачкать руки о пищу.

-- Когда я перестану подозревать вас в колдовстве, -- задумчиво произнес он, -- я обязательно начну подозревать вас в шпионаже в пользу Эмира. Ваза, это зеркало, теперь -- вилка.

Леди Харроу ничего не ответила, и Дойл продолжил изучать найденные тенями улики, которые на улики, надо сказать, походили не сильно. Надо совсем отчаяться, чтобы арестовать человека за хранение подобных вещей.

Были книги: сборники поэзии, Святейшая книга и роман о подвигах, которые его ничуть не удивили; трактат "Анотомикон или человека описание", который был весьма неожидан в библиотеке женщины; несколько томов эмирских сказок и древних легенд.

Были украшения. Птичьи перья -- леди Харроу показала детские игрушки, которые иногда собирает из них. И больше ничего.

Гостиную тоже обыскали, причем очень тщательно -- с простукиванием стен и полов. Наконец, тени объявили, что больше ничего подозрительного в доме нет. Дойл повернулся к леди Харроу и сказал тихо:

-- Леди, глава тайной службы короля удаляется.

-- А что милорд Дойл?

-- Он рад, что подозрения в ваш адрес были напрасными. Теперь позвольте пожелать вам хорошего вечера, -- он поклонился настолько, насколько позволяла спина, и последовал за тенями, не дожидаясь ее ответа.

Глава 11

Следующий месяц не прошел -- промчался галопом, принеся с собой бесконечные обыски и допросы. Дойл обещал перевернуть город вверх дном -- и он это сделал. Комната, куда он складывал изъятые запрещенные предметы, была заполнена почти до потолка, подземелье наполнилось бедняками и лордами, одинаково лепечущими оправдания, но настоящая ведьма ускользала.

Дойл был в ярости. И не только потому, что ничего и никого не нашел, но и потому, что не уложился в отведенным самому себе срок, -- наступала Большая охота, и отговорить от нее Эйриха было невозможно.

-- Брось, брат, ты становишься похож на сумасшедшего охотника на ведьм, -- сказал ему Эйрих за неделю до выезда. -- Возможно, твоя ведьма уже убралась из столицы. Или влюбилась здесь в какого-нибудь лорда и сейчас занята не кознями, а...

Король не договорил, только подмигнул. Дойл махнул рукой:

-- Хорошо, что ты все еще шутишь.

Чем ближе была охота, тем больше он укреплялся в мысли, что она не пройдет гладко. Действительно, в замке, в столице король под надежной охраной, тогда как в лесу он станет значительно более уязвим. Поэтому, когда Эйрих спросил, едет ли он, Дойл однозначно ответил:

-- Разумеется.

Эйрих кивнул и уточнил:

-- А королева?

Он был готов рисковать своей жизнью, но вряд ли поставил бы под удар жизнь своего еще не рожденного ребенка.

Вопрос с королевой волновал и Дойла -- он понятия не имел, что будет правильнее: взять ее с собой и не спускать с нее и с Эйриха глаз или оставить в замке, под охраной Рикона. Наконец, он сказал:

-- Полагаю, королеве в ее положении не пойдет на пользу долгая дорога и тяготы походной жизни.

Королеву было решено оставить. Узнав об этом, она кусалась и плевалась ядом, билась в истерике и даже пыталась (по словам теней) поколотить Эйриха маленькими, но жесткими кулачками, но, кажется, этим еще больше убедила его в верности принятого решения.

Отец Рикон тоже остался -- охранять королеву и, главное, ее утробу от врагов, ведьм и собственной королевской глупости.

-- У меня есть две женщины, -- произнес задумчиво отец Рикон, узнав, чем ему предстоит заниматься, -- благочестивые монахини из монастыря Святейшей Рощи. Они обучены грамоте и этикету, неболтливы и некорыстолюбивы. Согласится ли милорд, чтобы я их пригласил в услужение ее величеству?

-- Если они надежны -- зови. Пусть глаз с нее не сводят, спят по очереди. И позаботься о том, чтобы тени всегда дежурили где-то поблизости.

Женщины выглядели внушительно: обе фигурами напоминали кормилиц, обе были широколицые, с крупными мужицкими руками. Поклонились по-церковному, от пояса, но говорили четко и грамотно. Побеседовав с каждой из них по два часа и удовлетворившись всеми ответами на свои вопросы, Дойл представил их брату и его супруге.

Сначала королева оскалила мелкие зубки и, кажется, собралась устроить еще одну истерику. Но первая из женщин -- матушка Сюз -- расплылась в улыбке и проворковала:

-- Как вы красивы, ваше величество, простите матушку Сюз. Бремени еще не видно, но как оно красит женщину.

Королева инстинктивно положила руку на плоский живот и тоже слабо улыбнулась.

-- Кажется, все довольны, -- быстро сообщил Эйрих, и дело было решено.

Дальше были сборы в дорогу, несколько коротких перебранок с портным, который превратил охотничью куртку Дойла в инструмент пыток, и наконец длинная процессия, возглавляемая Эйрихом, вышла из замка и торжественно, но до зубной боли медленно поползла по улицам Шеана.

Эйрих поражал воображение подданных: для охоты ему сшили костюм из кожи белого вепря, оторочили каким-то белоснежным мехом, и в солнечный лучах он как будто светился. Дойл отводил взгляд и вполголоса бормотал, что сейчас ослепнет от этой блистательности. Эйрих, -- единственный, кто слышал его бормотание, -- также шепотом советовал пошире улыбаться и временно спрятать куда-нибудь "эту кислую мину".

Когда ворота столицы остались позади, все вздохнули свободней, пришпорили коней и перешли с утомительного шага на бодрую рысь.

Сначала Дойл ехал возле Эйриха, отставая на полкорпуса, но потом, убедившись, что пока все спокойно, позволил себе немного расслабиться, натянул поводья и остановился, пропуская вперед уже вспотевших от скачки милордов, и дождался, пока к нему не приблизятся разноцветные кареты дам.

Та, которая его интересовала, была одной из самых скромных и однозначно самой темной -- ни капли золота, никакой отделки. Пустив коня так, чтобы ехать вровень с этой каретой, он почувствовал неприятное волнение, отдавшееся горькой сухостью во рту, но запретил себе о нем думать и аккуратно постучал по закрытой ставне.

Окно открылось, и в него выглянула леди Харроу.

-- Доброе утро, леди, -- произнес Дойл, а потом мысленно выругался: зачем он, спрашивается, сюда подъехал? Что здесь забыл?

На самом деле, у него был ответ на оба этих вопроса. Он хотел подъехать к этой карете, причем именно так, верхом. Ему хотелось поговорить с леди Харроу из седла, сверху вниз, когда его уродство и отвратительная несоразмерность фигуры не бросаются в глаза и когда он выглядит так, как выглядел бы, не пошути над ним природа.

-- Милорд Дойл? -- леди Харроу нахмурилась. -- Что-то случилось? Новые подозрения?

Справедливое замечание. Покинув ее тогда после обыска, он больше не появлялся у нее дома, а на пиры и прочие увеселения не ходил -- жалко было терять драгоценное время.

-- Отнюдь нет, леди. Простое пожелание доброго утра.

Леди Харроу о чем-то задумалась, ее глаза опустились вниз, но вскоре снова блеснули прежней живостью, и она спросила:

-- Поможете мне пересесть в седло?

От козел отвязали уже оседланную кобылу, и Дойл вместе с молчаливым слугой леди Харроу помог ей выйти из кареты и сесть верхом.

Теперь можно было не тащиться возле карет и не глотать лишнюю пыль, поэтому они переместились в середину вереницы всадников и подстроились под общий темп. Леди Харроу держалась в седле отлично и, кажется, чувствовала себя верхом великолепно.