Пустынная песня (ЛП) - Лёвенштейн Карола. Страница 33

— Тогда что мы можем сделать? — спросила я, словно должно было быть что-то еще.

— Боюсь, уже ничего сделать нельзя, — тихо и с сожалением сказала бабушка, как будто проклинала каждое слово, которое говорила. — Он молод и силен, его тело какое-то время будет жить, даже без души. Но дольше чем полгода, ну или три четверти года, он не протянет. Адам умрет.

Рамон выругался, а Леннокс положил ему руку на плечо. Лишь Торин неподвижно стоял и пристально смотрел на Адама, как будто не мог поверить, что его брат должен уйти от нас навсегда.

В этот момент дверь распахнулась и в комнату ворвалась мать Адама.

— Адам, — в отчаянии выкрикнула она, протиснувшись к кровати.

— Добрый вечер, госпожа Торрелл, — вежливо сказала бабушка, подойдя к ней.

Она спокойно рассказала, что произошло. Я еще раз пережила все случившееся, когда речь зашла о нападении дракона, с целью убить Ладислава, и как дракон укусил Адама, когда он выполнял свой долг солдата Черной гвардии.

Бабушка также рассказала, что смогла удалить яд и оживить тело. И о том, что ему уже нельзя помочь, потому что его душа не вернулась в тело, и шансы, что это случится, в принципе, равны нулю. И что ей нужно решить, что делать дальше, и где и как Адам проведет последние месяцы. Когда бабушка закончила рассказ, у меня возникло ощущение, что моя душа горит.

— Леннокс, — сдержанно сказала госпожа Торрелл, повернувшись к старшему сыну. — Перенеси Адама домой. Пусть Эльза приготовит ему комнату и не отходит от него ни на шаг.

Леннокс вопросительно посмотрел на меня.

— Давай же, — сказал Рамон, бросив на мать испуганный взгляд.

— Сделай это, — прошипела госпожа Торрел, заметив, что Леннокс нерешительно посматривает в мою сторону.

— Она не имеет на него права. У нее вообще нет никаких прав, есть только вина.

— Сельма ни в чем не виновата, — резко сказал Торин. — Не впутывай ее. Это был дракон Бальтазара.

— Глупости, — процедила она сквозь зубы. — Его никто не видел. Это все слухи.

— Адам видел его, и еще несколько человек, — ответил Торин, в то время как Леннокс и Рамон перекладывали Адама на носилки. Я все еще держала его за руку и не хотела отпускать.

— Мы уходим, отпусти его, и чтобы я больше не видела тебя рядом с Адамом.

Говоря эти слова, госпожа Торрел злобно сверкала на меня глазами.

Адама невозможно было отпустить. Если его унесут, не останется ничего, что будет удерживать от меня боль, которая приближалась все ближе.

Все произошло очень быстро. Госпожа Торрел подняла руку, после чего меня сбило с ног сильным порывом ветра. Рука Адама выскользнула из моей.

— Нет, — в отчаянии закричала я, но Леннокс и Рамон уже вышли из комнаты.

— Прости, — сказал Торин, кивнул и вышел вслед за матерью и братьями, оставив меня одну.

Где-то далеко я почувствовала, как подошла бабушка и помогла мне подняться.

Я больше не могла думать, тупая боль усилилась, наполнила мое сердце и голову и забрала все силы.

Белара

Я думала, что боль меня убьёт, что моя грудь больше не будет подниматься, а сердце не сможет биться дальше. Больше никогда. Жизнь и сила покинули меня, и ни один вздох больше не имел смысла.

Но моё несговорчивое тело продолжало свою работу, хотя я спряталась в своей комнате в Каменном переулке, затемнив окна и не находила сил, чтобы встать или что-то поесть. Я ни с кем не разговаривала, потому что сказать было больше нечего.

— Всё, хватит, — энергично сказала бабушка, когда зашла в мою комнату.

Я не знала, какой сегодня день, утро сейчас или вечер. Я потеряла всякое чувство времени, точнее говоря, я потеряла все чувства, присущие обычному состоянию.

Она подошла к окнам, раздвинула занавески и запустила в комнату серый свет пасмурного дня.

— Ты сидишь здесь взаперти уже больше двух недель. Так дальше не пойдёт, Сельма.

— Оставь меня, — устало сказала я.

Я больше не могла спать и из-за вездесущей усталости находилась в апатичном полузабытье, где-то между сном и явью, между существованием и небытием. Как только я закрывала глаза, меня мучил один и тот же кошмар о происшествие с Адамом, и я испуганно вскакивала, постоянно переживая один и тоже момент, как в бесконечной, мучительной, повторяющейся петле времени.

— Нет, я не уйду, — сказала бабушка. — Я уже слишком долго наблюдаю за тем, как ты отказалась от себя. Ты сейчас встанешь и что-нибудь поешь, а потом продолжишь жить свою жизнь, с клубневыми ягодами или без них.

— С клубневыми ягодами! — я с негодованием села на кровати, и у меня сразу же сильно заболела и закружилась голова.

— Да, Сельма, — энергично сказала бабушка, забирая у меня одеяло. — Я не допущу, чтобы ты чахла здесь в темноте. Этим ты совершенно ничего не изменишь.

— Я знаю, — устало ответила я. — Но я не собираюсь принимать клубневые ягоды и просто его забыть.

Я встретила любовь всей моей жизни, мою вторю половинку, и мы насладились счастьем. Было бы просто предательством забыть Адама и делать вид, будто этого никогда не было, потому что в таком случае, я также должна забыть все восхитительные и совершенные моменты, которые мы пережили. Снова боль охватила меня, когда я в очередной раз поняла, что всё закончилось, навсегда закончилось.

— Я знаю, что это сложно, — серьёзно, но решительно сказала бабушка. — Если кто и знает, то я. Но ты не умерла, и я не допущу, чтобы ты отреклась от себя. Сделай это ради меня.

Она умоляюще посмотрела на меня, и я почувствовала, как медленно киваю. Ради себя самой я не стала бы вставать, но смогла бы сделать это ради кого-то другого. Моя бабушка пережила много горя, и я не хотела, чтобы из-за меня ей досталось ещё.

Я медленно спустила ноги с кровати и встала. Потом оделась и не спеша последовала за бабушкой на кухню.

Она намазала для меня булочку джемом и поставила передо мной тарелку, в то время как я смотрела в окно на унылый серый свет ноябрьского дня, который так безупречно подчёркивал моё настроение, что я воспринимала это почти как издевательство.

— Твои друзья приходили и хотели поговорить с тобой, — сказала бабушка, ставя рядом с тарелкой кружку кофе. — Я сказала им, что ты болеешь.

— Почему ты не сказала им правду? — спросила я, продолжая устало смотреть в сад.

— Ты скоро сама это поймёшь, — уклончиво ответила бабушка. — А теперь съешь что-нибудь!

Я механически взяла булочку в руку и откусила, не чувствуя вкуса. Затем сделала глоток кофе.

— Довольна, — спросила я.

— Почти, — ответила бабушка. — Я хочу, чтобы ты вернулась в Тенненбоде и продолжила учёбу.

— Нет, — сразу решительно ответила я.

Больше не было смысла в том, чтобы ходить туда. Я больше не знала, где моё место, ибо какую жизнь я могла теперь ещё вести? Внутри меня ничего не осталось, что давало бы стимул двигаться дальше. Хотела ли я продолжать учиться и готовиться к скучной работе в магическом мире? Нет, для чего мне это? Точно также я могла бы отвернуться от магического мира, потому что какая польза во всей магии, если его жизнь всё-таки просочилась сквозь пальцы, и даже бабушка не смогла ничего сделать, чтобы спасти его.

Даже месть против Бальтазара казалась не стоит того, чтобы её добиваться. Я должна была ненавидеть дракона, испытывать желание его убить. Но я даже не чувствовала этого, не говоря уже о том, чтобы сделать.

Да и что я смогла бы предпринять против этого дракона? И даже если бы смогла его убить, это ничего не изменит. Это не вернёт Адама к жизни.

— Сельма, — вздохнула бабушка, и я увидела беспокойство в её глазах. — Я хочу тебе помочь.

— Я не хочу принимать клубневые ягоды, — устало ответила я.

Бабушка долго и задумчиво смотрела на меня.

— Может быть, существует другой способ.

— Другой способ?

Я повернулась к ней. Выражение бабушкиного лица мне совсем не понравилось.

— Да, еще один способ.