Золото скифов - Колчина Нина. Страница 20

— Сынок, ну куда ж ты запропастился? Я тревожиться стал. Увел, думаю, моего Игорька этот черт!

Последние слова относились к Румыну, который виноватой тенью маячил позади Игоря, бросая на Сергея Матвеевича боязливые взгляды.

— Пап, мне поговорить с тобой надо…

Тайник расчищали впятером до трех часов ночи. Свод потайной ниши давно рухнул, придавив ценности тяжелой массой земли и известняка. Две большие серебряные чаши с широким фризом и серебряный сосуд для вина оказались на самом дне и поэтому были сильно помяты. Не повезло и золотой амфоре — сплющенные бока, от края до горлышка рваный разлом. А вот ее содержимое — перстни, браслеты, тяжелые гривны — не пострадало вообще.

«Ах!» — не удержался Зимин, взяв в руки массивную бляху, которая служила когда-то украшением кожаного щита. Золотой олень с трудом умещался на ладони. Узкая морда с трепетными ноздрями вскинута вверх, длинная шея напряжена, роскошные ветвистые рога стелются вдоль спины. Поджатые стройные ноги сложены естественно и грациозно, что придает всей фигуре животного трогательную живую хрупкость.

Забыв про удушающую жару, отзывавшуюся сумасшедшей тахикардией, Сергей Матвеевич долго держал оленя в руках, не в силах отвести от него глаз. Но рассмотреть содержимое тайника как следует в ту ночь не пришлось. Уставшие, измученные духотой, все думали только о том, как бы выбраться из склепа наружу.

Очистить нишу до конца не удалось. Землю выгребали, а она все равно сыпалась откуда-то сверху. В том, что крупные предметы из тайника взяты, Зимин не сомневался, а мелкие могли остаться, но искать их ночью тяжело, да и вряд ли имело смысл. Завтра утром, со свежими силами…

Игоря и Румына оставили сторожить тайник. Находки тем временем, чтобы не будоражить спящий лагерь, перенесли в их палатку, где Зимин вместе с помощниками решил дождаться утра. Несмотря на одолевавшую дремоту, спать Зимин запретил. Ценности-то немыслимые! Самые знаменитые музеи мира поспорили бы за право их приобрести. Господи! Нервотрепка какая! Игорек, Игорек… На кой черт он туда полез! И Румына сбил с толку. Глупое какое мальчишество!

Зимину вдруг стало жаль сына. Кто знает, что было у него на уме, когда решил тайник искать? Может, помочь отцу хотел, а последствий-то не предвидел. Теперь переживает парень. Зимин вздохнул и решил, что завтра обязательно все уладит.

Как только рассвело, скифские ценности убрали в ящик экспедиционной машины, и, пока лагерь просыпался, Зимин отправился к кургану. Сторожей он нашел мирно спящими на траве и даже слегка похрапывающими, несмотря на набирающее силу солнце.

Одного взгляда на курган было достаточно, чтобы понять — там побывали чужие. Рубероид, которым прикрыли могилу, был небрежно сдвинут в сторону, а доски, положенные сверху для надежности, отброшены метра на три. Со смутной надеждой на то, что ошибся, Зимин спустился в камеру. Пол засыпан землей, а боковая ниша, в которой нашли тайник, вообще выглядела неузнаваемо: тайник полностью очищен от земли — сегодня ночью он от этого отказался — и множество разных по высоте холмиков возвышалось на полу, словно кто-то пытался делать куличики из пересушенного грунта. Видимо, догадался Зимин, землю просеивали в поисках мелких предметов. А уж нашли что-нибудь или нет — теперь не узнать.

На раскопках побывали грабители! То ли ночное движение у могилы привлекло чье-то внимание, то ли проболтался кто… Но оставаться в лагере после случившегося нельзя.

Все. Началась золотая лихорадка! Именно этого Зимин боялся больше всего. Надо срочно уезжать. Сегодня же.

Прикинув все возможные варианты, Зимин выбрал железную дорогу. Пойдет прямо к начальнику вокзала. Если нормальный мужик — должен помочь. Археологи в этих краях частые гости, и относятся к ним всегда с уважением. А если не поможет, выход один — звонить Ульянскому. До Москвы бы добраться, а находки и потом в Эрмитаж переправить можно. В попутчики Зимин взял Игоря и Румына. Как ни сердился на них, все равно — свои…

Надежду уехать ближайшим поездом пришлось оставить, как только добрались до вокзала. Судя по равнодушным лицам людей, полулежащих на облезлых лавках в зале ожидания, они давно смирились с туманно-неопределенной перспективой возвращения домой. Лишь нахальные москвичи осаждали окошко кассы, совали туда орущих детей, причем не всегда своих, громко ругались и потрясали удостоверениями.

Начальник вокзала, к которому прорвался Зимин, разводил руками, уверял, что все билеты проданы и не может он ни с того ни с сего отбирать их у граждан, даже если этого потребуют в ЦК КПСС.

То ли лукавил, то ли просто врал путеец, но после вмешательства Ульянского, с которым Зимину, к счастью, удалось связаться, места на ближайший поезд все же нашлись.

Сергей Матвеевич позвонил домой. Трубку взяла Надя и ужасно разволновалась, узнав, что муж и сын возвращаются раньше срока. Но когда он сказал, чтобы к поезду подъехала институтская машина, поскольку они едут с грузом, Надя поняла, в чем дело, и спросила: «Сенсационным?»

«Сразу сообразила! Умница моя!» — умилился Зимин.

Сейчас, когда все постепенно устраивалось, он мог позволить себе немного расслабиться и помечтать о жене. Очень не хватало ее все это время! Они ведь всегда вместе, и как же ему хорошо и спокойно рядом с Надей! Оказавшись без жены, Сергей Матвеевич особенно остро осознал нерушимую сердечную привязанность к ней как великое счастье.

Очень соскучился! Поэтому, когда за окном поплыл перрон Курского вокзала и он увидел Надю, от радости застучало в висках… Память удержала убежавшую картинку перрона: в толпе встречающих — Сашка, Альбинка, Глеб и Надя рядом с каким-то долговязым хмырем…

Его словно кипятком ошпарило. Да это Плинтус! Точно! Плинтус. Сколько лет не виделись, но он его узнал. И Надя какая-то чужая, растерянная. Именно растерянная. Господи!. Неужели этот подлец до сих пор что-то для нее значит? Сразу вспомнил ее воспаленное, осунувшееся лицо, сухие глаза, когда собирала свои вещи, чтобы уйти к нему. Словно не в себе была. Как в тумане. Руки дрожали. Но глаза… С болью и отчаянием в душе он признавался сам себе: никогда, никогда раньше не видел у нее таких глаз. В них застыла темная звериная жажда спаривания, и ради того, чтобы ее утолить, она готова была на все. Ему казалось тогда, что от нее даже запах исходит какой-то животный. И это тоже знак ТОМУ, сопернику его, что хочет, хочет…

Ее не было три месяца. Зимин думал — умрет, не выживет. Никак не мог отделаться от преследующего видения их совокупления: ТОТ брал ее грубо, нагло, по-хозяйски… а ей нравилось, нравилось…

Может быть, его видение было не так далеко от истины. ТОТ посмел ее ударить! Скотина, сволочь пакостная! Зимин не знал, что там произошло; они никогда потом не говорили об этом, но вернулась тогда Надя с синяками на лице и руках…

Что ему надо? Зачем он здесь?

Поезд остановился. Водитель институтской машины вместе с Глебом сразу вошел в вагон помочь нести ящики. Зимин нарочно затягивал выход на перрон. Все надеялся, уйдет куда-нибудь Плинтус.

— Не знаешь, что там Тусуев делает? — равнодушно спросил он Глеба.

— Этот блондин облезлый? Не знаю. Мы его на вокзале встретили. Кстати, Игорь, гляди в оба! Он с сыном приехал. Довольно наглый тип и с Альбинки глаз не сводит.

«Блондин облезлый», — с удовольствием повторил Сергей Матвеевич и хорошо, с отеческой теплотой посмотрел на Глеба. Чутье подсказало Глебу, что уничижительное замечание в адрес незнакомца будет приятно Сергею Матвеевичу. Отчего ж не уважить старика! И ведь попал в точку. Не подвело чутье.

…А Плинтус даже не думал уходить и вообще держал себя достаточно свободно. Зная, что Зимин не подаст руки, не подал и свою, но сына ему представил:

— Познакомься. Это мой Митька.

— Дмитрий, — протянул тот руку Зимину, и Сергей Матвеевич ощутил крепкое, энергичное пожатие.

Высокий, широкоплечий, светловолосый — он был очень похож на отца. И Глеб прав — Дмитрий буквально впился глазами в Альбинку. «Как и папаша — норовит взять чужое!» — негодовал Сергей Матвеевич. Невооруженным глазом видно, что это девушка Игоря…