Принц и Лишний - Юраш Кристина. Страница 86

Я снова посмотрела в окно, смахнув слезы. Мы будем всегда вместе. Ты и я. Ты ведь не умер… Ты тоже где-то думаешь обо мне и наверняка скучаешь… И пусть ты не умеешь плакать, но ведь любить ты умеешь, не так ли? И я недавно узнала, что умею. По моим поджатым губам скользнула грустная улыбка. Наверное, с такой улыбкой старушки достают портреты любимых, смотрят на них, вздыхают, а потом бережно ставят на вязанную крючком салфетку, на которой уже стоит дешевая ваза с искусственными цветами. Я впервые задумалась над тем, сколько людей с алтарем в сердце стоит в очереди, сколько едет в автобусе, сколько идет по улице, поглощенные своими мыслями. Нет, нас, людишек, копошащихся на поверхности планеты, не семь с половиной миллиардов. Нас намного больше. Ведь почти в каждом сердце живет еще кто-то.

Два часа ночи. Город спит, а я продолжаю жить воспоминаниями.

«А ты смогла бы его отпустить, если бы он сказал, что не любит тебя? — поинтересовался полярный лис, с любопытством глядя на меня. — Смогла бы ты смириться с тем, что он просто не хочет быть с тобой?»

«Не надо путать любовь с истерической агонией брошенного, для которого удар по самолюбию страшней потери человека!» — вздохнула я, глядя на скомканную постель.

Я легла, завернувшись в одеяло, обняла подушку и спряталась в нее, глотая слезы. Я даже не допускала малодушно-эгоистического вопроса: «Что лучше? Любить и потерять или не любить никогда?»

— Я люблю тебя, — прошептала я, поцеловав кольцо и согревая себя теплой, как летний дождь, надеждой, что когда-нибудь мы обязательно встретимся. — Спокойной ночи, любимый… Где бы ты ни был…

Прошла неделя, каждый день которой нанизывался на нитку моей жизни одинаковыми черными жемчужинами. И спросите меня, что это был за день недели? Среда или пятница? Вторник или четверг? Я не смогу ответить. Однажды, в среду кажется, приходила разукрашенная, как матрешка, мадам с носовым платком и каплями. Каталог вызвал у нее только один вопрос: «А как вы думаете, мне оборотня можно?»

Я почувствовала себя мамой, у которой интересуются, а можно ли скушать мороженое из холодильника?

«Человек собаке друг! Это знают все вокруг!» — усмехнулся мой пушистый товарищ. — «У меня лапы не доходят до крышечки для ваших отношений… Я… мм… пока занимаюсь другими крышками!» Я благодарно кивнула.

— У меня аллергия на шерсть, как вы думаете, мне можно контактировать с потенциальным аллергеном? Будет ли проявляться моя аллергия? — озабоченно спросила мадам, явно считая, что я подрабатываю аллергологом.

Я процитировала наизусть надпись на любой рекламе лекарств: «Перед применением проконсультируйтесь с врачом». Мой ответ вызвал бурю сомнений, которые выражались напряженным сопением заложенного носа.

— Ой, а у него есть санкнижка? А можно его привить от бешенства? — меня определенно решили доконать вопросами. — Я шприц и вакцину куплю…

«Ага, сейчас мы будем бегать за оборотнем с баночками для анализов! — вздохнул песец. — Ну давай, миленький, тете очень надо! Еще немножечко! Вот молодец! А пописать? Куда пошел? А ну быстро поднял лапу! А теперь укольчик!»

— Я просто очень боюсь бешенства, — заметила мадам, разглядывая оборотня и плотоядно улыбаясь. — Но он кажется таким темпераментным… Прямо… ух! Хотелось, чтобы он был бешеным, сами понимаете, в каком вопросе, но при этом бешенства у него не было!

«Женщина с бешенством матки ищет оборотня без бешенства!» — закатил глаза полярный лис, недоумевая, откуда берутся такие клиенты.

— Ой, а не могли бы вы принести кусочек шкуры, чтобы я проверила, есть ли у меня аллергия или нет? — шмыгнула носом мадам, снова вливая в себя капли.

Мне она порядком надоела.

— Сейчас попробую, — вздохнула я, отправляясь в комнату с зеркалом. — Подождите минут десять…

Я зашла в комнату с зеркалом, закрыла дверь, присела на пол и достала из кармана аккуратно сложенный портрет. Красная ручка сделала свое дело, поэтому с портрета на меня смотрели любимые глаза.

— Я люблю тебя, — одними губами прошептала я, улыбаясь сквозь слезы. — Ты ведь знаешь, что люблю… Таким, какой ты есть… Я так хочу тебя увидеть, ты не представляешь… Просто увидеть…

Посидев немного, я посмотрела на часы. Пора выгонять мадам. Я вышла и вздохнула:

— Шкуру оборотень не дал. Но есть хорошая новость. Он заинтересовался вами и попросил клок ваших волос… И образцы мягких тканей…

Через секунду каталог был брошен, а дверь закрылась. От клиентки остались стойкий удушающий запах парфюма и блистер успокоительного, который вывалился у нее из кармана, когда она доставала платок.

Сразу видно, что клиент настроен решительно и не боится трудностей, особенно если дело касается прически.

Был у меня внутренний рубеж, который я старалась преодолеть. Когда стрелка подходила к шести часам, мне становилось плохо. Нужно было просто пережить это время. Просто продержаться. В какой-то момент меня охватывала паника, я начинала усиленно искать, чем себя занять, чтобы не смотреть на часы. Под мерное тиканье я чувствовала удушающий приступ мучительной душевной боли. Пригодились те самые таблетки, странным образом оставшиеся на диване и превращающие меня на остаток дня в аморфное антропоморфное существо.

В воскресенье я собралась домой пораньше. Хотелось уволиться, бросить все, сменить место жительства и место работы, уехать снова в какой-нибудь чужой город, но какая-то необъяснимая, призрачная надежда незримой ниточкой связывала меня с Азерсайдом.

Вечер был прохладным и пустым. Улицы отдыхали от оживления, донося до меня с порывами ветра осколки чужих судеб, обрывки телефонных разговоров, смех и гул чужих голосов. «И что? Он вернулся к Лере? Да вы че? Блин, а я думала…», «Зацените, у меня на работе чувак один…», «Я уже иду? Ты где? Не слышу! А! Ну подожди, я в магазин заскочу…», «А ты уже покушал? Я не разрешала мультики включать! Я сейчас позвоню бабушке и…», «А он че? А она че? Да ты гонишь! Нет, ну реально…»

Я шла по улице, осознавая, что последнее время мне стало не хватать задумчивых и сентиментальных прогулок, когда идешь, погружаясь все глубже и глубже в свои мысли и воспоминания.

— Зажигалки не найдется? — спросил меня кто-то.

— Нет, — небрежно ответила я, глядя на табачный ларек неподалеку. — Не курю, извините.

Я пошла дальше, свернув на темную аллею городского парка. Фонари горели через один.

И тут меня неожиданно схватили за руку и подтащили к ближайшему фонарю.

— Любовь, ты ли это? — насмешливо произнес знакомый, неприятный до тошноты голос. — Сколько лет, сколько зим. А я, понимаешь, тебя ищу. Мать твоя на лекарствах сидит, отец твой совсем слег, а ты здесь шляешься!

— Отпусти, — сквозь зубы процедила я, пытаясь вырваться и позвать на помощь.

— Куда тебя отпустить? К хорю твоему очередному? — мою руку сжали до боли и заломили за спину.

— Помогите! Убивают! — взвизгнула я, глядя на тени одиноких прохожих, которые тут же ускоряли шаг, стараясь побыстрей пройти мимо. Лезть на рожон к бугаю два на два никому не хотелось. Какой-то пожилой мужчина, с папкой, внешности академической и интеллигентной, тормознул, подошел и поинтересовался, в чем дело.

— Пшел вон! Не видишь, она бухая? — огрызнулся Олень, отодвигая подальше д’Артаньяна Сорок-Лет-Спустя. — Иди куда шел…

— Помогите, я не пьяная! Я его не знаю! — закричала я, глядя, как прохожий пытается набрать номер полиции.

— Я тебе сейчас наберу! Тебя по такой статье привлекут, что мало не покажется. Ты меня понял? — завелся с полоборота Олень, свободной рукой доставая удостоверение и тыкая в лицо «спасителю», который тут же ретировался.

— Отпусти, — вырывалась я, чувствуя, что меня тянут к машине, припаркованной неподалеку. — Я кому сказала… Между нами все кончено. Я же тебе говорила… Не прикасайся ко мне!

И тут я почувствовала, как мне влепили пощечину, от которой свет фонаря сразу смазался перед глазами. Такое чувство, будто мимо меня пронесся на полной скорости поезд, оглушая шумом колес и гулом ветра. Мне показалось, что я стою на перроне и вот-вот повторю судьбу Анны Карениной. Из последних сил я удержала равновесие.