Алракцитовое сердце. Том I (СИ) - Годвер Екатерина. Страница 41

«Сколько лет нужно, чтобы они переменились? – Деян много лет не присматривался к небу, потому не мог вспомнить в точности, как выглядел в его детстве рисунок созвездий. – Чтобы исчезли с карты города и государства, чтобы от прожитой жизни осталась только груда камней?».

Чародей, обхватив себя за плечи, безмолвно смотрел на тлеющие угли.

«Века, тысячелетия? Или же память человеческая не хранит долго ни величия, ни низости, ни ненависти, ни любви? И не нужно многих лет, не нужно колдовства, чтобы все кануло в забвение…»

Деян плотнее закутался в одеяло и перевернулся на бок, спиной к костровищу. От последней мысли защемило в груди. Вспоминать оставшуюся позади Орыжь было мучительно; но забывать он не хотел. Ничего не хотел забывать.

– VII –

У чародея оказалась с собой карта, взятая им, очевидно, у кого-то из Кенековых дружков: сложенный вшестеро лист вощеной бумаги, истершийся на сгибах и помятый, весь в бурых брызгах. Ветхая карта Тероша Хадема, устаревшая и неподробная, завораживала; эта была куда лучше – но внушала отвращение: Деян, мельком взглянув, поспешил ее вернуть. Она служила не тем целям, не тем людям и насквозь пропахла смертью: такая вещь не могла принадлежать простым солдатам; наверняка Кенек и Хемриз забрали ее у убитого командира или еще у кого-нибудь.

Чародей, разглядывая карту, хмурился и бормотал ругательства: ему она тоже не нравилась, но совсем по другой причине: она служила лишним напоминанием, что прошлое потеряно безвозвратно… Пользы от нее в густом лесу было мало, и, убрав ее при выходе с ночной стоянки, больше он ее не доставал.

Шел Голем строго на север, умело сохраняя нужное направление среди оврагов и бурелома.

Деян ожидал, что, как бы хорошо ни служила приживленная ступня, холод, сырость и скудная еда быстро лишат его последних сил. Долгая дорога по осени считалась делом трудным даже для здоровых и сильных, привычных людей, тогда как себе он казался не крепче гнилой доски. Однако терпеть боли в ногах и отупляющую усталость оказалось на удивление несложно – а больше пока ничего и не досаждало: быть может, как раз потому, что и так привык он к плохому, а ожидал гораздо худшего. Или же та живая часть души, что придавала любому чувству и ощущению непереносимую порой яркость, умерла в тот миг, когда он в последний раз переступил порог дома Догжонов? Или еще раньше – ночью, когда через тот же порог шагнул старый друг Кенек Пабал...

Шагая через лес за чародеем, Деян с благодарностью вспомнил отца, научившего его и братьев определять направление пути в любую погоду и время года: когда-то эта нехитрая наука казалась бессмысленной, но теперь давала надежду благополучно вернуться назад одному, если представится возможность.

Большой мир не радовал; не радовала и ходьба. Умом Деян подмечал бегущие в оврагах ручьи, причудливо сцепленные корни ясеней на осыпающихся склонах, развесистые дубы на прогалинах, необычно тонкие и высокие сосны, но вся эта красота оставляла его равнодушным.

«А ведь когда-то я мечтал здесь пройти. – Деян пнул лежавшую на лосиной тропе шишку, – попинать вот так камни… Столько лет мечтал! Потом и думать забыл, но – глядите-ка – домечтался».

Лес был и похож, и не похож на тот, что окружал Медвежье Спокоище. Чародея окружающий мир интересовал мало, зато Джибанд радовался и любопытствовал за троих. Однажды вызвавшись отвечать на его вопросы, избегать их впредь Деян не стал. От беспрестанных разговоров с непривычки сбивалось дыхание и першило в горле, но кое-какая очевидная польза в них была: рокочущий бас великана отпугивал всех зверей, какие только могли оказаться поблизости. Самого Владыку Мрака – и то бы отпугнул, имей тот привычку прохаживаться по забытым Господом дебрям.

Джибанд веселился искренне и так же искренне огорчался, если полагал что-то неприятным или не мог понять. Когда, остановившись еще засветло, чародей снова «усыпил» его, – на поляну обрушилась оглушающая тишина.

– Он мог бы помочь с лагерем, – попытался протестовать Деян. Пусть расспросы надоели до колик, но с Джибандом было проще и спокойней, и почему-то совестно было смотреть на него, еще недавно оживленно жестикулировавшего в споре с «мастером», а теперь замершего в безжизненной неподвижности.

– Если нужно, я сам тебе помогу. Чуть позже.

Чародей, сев на землю, привалился спиной к трухлявому пню и закрыл глаза.

– Не нужно, – буркнул Деян, не став спорить. Ему запоздало пришло в голову, что подвижность великана каким-то образом тоже забирает у чародея силы: Джибанд ведь жил колдовством. – Сиди уж, помощник. Я не умею рыть могилы так ловко, как ты.

– Ушам своим не верю! – Чародей на миг приоткрыл один глаз, ухмыльнувшись. – Я заслужил такую милость с твоей стороны, как могила?

– Не милость, а предосторожность, князь, – хмыкнул Деян. – Не приведи Господь второй раз оживешь – у меня хоть фора в пути будет, пока выкапываешься.

Ухмылка с лица чародея исчезла.

Деян отвернулся. Невесть откуда взявшаяся мысль, что Голема, если тот протянет ноги, стоит похоронить по-человечески, его самого немало озадачила: в общем-то, ничего такого он делать не собирался… Хотя мысль была в чем-то здравой; Терошу Хадему она бы определенно пришлась по душе.

«Помни, кто он! – Деян вполголоса выругался, поняв, что только что думал о чародее едва ли не с сочувствием. – Он опасен. И ты для него значишь меньше, чем хорошая собака для охотника. Всегда помни об этом».

С усилием приподняв огромную руку, Деян снял с плеча великана мешок и скатку с одеялами. Тот не проснулся; ладонь его была холодной.

– VIII –

– Что твой Джибанд такое? – решился спросить Деян часом позже, когда от разгоревшегося костра в воздухе заплясали искры, а в желудке потеплело от наваристой похлебки. Тема для разговора была, возможно, не лучшая, но молчание давило на уши. Худшей компанией, чем чародей, украдкой провожавший взглядом каждую ложку, был только мертвенно-неподвижный «неправильный человек».

– Не что, а кто, – раздраженно поправил чародей.

– Я это и имел в виду. – Деян смутился.

– Он – полуживой. Кем он еще, по-твоему, может быть?!

– Полуживой или полумертвый – мне это ничего не говорит.

Чародей взглянул зло и недоверчиво; затем взгляд его прояснился:

– Ты в самом деле не знаешь. Действительно: откуда бы.

– Представь себе!

– Не могу: разве возможно не знать столь очевидных вещей? – Чародей слабо усмехнулся. – Ладно, свободный человек: раз уж ты как дитя малое, слушай.

– Весь внимание.

– Далеко, очень далеко отсюда, за морем, за Калской островной грядой и за Линией Шторма, находятся обширные земли, мало похожие на наши. Материк Дарбат, где полгода жара, полгода дожди; такая жара и такие дожди, каких здесь, на Алракьере, не бывает. Подходы к берегам Дарбата опасны из-за штормов, рифов и течения. Лучший проход к суше лежит через бухту Белых Врат, между двумя скалами ослепительно-белого камня.

– Но за Белыми Вратами – край неупокоённых! – Деян почувствовал спиной неприятный холодок. – Тех, чьи души отринул даже Владыка Мрака. «За Белыми Вратами, что стоят в необъятных водах»… Так мать рассказывала, когда я еще пешком под стол ходил.

– Во времена, когда дед моего прадеда еще не родился, алракьерские мореплаватели впервые достигли Дарбата и прошли через Белые Врата, – спокойно продолжил чародей. Он будто не отвечал на простой вопрос, а рассказывал сказку, – но что-то неуловимо-различное было в том, как он говорил, и как говорила когда-то сумасшедшая Вильма или Терош Хадем; быть может, потому, что чародей ничего не старался приукрасить. – Тогда считалось, что на юге нет никакой суши. Те смельчаки, кто забирался далеко, редко возвращались назад. Сбивчивые рассказы рыбаков, отнесенных штормом к югу и сумевших выбраться, о суше на горизонте и о скалах среди океана императорские географы считали навеянными жаждой миражами. Но однажды верткая пиратская лоханка, преследуемая патрульным судном Императорского флота, уходила все дальше и дальше на юг, пока не наткнулась на Врата и не прошла через них. Теперь уже неизвестно, чем беглецы так досадили преследователям, что те никак не желали отступиться, но патрульный корабль зашел следом и подобрался к Дарбанту достаточно близко, чтобы в капитанскую трубу можно было разглядеть берег. Однако, едва не сев на мель, капитан повернул назад и решил выждать несколько дней у прохода между скал в надежде, что пираты не смогут причалить и пойдут обратно тем же безопасным путем. Запас воды на борту патрульного судна был достаточный, а капитаном на нем служил некто Варик Шукем. С его слов известно, что на четвертый день пиратский корабль действительно вышел из Врат – но управляли им мертвецы с покрытыми страшными ранами телами. Шукем, по многим свидетельствам, был человеком не робкого десятка, но тут перетрусил: немедля приказал поднять паруса и бежал без боя. А по возвращении на Алракьер доложил в Адмиралтействе об увиденном, изрядно все приукрасив, чтобы оправдать бегство. Так появились слухи о том, что Дарбат – земля неупокоённых… Впрочем, – чародей улыбнулся, – на побережье Дарбата есть похожие легенды насчет Алракьера.