Чужая женщина (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 30

— Ты приедешь потом?

И я честно ответил:

— Не знаю.

Пока в машине ехал, тысячу раз хотел свернуть… ей есть кому помочь. Ее муженек отвесит бабла и отмажет даже от убийства. Черт. Как она вляпалась в это? Почему сама за рулем, а не с водителем.

Я не смог не поехать. Не смог ее там бросить, когда рыдала мне в ухо и просила помочь. Мне позвонила. МНЕ. Говорят, кому первому звонишь, когда плохо тот и родной на самом деле. Хотя кто знает, кому она вообще позвонить успела. Я вообще ни черта не знаю о ней. Может, у нее родственнички какие-то олигархи, как и Деня.

Потом взрывной волной окатит осознание, что вообще только мне, не Денису. Не семейному адвокату. Навстречу не бросилась, сидит возле машины глаза как у чокнутой остекленели, опухли от слез, по щекам тушь размазана, и спиртным от нее за версту несет, как от мужика. Я машину обошел, труп увидел, но ни черта вот так не понятно — женщина под передние колеса угодила и оставалась под джипом. Мне лишь лицо видно было, залитое кровью, и глаза открытые. И я понимал, что влипла Зоряна. Сильно влипла. Конечно, деньги Дениса помогут, а вот выпитое спиртное совершенно исказит всю картину, и, судя по сильному запаху, выпито не мало. Черт его знает, как все повернуться может. Я поднял Зоряну за плечи, несколько секунд в глаза смотрел, но не обнял. Не смог.

Я дернул дверь джипа на себя, сел на водительское сидение и трогал все в салоне автомобиля, включая руль и коробку передач.

— Ты… ты что? — кинулась, впилась мне в рукав, потянула на себя.

— Пойло твое адское где?

Она отрицательно головой качает, поняла все.

— Нееет. Нетнетнет. Ты этого делать не станешь.

— Да. Мать твою. Да. Ты пьяная была. Тебя припечатают, даже несмотря на деньги Дениса. И скандал этот на хрен не нужен. Конец твоей карьере настанет. Вызывай ментов и скорую, и дай мне то, что ты пила.

— Нету… нету ничего. Ты с ума сошел. Денис меня отмажет… а ты… тебя посадят, Олееег.

— Ну значит, посадят. Звони, вызывай ментов, я говорю.

А потом к себе ее за локоть дернул.

— Жвачка есть?

— Нету… я не могу так. Не могуууу.

— Сможешь. Раздвигать ноги под нами двумя могла? И это сможешь.

Пока ментов ждали, я нашел у нее в бардачке какой-то сувенирный виски в маленьком пузыре с металлической пробкой. Выпил до дна. Думал лихорадочно, как выстроить все так, чтоб на нее ни разу не подумали.

Я за рулем сидел, а она о приоткрытую дверцу облокотилась, бледная как смерть, смотрит в никуда глазами пустыми.

— Ты что делала здесь?

— К сестре ездила. Живет неподалеку.

— Это родная сестра?

Она кивнула.

— Замужем? — нам еще байку ее мужу состряпать надо… Твою ж мать. Как это все мерзко.

— Нет… с сыном живет.

— Ясно. Денису скажешь, к сестре поехала, потом дозвониться ему не могла. А я… я скажу, что к другу хотел заскочить. Живет тут один. Мы, правда, давно не общались. В жизни бывают совпадения. Увидел, как ты сбила и… в общем поняла? Сотри все свои смски и звонки ко мне. Ментам скажешь, что я твоя охрана, и ты не знала, что пьяный я. Позвонила, я приехал забрать. Только отъехали, я ее не увидел, и все. Поняла?

Она принялась лихорадочно в сотовом ковыряться. Пальцы дрожат, еле на ногах стоит.

А потом началась херня какая-то непонятная. Менты приехали, с ними Гера — район его. На нас сильно не давили, но в сторону отвели и под присмотром оставили. Гера мою версию выслушал, а Зоряна в стороне стоит и молчит.

Я надеялся, что так и будет молчать и лишнего ничего не скажет, а она вдруг кинулась к Морозову, в рукав впилась.

— Не так все было, не тааак. Он обманывает. Выгородить меня хочет. Они с мужем моим дружат, вот и выгораживает. Я за рулем была. Я ее сбила. Он мимо проезжал и увидел. Вы записывайте-записывайте. Это я ее задавила. Чистосердечное признание.

Твою ж сука, мать. Ты что творишь-то, а? Какое на хер признание?

— Гер, заткни ее, — прошипел я. — Уведи. Пусть Иваныч не пишет ничего, не в себе она. Слышишь?

Друг исподлобья на меня посмотрел.

— Вы оба не в себе. Это что за гребаный спектакль вообще? Вы что мне тут за трагедию разыгрываете? Судмедэксперт предполагает, что зарезали ее перед тем, как она под колеса упала.

— Как зарезали?

— А вот так. Пырнули бабку вашу ножом в спину, а она на дорогу и вывалилась. Так что дай все формальности уладить, в участок поедем, показания дадите, и все свободны.

Теперь уже ни черта не понимал я. Но постепенно все прояснилось — Зоряна бабке серьги свои отдала зачем-то. Вроде та гадала ей по руке, и она сжалилась, а денег при себе не было. Собутыльник покойницы видел все, в кустах рядом прятался. Он женщину ножом и ударил, как раз когда Зоря на дорогу выехала. Бред какой. Чего только в этой проклятой жизни не бывает.

Я смотрел, как она рассказывает о серьгах, о разговоре с женщиной, и в ушах ее голос стоял, как она кричит, что солгал я, что сама виновата. Повтором. Снова и снова. И внутри впервые за эти несколько дней тепло разливается. Не жар ядовитый, а именно тепло. Не дала вину на себя взять, дура сумасшедшая. Неужели чувства ко мне есть какие-то, кроме похоти, кроме желания получить то, что хочется?

Когда в кабинете Геры вдвоем остались, я ее к себе за обе руки дернул и в глаза ее, подернутые нескончаемой тоской, заглянул. Как отражение своей собственной увидел. Соскучился по ней, так соскучился, что смотреть больно. Хочется и за горло сдавить и… и к себе прижать, чтоб все кости захрустели.

— Зачем? — тихо спросил и щеку припухшую погладил, внизу на скуле еще отпечаток моего пальца остался.

— Люблю…

Едва слышно. Но я по губам прочел, и меня снова закрутило. Резко с пол-оборота. Сердце так сжалось, что я шумно выдохнул, а она ладонями скулы мои обхватила и гладит по щетине, цепляет нежными подушками пальцев.

— Не хочу жертвы от тебя. Не смогу с этим… прости меня. Олег, прости меня, пожалуйста. Я без тебя больше ни дня дышать не могу.

За дверью шаги послышались, и она отшатнулась назад. Услышала, видать, голос мужа, а я нет. Меня повело на ней, как обычно. Как и каждый раз, когда она рядом оказывалась. Дверь открылась, и Денис с Герычем зашли в кабинет. Он тут же по-хозяйски сгреб Зоряну в объятия, и тепло во мне превратилось в ядовитую серную кислоту. Меня разъело за доли секунд с такой силой, что от едкой черной боли пришлось челюсти сжать так, что щеку прокусил до крови.

— Девочка моя, как же так… с ума сойти. Перенервничала маленькая.

Целует ее лицо и снова к себе прижимает.

— Давайте быстрее все формальности улаживайте. Она бледная как смерть и дрожит вся. Долго что-то у вас тут все.

На меня глаза поднял, и меня передернуло всего:

— Спасибо, брат. Я теперь тебе по гроб жизни. Вот что значит друг настоящий. Мне уже рассказали, как ты вину на себя…

Я тут же лихорадочно принялся думать, кто в бригаде был и кто мог тут же стукнуть Денису? Точно кто-то из наших его набрал. Зоряна не звонила никому, я видел. Мозги одно думают, а глаза, кровью налитые, следят за его ладонью на ее талии, за тем, как сильно сжал, в себя почти вдавил. Столько страсти в этом жесте. И я челюсти еще сильнее… вкус крови собственной не отрезвляет. Я ни о чем думать не могу, кроме как о том, что он ее сейчас домой привезет и…

— Ты чего мне не позвонила, любимая? Я бы приехал сразу же…

— Я звонила, — шепотом. — Ты трубку не брал. Вне зоны доступа.

— Странно, я уже пару часов как в городе. Ну и не важно. Поехали домой. Я подарки тебе привез… ты же помнишь, какой завтра день?

И вот от этого стало тошно еще больше. Не только от того, как к себе ее прижал, и не от того, что права на нее имел, а от их общего… от того, что являлось ими. Секреты, словечки какие-то, интонации.

— Неважный день. Я не хочу ничего.

У нее голос все еще рассеянный, все еще хрипловатый. Она из его объятий высвободится пытается, но он жмет еще сильнее, и мне в какой-то момент захотелось отодрать его от нее и искромсать ему лицо ножницами. Лежащими у Герыча на столе.