Смерть как сон - Айлс Грег. Страница 26

– Все это прекрасно, но я повторю свой вопрос: что конкретно заставляет вас думать, будто они живы?

– Вы не дослушали. На шее той женщины мы нашли один любопытный след. Словно от ожога. Подобные следы оставляют электрошокеры.

Мой пульс участился.

– И что это может значить?

– Это может значить, что в момент нападения преступник не планирует причинить жертве серьезный вред. Более того: видимо, опасаясь досадных случайностей при активном сопротивлении, он подстраховывается с помощью электрошокового устройства. Другими словами, преступник бережет своих жертв.

– Боже мой… Только бы вы оказались правы.

– Не хочу будить в вашем сердце ложные надежды, но на мой взгляд, эта улика не вполне увязывается с версией убийства. Кстати, мы сообщили журналистам, что не видим никакой связи между убийством этой женщины и серией похищений и квалифицируем это преступление как самостоятельное. Сам факт того, что тело найдено, говорит в пользу этой версии.

Кайсер вновь принялся за свое мясо и с минуту молчал. А потом без всякого перехода вдруг сказал:

– Вообще этот наш неизвестный злодей – весьма примечательная личность. Абсолютно новая бабочка в моей коллекции.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, во-первых, это первый известный мне маньяк, который зарабатывает на своих преступлениях огромные деньги. Обычно серийные убийцы не ставят перед собой цели обогащения, а напротив, как правило, несут расходы. Но наш герой – другое дело.

– Согласна.

– Во-вторых, он не ищет славы. Обычно маньяки подбрасывают тела полиции и репортерам, чтобы все об этом писали и говорили. А перед тем, как убить несчастную жертву, похитители шлют на телевидение видеопленки с запечатленными пытками, а родственникам подбрасывают в почтовые ящики отрезанные пальцы. Наш же злодей относится к похищениям лишь как к необходимому этапу написания очередной картины. И все его действия направлены только на одно – создать новый шедевр.

– Но разве сами картины не являются для него рекламой?

– Рекламой – да, но совсем другого рода. Это не просто бессмысленная известность и заголовки «желтых» газет, это приносит дополнительную прибыль. Если бы художник рисовал свои картины ради претворения в жизнь каких-то сугубо частных фантазий, он не выставлял бы их на продажу. И мы никогда бы о нем не узнали.

– Каким образом эта реклама может приносить ему дополнительную прибыль? Я что-то не очень понимаю…

– Он хочет показать всему миру искусства, на что способен. Критикам, другим художникам, коллекционерам. Возможно даже, что сами деньги интересуют его в меньшей степени, чем признание. Я не удивлюсь, если выяснится, что он не потратил из этих миллионов ни цента. Он просто знает, что в современном мире ценность любой вещи измеряется ее денежной стоимостью. А стало быть, чтобы обратить на себя внимание, его картины должны продаваться по наивысшим расценкам. Именно это сподвигло его пойти на риск и связаться с Кристофером Вингейтом. Или с тем, кто ради сохранения его инкогнито отправил Вингейта на тот свет. Это, разумеется, просто догадки.

– Мне они нравятся почему-то больше, чем те, которые я слышала раньше. А какого именно признания он ждет от созерцателей своих картин? Зачем изображать женщин мертвыми? И почему он начал серию с абстрактных полотен, затем писал «спящих женщин» и лишь потом перешел к очевидным ликам смерти?

– Вот об этом мне пока сказать нечего, – развел руками Кайсер и взглянул на часы. – Один личный вопрос, если не возражаете.

– Пожалуйста.

– Тот звонок.

– Какой звонок?

– Ну тот, из Таиланда.

– Как странно, я вспоминала о нем лишь сегодня утром. Что сказать… тогда я едва не сошла с ума.

– Понимаю. Я читал ваши показания ФБР по этому поводу. Но не сочтите за труд, расскажите все снова и в подробностях.

– Ну, если вы считаете, что это может пригодиться…

– Да, я так считаю.

– Это было спустя пять месяцев после похищения Джейн. Я тогда переживала не лучшие времена и накачивалась снотворным, чтобы заснуть. Сейчас уже не помню, говорила ли я об этом в заявлении ФБР.

– Вы написали, что находились в состоянии нервного истощения.

– Ну какая разница… В то время я была, мягко говоря, не очень довольна работой ваших коллег. Как бы то ни было, а звонок раздался прямо посреди ночи. Возможно, телефон надрывался долго, прежде чем я смогла проснуться и снять трубку. Связь была ужасная.

– Что вы услышали в первую очередь?

– Женский плач.

– Вы узнали голос?

– Нет. Я вообще была заторможена и даже не испугалась, просто слушала, как она плачет.

– Так, дальше?

– Сквозь всхлипывания она произнесла: «Джордан!» Потом начались помехи. Потом: «Помоги мне, я не могу…» Потом опять помехи, такие бывают у сотовых. Потом: «Папу не убили тогда, но он мне не может помочь». Потом умоляюще: «Пожа-а-алуйста-а!» В тот момент мне впервые показалось, что это Джейн. Я уже хотела спросить, где она находится, но тут откуда-то издалека донесся мужской голос. Мужчина сказал что-то по-французски. Я не поняла, что именно. И не запомнила фразу. – Я перевела дух, глядя на Кайсера и заново переживая ту ночь. – Но мне вдруг показалось…

– Что вам показалось?

– Что это был голос моего отца.

Я думала, что Кайсер снисходительно усмехнется и тогда я резко его оборву. Но он не усмехнулся.

– Дальше.

– Потом этот же мужчина сказал по-английски: «Нет, cherie, [19] это всего лишь сон». И связь оборвалась.

Аппетит испарился без следа. Под блузкой выступил пот и холодным ручейком покатился по спине.

– Вы хорошо помните отцовский голос?

– Нет, не сказала бы. Скорее мне кажется, что я его помню. Прошло слишком много лет с тех пор, когда я слышала его в последний раз.

– Чем же было вызвано ваше ощущение?

– Видимо, тем, что мой отец немного знал французский. Выучил во Вьетнаме. А еще он звал меня в детстве cherie.

– В самом деле?

– Да, я это точно помню.

– Так, хорошо. Связь прервалась. Что произошло потом?

– Признаюсь честно, в тот момент я плохо соображала. Поначалу мне вообще показалось, что это галлюцинации. Нет, серьезно! Но на следующее утро я обо всем рассказала Бакстеру, а позже он подтвердил, что звонок действительно был и им даже удалось его отследить – звонили с железнодорожного вокзала в Бангкоке.

– Когда вы поняли, что это не галлюцинации, о чем вы подумали?

– Первое время я отчаянно надеялась, что звонила Джейн. Но чем больше размышляла над этим, тем слабее становилась надежда. За годы бесплодных попыток разыскать отца я перезнакомилась с кучей собратьев по несчастью – родственников других американцев, пропавших без вести во Вьетнаме. И в какой-то момент мне показалось, что звонила не сестра, а одна из моих новых знакомых. Они постоянно мотались по всей Азии, как и я. Понимаете? Какая-нибудь дочка или жена пропавшего солдата заехала в Бангкок и попала там в беду. Мой телефон был всем хорошо известен. А некоторые странности разговора и плач можно объяснить, например, опьянением. Или отчаянием. Если это допустить, все выглядит в целом логично. «Джордан… Помоги мне… Папу не убили…» Это я подумала, что речь идет о моем отце, а если она говорила о своем? Или о муже, а она звонила их общей дочери, которую тоже зовут Джордан?

– Все это выглядит довольно странно. Скорее сами пропавшие без вести солдаты должны взывать к своим семьям о помощи, а не наоборот.

– Согласна.

– Вы обзванивали своих знакомых – членов таких семей?

– Разумеется. И я, и ФБР. Никто из них так и не признался, что звонил мне. Но таких людей раскидано по Штатам очень много. Несколько тысяч. Всех не проверишь. Меня знают многие, все-таки я знаменитый фотограф, бываю в зонах вооруженных конфликтов, часто наведываюсь в Азию. А я знакома далеко не со всеми.

– Если все же допустить, что звонила одна из чужих родственниц, кому в таком случае мог принадлежать мужской голос?