День Суркова (СИ) - Лебедев Александр Александрович. Страница 16
- Стоп! - воскликнул Сурков. - Как же никто не контролирует? Ведь меня засадило как раз такое подразделение. Комитет по защите Времени, если не ошибаюсь. Значит, и законы физики можно нарушать. И за соблюдением этих законов кто-то наблюдает.
Сурков стал усиленно вспоминать свой приговор и все, что происходило на суде:
«За нарушение законов физики, преступление против времени и потомков, создание парадоксов третьего уровня, властью, данной мне Вселенной и Богом, а также по ходатайству Комитета по защите времени...»
«Преступление против времени и потомков. Забавная ситуация. Я совершил преступление с помощью своих собственных потомков, но детей у меня нет и теперь уже быть не может, ведь я же умер? Или нет?»
Сурков осмотрел свои руки, ноги и туловище.
«Нет, похоже, умер. А раз умер, какая может быть праправнучка? А если нет праправнучки, какое может быть преступление? Я чего-то не понимаю».
Такой простой и такой очевидный вывод привел Суркова в состояние сильного возбуждения.
«У меня есть сообщник, и раз он является моей праправнучкой, значит у меня должны быть дети. А может, они есть, но я этого не знаю?»
Сурков стал оценивать вероятность последствий своих внебрачных связей. Вероятность показалась ему крайне незначительной, тем не менее исключить ее Сурков не смог.
«Это уже совсем скверно. Мало того, что у меня, возможно, есть внебрачные дети, так они еще и под монастырь подвели. Насчет детей, это понятно, - я тут и сам виноват, а насчет приговора... Что это за беспредел? Суд, как пародия: ни адвокатов, ни доказательств. Где Вселенская справедливость?»
- А судьи кто?! - закричал Сурков.
* * *
Сурков сам оценивал время, проведенное в карцере, как невероятно долгое. Год это был или столетие - он не мог определить, но то, что это было долго, он мог поклясться. Он дописал концепцию Ада и перешел к смыслу жизни, затем к смыслу смерти, потом к жизни, к смерти и, наконец, к самому смыслу. Выяснилось, что никакого смысла в смысле нет, даже если не подразумевать смысловой нагрузки в самих смыслах. Подсмыслов нашлось невероятное множество, и, разбирая оттенки, Сурков понял, что у него закончились чернила. Он пару раз заправлял ручку кровью, всаживая перо в вену, и обнаружил, что все, на чем можно писать, закончилось. Сурков стер ладонью концепцию Ада, которая теперь казалась ему полной околесицей. Философский уровень, на который он поднялся, требовал все больше места на стенах. Сначала он писал через строчку, затем, расписав свои руки и ноги, Сурков обнаружил, что может составлять сложные алгоритмы, сочетая слова и буквы, заполняющие стены по вертикали, горизонтали и диагонали. Такой алгоритм сильно сжимал информацию, хотя и требовал долгого составления. Суркову некуда было спешить. В ближайшие несколько лет он составил труд, который назвал «Концепция Всего Живого». Для экономии места он сократил название до КВЖ. Книгу записал на ногте левой ноги в составленном им коде. Большую часть труда занимало название, так как к нему очень тяжело было подобрать индексы. Работа наверняка разместилась бы на полутора тысячах страниц обычного печатного текста. Сводилась она к тому, что в мире существует общая концепция развития, которая направлена от простого к сложному. О том, что эта концепция необратима, и то, что она не может быть повернута вспять, как, например, живая материя не может эволюционировать в неживую, а нематериальный мир в материальный.
Когда Сурков поставил точку на край ногтя, дверь камеры открылась. Черт Паркер возник на пороге так буднично, как будто оставил Суркова минуту назад.
- Пойдемте, Сурков, - сообщил он. - Вам пора вариться.
- Скажите, Паркер, - спросил Сурков, - а вам не дали повышения?
- С вами дождешься, - удивил Паркер панибратской репликой Суркова.
- Вы ведь не за этим пришли?
Паркер брезгливо посмотрел на Суркова и нехотя произнес:
-Вы становитесь опасны, Сурков. Вялый от вас пострадал, но от меня этого не дождетесь.
Диалог Суркову показался странным. Он решил, что обязательно узнает, почему Паркер перестал дистанцироваться с грешником, но это выяснилось гораздо быстрее. В Аду его ждал полный лысеющий мужчина на вид лет пятидесяти, с коричневым портфелем из крокодиловой кожи.
- Меня зовут Михалай, - сообщил он.
- Гоша, - Сурков пожал протянутую ладонь, поймав себя на мысли, что впервые делает это в Аду.
- Я провожу расследование катастрофы.
- Ах, это, - разочарованно пожал плечами Сурков.
- Не только, - сообщил Михалай, очевидно, перехватив разочарованные мысли. - В данный момент дело касается непосредственно вас. Вернее, вашего осуждения. Есть информация, что вы незаконно были осуждены на пребывание в Аду, и ваше дело может быть пересмотрено.
- Хорошие новости, - обрадовался Сурков.
- Для вас - хорошие новости, а для меня - большие хлопоты.
- Я же понимаю, это ваша работа, - медленно ответил Сурков, понимая, что Михалай клонит в сторону авторучки.
- Я, разумеется, выполню работу, но это может занять весьма продолжительное время.
- А в чем она заключается? И к чему это может привести?
- Вам могут снизить жесткость наказания или даже перевести повыше.
- Не смешите меня, Михалай. Мне уже рассказали, что здесь почем.
Небрежность Суркова была такой искренней, что Михалай купился на нехитрую уловку и, достав из кожаного портфеля скоросшиватель и стопку серых листов:
- Пишите, - предложил он, - заявление в Оправдательный комитет.
- Форма есть?
- Я вам продиктую. Пишите: О, Боже, от раба твоего. ФИО. Дальше - незаслуженно осужденного в грешники номер такой-то, от такого-то числа. Дальше: Прошу рассмотреть мою просьбу о пересмотре дела номер такой-то. Номер спишите со скоросшивателя. От такого-то числа. Дальше.
Михалай продиктовал Суркову короткое заявление, после чего дважды перечитал его и, облизнувшись на авторучку, спрятал в портфель.
Спустя десять суток Суркова вытащили из кипящего масла посреди наказания. В раздевалке его ждал довольный Михалай, помахавший перед носом Суркова голубой бумагой.
- Вот решение о пересмотре.
- Шутите?
- Не шучу. Одевайтесь и едем. До суда вы переводитесь в изолятор. Будете на легких работах, почти как на химии.