Волчица лунного князя (СИ) - Замосковная Анна. Страница 48

— Ага. — Вася улыбается во все зубы. — Своё сердце. Так что если надумаешь меня выбрать — просто скажи об этом в день решения.

— День решения? — Продолжаю теребить опалы.

Катя подаётся вперёд, точно отличница-ученица, жаждущая скорее поделиться знаниями:

— По старинной традиции так называли день, когда жрица сообщает, кого из кандидатов выберет в мужья. — Она снова садится прямо. — Я в архивах посмотрела. Жаль, смотрины теперь не проводят, весёлое же дело. Раньше их с размахом праздновали, представители стай друг к другу в гости ездили, внеочередную ярмарку устраивали. Не то что сейчас. — Катя вздыхает.

— Да ладно. — Вася толкает её локтем. — Ты так печалишься, будто это тебя смотрин лишили.

— Ну и лишили. — Катя скрещивает руки на груди и надувает губы. — Просто сосватали и всё. За этого белобрысого зануду. А мне белобрысые не нравятся.

— Ну да, — кивает Вася и взлохмачивает тёмную шевелюру. — Блондины — это вообще не то. Блеклые они какие-то.

— И занудные, — тоже кивает Катя. — Особенно в этой стае.

— В этой стае — да. Мы с ними торгуемся иногда, и это страшно. Так что если понадобится ещё раз на женишка твоего что-нибудь уронить — обращайся. — Вася похлопывает Катю по плечу и переводит взгляд на меня. — А ты, Тамарочка, этих зануд не выбирай. Ты меня выбери.

— Так ты выбыл из состязания, — улыбаюсь я.

— Но ты можешь попробовать. — Вася пожимает плечами и разводит руками. — Это будет твой выбор, лунный князь обещал это с трона, а такое обещание нерушимо.

Тень рядом с его коленом приходит в движение, вытягивается. Резко оборачиваюсь, смотрю вверх: с края стеклянной крыши нас разглядывает тоненькая фигурка. То ли женщина, то ли подросток.

— Беги! — Катя подскакивает, тянет Васю за руку.

Тот медлит несколько мгновений. Наблюдатель соскальзывает с крыши. В следующий миг тихий вой просачивается сквозь стену. Вася обращается бурым с белёсыми проплешинами волком и пулей выскакивает из комнаты. Что-то звонко роняет. Рычит ругательство. Хлопает дверь — дома только днём стоят открытые и со шторами, на ночь здесь всё же запираются.

Катя в один прыжок оказывается под потолком, цепляется за выступ под стеклом и, наклонив голову, высматривает, что там снаружи. А я так и сжимаю в руке самый большой опал.

— И что с ним будет, если поймают? — уточняю я.

Спрыгнув, Катя потуже перетягивает пояс халата и чешет макушку:

— Побьют. Но он запомнил дорогу, думаю, успеет удрать. — Она застывает со странным выражением лица. Сцепляет руки, и выражение сменяется на мечтательное. — Подкупить подругу возлюбленной, пробраться в чужую стаю, усыпить лунного воина… вот это любовь. — С улицы доносится отдалённый вой. Катя обращает ко мне мерцающие глаза. — Как тебе повезло! А давай я помогу вам сбежать? Это будет так романтично.

— Пф, — доносится со шкуры у стены.

Подскочив, Катя уносится в соседнюю комнату. Снова заглядывает, всматривается в Ариана. Ей видна лишь его макушка и мерно вздымающийся бок, а вот мне — открытые мерцающие глаза.

Интересно, много ли он слышал и видел?

Глава 20

— Катя, ты спать ложись. — Улыбаюсь ей. — Или прогуляйся, посмотри, как там… погода.

Она продолжает смотреть на Ариана. Он подёргивает лапой и вдруг перекатывается на другой бок.

— Спит? — почти одними губами спрашивает бледная Катя.

— Спит, но ты лучше иди, а то вдруг разбудишь. Зачем оно нам?

Подумав, она мотает головой и закрывает дверь с той стороны. Поворачиваюсь к Ариану. Он, положив морду на вытянутые лапы, снова смотрит на меня.

— Притворялся? — спрашиваю я.

— У снотворного специфический запах, его даже мёд не перебивает.

За дверью раздаётся шорох. Возможно, Катя слишком эмоционально отнеслась к тому, что её уловку раскусили. А я продолжаю допрос:

— Зачем притворялся?

— Хотел посмотреть, зачем она это сделала… И может быть даже показать тебе, что не стоит доверять первым встречным.

Он прав, но сейчас мне это очень не нравится!

— Сноб, — бормочу я. Нет подушки, чтобы бросить в него, поэтому закутываюсь в шкуру и под прикрытием меха расстёгиваю платье. — Исходя из этой логики, я и тебе доверять не должна.

— Я далеко не первый встречный, — неожиданно мягко напоминает Ариан. Опаловое ожерелье мешается, замок путается в волосах, и я раздражённо их отдираю. — И ты лунная жрица, а заботиться о жрицах — моя обязанность.

— Ну да, именно потому, что ты так здорово выполнял свои обязанности, я сейчас здесь.

Борьба с платьем так увлекает меня, что не сразу замечаю — Ариан молчит. Не отвечает долго. Поворачиваюсь: он стоит надо мной, глаза светятся. Дёргаюсь отпрянуть, но запутываюсь в шкуре, подоле и рукавах.

Постояв немного, Ариан отходит к своей шкуре и растягивается на ней спиной ко мне.

Наконец я выбираюсь из неудобного платья. Теперь на мне лишь кружево белья. Ариан лежит в прежней позе, мерно дышит. Снаружи не доносится ни звука. Тихо и за дверью.

Плотнее укутываясь в шкуру, снова вспоминаю оформленный звериными черепами и костями душ, в который меня загнали на водные процедуры перед сном, унитаз с кольцом из полированного дерева. Думаю, что перед Арианом всё же стоит извиниться. Вспоминаю уборные с низкими раковинами и у самого пола установленными унитазами, пытаюсь представить, как этот зверинец справляет нужду. И перед Арианом стыдно за резкие слова. А интересно, повара готовят в человеческом виде или зверином? И Ариан… Ариан… Ариан…

— К тебе пришли, — мрачно сообщает Катя и отступает от распахнутой двери в спальню.

Спросонья ничего не понимаю. Придерживая сползающую шкуру, пытаюсь протереть глаза. В комнату шагает Ламонт. Опознаю его по узким кожаным штанам, облепляющим длинные стройные ноги. Лицо закрывает букет алых роз. Их десятка три, не меньше. От неожиданности чуть не отпускаю прикрывающую меня шкурку.

— Доброе утро, — взмахнув цветами, улыбается Ламонт. — Простите… прости, что разбудил, но у нас мало времени, а я бы хотел использовать его по полной.

Лунный свет, заливающий комнату и мерцающий в зелёных глазах, упорно не вяжется в моей голове с утром. Честно говоря, глаза устали от этого ненормального контрастного сияния.

— Можно включить электрический свет? — сипло прошу я. Опомнившись, натягиваю любезную улыбку. — Спасибо, и тебе доброго утра.

Ламонт смеётся. Смех у него грудной, низкий, очаровательный. Кошусь на заячьи шкуры в стороне. Ариан лежит, только глазами посверкивает. Сердится.

— Можешь выйти на минутку? — киваю Ламонту на дверь. — Не привыкла переодеваться перед малознакомыми мужчинами, даже если мы перешли на «ты».

— Но он тебе не мешает? — На Ариана Ламонт не смотрит, но и так понятно, о ком речь.

— Ну, мне от него при всём желании не избавиться, — с деланным сожалением признаюсь я. — Уже привыкла. Для меня это вроде как часть интерьера.

У части интерьера вырывается фырк-рык. И глаза наверняка сверкают, только я поддерживаю линию поведения Ламонта и в ту сторону не смотрю.

Пронизанная лунным светом вода приятно скользит по ногам. Растопыриваю пальцы, и она щекотно скользит между ними. Рядом так же растопыривает пальцы ног Ламонт. В мерцающей глубине вспыхивает чешуя рыбок. Спокойно. Даже хорошо. Не хватает только согревающего тепла солнца.

— Тебе, наверное, странно у нас, — задумчиво произносит Ламонт и пытается ухватить ногой юркую рыбину.

Невольно поднимаю взгляд на гигантскую луну. В её лучах серебрятся пики елей на противоположном берегу. Мы сидим на краю пирса почти посередине реки. Волны плещутся о многочисленные лодки, и те глухо стукаются друг о друга. Хорошо, но…

— Очень странно, — признаюсь откровенно.

— В Сумеречном мире я впервые побывал год назад. И это было страшно. Думал, ослепну.

— А мне видно плохо. То есть, конечно, в пределах нормы, но темновато. И глаза быстро устают.