Кийя: Супруга солнечного бога - Черемина Наталья. Страница 14
Спустя короткое время Место Красоты было официально оповещено о визите молодого фараона.
— Нефертити скоро рожать, — переговаривались жены, примеряя драгоценности. — Его величество изголодался.
Известие о визите фараона мигом взбудоражило сонный гарем. Сестра Гилухеппа вместе со своей подругой Зугарти взволновались не на шутку:
— О боги, мы так растолстели!
— Что ж в этом плохого? — спрашивала Кийя, помня, что на ее родине тучные женщины считались воплощением сытости, богатства, а стало быть, и красоты.
— Это ужасно! Надо срочно худеть! Здесь, в Кемет, полнота считается признаком дурного вкуса и невоздержанности.
Кийя, которой полнота не грозила в ближайшие лет десять, лишь недоуменно пожимала плечами. Чего они так всполошились? Можно подумать, молодой Аменхотеп обратит внимание на стареющих отцовских жен. А вот ей, Кийе, стоит как следует продумать свои действия. Она разом вспомнила ночь в храме Атона, картина нежных, бережных ласк Аменхотепа и Нефертити встала перед мысленным взором как наяву. Кийя уже не злилась и не горячилась. Она хладнокровно и придирчиво, как ученый, перебирала в уме каждую деталь этой картины. «Нефертити… сытая, ленивая кошка… мнит себя цветком, который надо только нюхать или трепетно гладить… мягкая, податливая… неженка. Я буду другой!»
Накануне визита фараона поздно вечером она сидела в купальне и рассеянно обрывала лепестки плавающим в воде цветкам. Она уже хорошо знала, как завтра будет одета, украшена, умащена, какой танец будет танцевать, какие слова говорить. Она сотни раз прокручивала в голове варианты своего поведения в той или иной ситуации, пыталась предугадать реакции своего непредсказуемого царственного супруга и просчитать свои действия. Вроде бы все было продумано и отрепетировано, но она все еще была не уверена в себе. «Шубад, как мне тебя не хватает», — мысленно воззвала Кийя. И, как озарение, к ней пришли слова наставницы, слова, сказанные в первый день их знакомства: «Не научившись получать удовольствие сама, ты не сможешь в полной мере дать его другим». «Какое уж тут удовольствие», — ворчливо сказала сама себе Кийя, вспомнив мучительную сцену своего лишения девственности.
Вновь ощутив горечь своего унижения, она съежилась, но внезапно на смену неприятному воспоминанию пришло воспоминание первого поцелуя. Кийя ухватилась за него как за соломинку. «Я должна разбудить свою чувственность», — твердила она, несмело протягивая руку к лону. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что вокруг никого нет, она зажмурилась и попыталась оживить эту сцену в своем сознании: стремительно приближающееся лицо Аменхотепа, таинственно мерцающие в свете факелов полуприкрытые глаза в ободке черной краски, запах ладана и пота, длинные, тонкие пальцы, скользящие по ее груди… Палец нащупал маленький комочек в глубине чуть влажной складочки. Бугорок тотчас откликнулся горячей пульсацией. В голове одна картина сменяла другую: играющая солнечными бликами река и он, неспешно идущий по усыпанной цветами дороге, по аллее пригнувшихся к земле подданных. Пустыня и дикий, алчный взгляд кочевника из-под грязного тюрбана. Улыбка на красивом лице Мени, держащего в руках железный кинжал. Нежные руки служанки, растирающие ее живот благоуханным маслом. Огромный вороной жеребец, тянущий голову к кобыле. Ее дядя, молодой полководец, влетающий в зал приемов в пыльных, окровавленных доспехах…
Кийя ожесточенно круговыми движениями массировала тот самый бугорок, разбухший до внушительных размеров. И снова чувствовала, как дразнящая щекотка ускользает из-под пальцев. Ее замутненный взгляд остановился на струйке воды, вытекающей из каменной пасти льва. Не отдавая себе отчета в этом стремлении, она погрузилась в бассейн и поплыла. Держась за стенки, она устроилась в углу как раз под этим маленьким водопадом, легла на воду и широко развела ноги, так, что ровная упругая струя воды ударила точно в ее растревоженные женские органы. Прошло всего несколько мгновений, и тело Кийи судорожно выгнулось, в глазах потемнело, и сквозь оскаленные зубы вырвался глухой стон, переходящий в звериное рычание. Чтобы не закричать в голос, она поспешно поднесла ко рту руку и до крови закусила ее. Спустя еще мгновение она стояла по грудь в воде, прижимая ладонь к ребрам, из-под которых едва не выпрыгивало сердце. «Что это было? — спросила она сама у себя и вдруг рассмеялась: — Шубад, ты знала, о чем говорила».
На следующий день Аменхотеп пожаловал в Место Красоты в назначенный срок, принеся с собой сундук с подарками и пять корзин с угощениями. Слуги составили дары в главном зале, в котором уже были накрыты столики и играла музыка. Среди огромных ваз с живыми цветами порхали сотни бабочек, специально выловленных в фиванских садах и доставленных нынче утром в корзинках. В курильницах дымились ароматные травы, политые маслом, каменный пол устилал плотный ковер разноцветных лепестков. Молодого Аменхотепа усадили на трон в центре зала, сзади немедленно пристроились носители опахала и принялись обмахивать государя, ублажая его разгоряченное тело ласковым ветерком. Вокруг на низеньких табуретках расселись прекрасные жены, одетые в полупрозрачные одеяния и пышные парики. Некоторые были и вовсе без платьев, зато увешаны золотом с ног до головы.
С ходу опустошив полную чашу виноградного вина и пригубив благородного гранатового, фараон огляделся:
— Благодарю за прием, любезные хозяйки. Среди вас я чувствую себя неуклюжим кротом, по ошибке попавшим в чудесный цветник.
Кокетливый смех заглушил его последние слова, и женщины наперебой защебетали:
— О, ваше величество…
— Твои уста источают мед…
— Твое дыхание — живительная пища…
— Несравненный поэтический дар ты тратишь на недостойных жен…
— Ваше присутствие в моей жизни и есть источник поэтического дара, — в тон им отвечал захмелевший Аменхотеп.
— Господин так добр…
— Так прекрасен…
— Великодушен…
— Щедр…
Кийя с улыбкой слушала льстивые излияния гаремных обитательниц и изящное словесное жонглирование фараона. Ее молчание и отрешенность привлекли внимание Аменхотепа.
— Моя юная жена опечалена? Моя звездноокая Кийя скучает?
— Напротив, мой господин, — с готовностью отвечала она. — Твоя смиренная рабыня наслаждается любимым голосом господина и мечтает еще хоть раз услышать чудесные вирши, что рождаются в его божественном сознании.
Аменхотеп выглядел удивленным и польщенным.
— Неужели тебе доводилось слышать вирши в моем исполнении?
— Конечно, ваше величество. В день нашего бракосочетания, в храме Отца нашего единственного, сияющего на небосклоне.
— Как? А я думал, что ты не понимаешь.
— Египетский язык не дался мне легко, но твои гимны Отцу нашему небесному навсегда врезались в мою память. Ибо я услышала их не ушами, а сердцем.
Аменхотеп внимательно и серьезно смотрел на Кийю, словно увидел ее впервые. Все окружающие притихли, боясь нарушить эту неожиданную паузу. Наконец он нарушил молчание:
— Для тебя, моя Кийя, мне не жаль прочесть священные строки.
Все вокруг оживились и наперебой закричали:
— Просим, просим!
— Осчастливь!
— Пролей свет на наши головы!
Аменхотеп встал, на мгновение задумался и изрек: