Кийя: Супруга солнечного бога - Черемина Наталья. Страница 16

Медленно, со вкусом он исследовал ее тело, пробуя его на ощупь, на вкус и на запах. Долго рассматривал ее женские органы, очерчивая пальцем все их складочки и выпуклости. Делал это он с лицом любопытного мальчишки — с горящими глазами, азартно закусив губу. Налюбовавшись, он стал так же медленно, дразняще очерчивать те же самые узоры, но языком. Тело Кийи выгибалось, пальцы судорожно мяли тонкие простыни.

— Иди же ко мне! — не выдержала она. — Скорее!

Аменхотеп как будто ждал этого приглашения. Он лег на нее и снова поцеловал в губы. На сей раз поцелуй не был нежным — это было скорее пожиранием. Ощутив острый, солоноватый вкус, который он принес из ее лона, Кийя уже не владела собой. Задыхаясь, она подалась к нему всем телом, обхватила руками и ногами и прижалась так тесно, словно хотела раз и навсегда слиться с ним в один организм…

В течение месяца его величество Аменхотеп Четвертый был каждодневным гостем Места Красоты. Правда, в общих увеселениях он больше не участвовал, предпочитая уединяться в покоях с Кийей. Устав от страсти, они много говорили. Аменхотеп рассказывал ей о своих планах, перемежая практические соображения с рассуждениями о жизни, боге и месте человека на земле. Он объяснял Кийе смысл своего учения о едином творце и поражался живости ее ума, благодаря которому она улавливала его мысли с полуслова и задавала интересные вопросы.

— Ты говоришь о едином боге и тут же называешь Атона, Шу и Ра-Хорахте, — говорила она и, затаив дыхание, ждала ответа.

— Это лишь ипостаси единого творца.

— Но ты называешь и Маат.

— Маат не бог, а истина. Это порядок, без которого все низвергнется в хаос.

— Стало быть, это тоже ипостась единого творца.

— Скорее, его неотъемлемая часть. Но ты умница, азиатка.

В этих разговорах был кладезь сведений для митаннийского государя Тушратты, но Кийя забыла о данном отцу обещании. Она забыла, чья дочь, забыла обо всем. Даже идеи и теории мятежного супруга, хоть и увлекали ее, но не заменяли самого его присутствия. Смысл существования заключался в ожидании вечера, когда придет ее любимый господин и скажет высокомерно: «Мое величество здесь, радуйся, женщина», — а потом рассмеется, как нашкодивший мальчишка.

Но как раз накануне того, как она собиралась сообщить ему радостную весть, он не пришел.

— Нефертити родила, — перешептывались жены гарема.

Нефертити родила девочку, и счастливый отец не отходил ни на шаг от своей главной жены и первого ребенка. С трудом превозмогая гордость, Кийя написала ему, что тоже беременна, но ответа не получила. Она послала служанку с устным сообщением, но та вернулась, доложив, что к счастливым родителям никто не допускается. Кийя опустила голову и посмотрела на свой еще плоский живот. Погладила его — сосуд жизни будущего отпрыска божественного фараона. И отправилась писать письмо Тушратте.

Спустя еще месяц умер старый фараон. Церемонии по отпеванию, похоронам и паломничествам растянулись почти на полгода. Страна замерла в ожидании. Многие, в том числе и иностранные государи, ждали продолжения политики Аменхотепа Третьего от его сына. Некоторые не скрывали, что не принимают юного мечтательного фараона всерьез, и адресовали дипломатическую почту царице-матери Тии. Скоро они поняли, что жестоко ошибались.

Аменхотеп Четвертый заявился в Место Красоты, когда Кийя была на шестом месяце.

— Я слышал, что ты беременна, моя дорогая, но не смог навестить тебя ранее.

— Господин очень занят, я понимаю, — отозвалась Кийя с плохо скрываемой горечью. Она знала, что занятый супруг каждый вечер проводит с Нефертити и дочерью.

— Ты даже не понимаешь, насколько я занят. Скоро все будет по-другому. Все… — Он улыбнулся каким-то мыслям, потом прервал свои раздумья и сообщил деловым тоном: — Ты родишь сына, и он станет мужем моей дочери, Меритатон. Как муж принцессы божественной крови, со временем он станет фараоном. Да, и еще одно. Ты поедешь со мной.

— Куда? — растерянно спросила Кийя, но Аменхотеп уже стремительно выходил из покоев. — И откуда тебе знать, что я рожу сына?..

Аменхотеп угадал, Кийя родила сына и назвала его Сменхкара. Она безошибочно чувствовала, что порадует царственного мужа, включив в имя новорожденного принца упоминание солнечного бога. С другой стороны, упоминание Атона в имени наследного принца означало бы наглый вызов пока еще могущественным фиванским жрецам. Поэтому Кийя включила в имя сына древнего бога солнца Ра. Судя по тому, что вдовствующая царица Тии явилась к ней с частным визитом и одарила обширными угодьями с виноградниками в Дельте, она все сделала правильно.

Время шло, а фараон словно забыл о своей второй жене. Задуманные перемены в государстве захватили его полностью, не оставляя места для женщин. Из своих покоев в Месте Красоты Кийя жадно следила за всем происходящим в стране. Следила и подробно записывала, чуть ли не ежемесячно отправляя рапорты о происходящем в Вассокан. Она делала это с мстительным удовольствием и затаенным сожалением. Царевна прекрасно отдавала себе отчет, что забыла бы о своих обязательствах перед отцом, если бы муж каждый вечер приходил к ней, а не к Нефертити.

«…построил в Фивах храм Атона и заявил, что это есть единственный истинный бог, — писала она Тушратте. — Прекратил пожертвования храму Амона и все подати, ранее принадлежащие фиванскому богу, перераспределил в пользу новоявленного божества. Запретил называть себя Аменхотеп, что значит «Амон доволен», и принял новое имя Эхнатон — «угодный Атону». Но этого ему показалось мало. Между Фивами и Мемфисом он затеял стройку прямо в пустыне. Город будет называться Ахетатон — «небосклон Атона», и туда переедет столица Египта. Жрецы ропщут, но их никто не слушает. Армия на стороне молодого Хоремхеба, а тот предан фараону…»

«С одной стороны, это хорошо, — отвечал Тушратта дочери, — ибо его границы остались без присмотра и хетты, миновав нас, уже напали на одного из северных князьков, который тщетно взывал к вниманию фараона. С другой же стороны, это плохо, ибо золото, причитающееся нам, идет на все эти преобразования в государстве. Я понял, что с самим говорить бесполезно, но есть еще Тии. Говори с ней, убеждай, что золото нужно Митанни. Обещай, что Митанни примет удар хеттов на себя, если получит золото от Египта…»

Кийя постаралась сдружиться с вдовствующей царицей и исправно выполняла поручения отца. В Вассокан вновь последовал обоз с подарками, правда, гораздо более скудными, чем во времена старого Аменхотепа. Тем временем строительство новой столицы подходило к концу, и новоявленный фараон Эхнатон почтил своим присутствием Место Красоты. Не утруждая себя застольем с дамами, он сразу же прошел в покои Кийи. И застал ее врасплох — она молилась Иштар. Лицо фараона исказилось гневом.

— Значит, так ты верна Отцу нашему небесному?

Он уже развернулся, чтобы выйти вон, как Кийя метнулась к двери, загородив ее:

— Ты не можешь уйти, господин, несправедливо обвинив меня! Я не молилась, а поминала мою убитую наставницу. Сегодня день ее рождения. Она была жрицей Иштар, да! Но, кроме этого, она спасла мою жизнь. Если бы не Шубад, я бы с тобою сейчас не говорила.

— И для поминания женщины ты стояла на коленях перед гнусным идолом? — спросил Эхнатон, немного смягчившись, но все еще саркастически.

— Идол похож на нее лицом. Вавилонский мастер ваял его с натуры Шубад. Я будто разговаривала с моей верной подругой. Ведь я… так одинока. — Неожиданно для себя самой Кийя вдруг расплакалась.

Растерянный Эхнатон подошел к ней и неуверенно погладил по голове. Она рывком обняла его и прижалась всем телом, словно ища защиты.

— Ты не одинока, — пробормотал он, — у тебя есть я. И сын. Кроме того, вокруг тебя женщины. Даже родная сестра.

— Ах, им нет до меня никакого дела! А мы с сыном не видим тебя подолгу. Я сохну, мой господин! — Кийя беспомощно посмотрела на него снизу вверх и прильнула к груди. Осторожно касаясь губами тонкой ткани, она нашла маленькое острие мужского соска и мягко поцеловала. Потом еще раз и приникла надолго, с жадностью.