Наёмный самоубийца, или Суд над победителем (СИ) - Логинов Геннадий. Страница 38

Во-первых, Чезаре слыл в прессе непревзойдённым гипнотизёром, магнетистом и медиумом. И это было вполне обоснованно: в то время, как у многих мистификаторов в других цирках из зала постоянно вызывали заранее подготовленных «случайных» зрителей, — Чезаре Великолепный мог принудить любого скептика выйти к нему на манеж, достав из карманов и положив в его сверкающий цилиндр все деньги и драгоценности, которые, естественно, позднее возвращались законному владельцу. Он безошибочно угадывал любое случайное число, задуманное и записанное скептиком, и в том случае, если и это казалось неубедительным, — выносил на потеху публике всё грязное бельё вопрошавшего, детально излагая такие подробности, которые не мог разузнать обычными средствами, исключая мистику. Естественно, последнее могло нажить ему немалое количество врагов, но здесь уже плавно поднималось «во-вторых».

А во-вторых, все, с кем у Великолепного Чезаре возникал мало-мальски серьёзный конфликт, принимаемый им самим за личное оскорбление, вскоре погибали мучительной смертью в результате несчастного случая. И хотя никаких оснований предъявлять ему обвинения в убийстве, не говоря уже о прямых или косвенных доказательствах его причастности к трагическим происшествиям, не находилось, — систематическая закономерность была налицо. При этом не имело значения, являлась ли прежде жертва сотрудником цирка или вообще занимала высокий пост, проживая где-нибудь в отдалённой стране мира.

По меньшей мере Фокус-покус мог с полной уверенностью привести в пример хотя бы несколько случаев. Молодая красотка, грациозно ходившая по канату с малых лет так же естественно и непринуждённо, как обычный человек по земле, сорвалась и разбилась, а после долгое время мучительно агонизировала — на следующий день после того, как решительно отказала Чезаре в его домогательствах. Тогда ещё связать два этих события не получилось, потому что падение выглядело пусть и неожиданным, но вполне естественным. Далее был дрессировщик, которого лев, воспитываемый им с рождения, ни с того ни с сего растерзал прямо во время выступления: незадолго перед этим артист сделал непристойное замечание касательно матушки Чезаре, возмущённый его алчностью и цинизмом. Позднее метатель ножей, до этого никогда не промахивавшийся, умудрился вогнать лезвие в свою привязанную сестру и, не сумев оправиться от потрясения, вскоре покончил с собой. До этого они оба заявляли, что их терпение кончилось, и в скором времени собирались покинуть цирк, переметнувшись в другую труппу.

Потом было несколько журналистов, представивших Чезаре и его цирк в крайне невыгодном свете; парочка зрителей, продолжавших упорно называть его чудеса дешёвым шарлатанством; несколько сыщиков, закономерно углядевших в происходящем некую связь и предпринявших слишком настойчивые попытки докопаться до личности медиума и его отношения к серии смертей, напоминающих несчастные случаи…

И это был далеко не полный список, в который можно было включить даже таких сильных мира сего, как некоторые высокопоставленные политики и лица духовного сана. Безусловно, имели место и домыслы, и преувеличения, но даже и без них подтверждённые факты выглядели весьма впечатляющими. По слухам, некий господин, состоявший в одном тайном обществе вроде розенкрейцеров или масонов (а по другим сведениям, священник-иезуит или польский еврей-каббалист), посетивший одно из представлений Чезаре вместе со своими дочерьми, сделал для себя определённые выводы и, не тратя времени на поиски каких-либо доказательств равно как и не делясь ни с кем своими соображениями, просто взял пистолет и направился вершить возмездие, но бесследно исчез, оставив дорогую машину брошенной посреди дороги. Впрочем, это уже больше походило на байку.

Работники ненавидели и боялись владельца цирка, но большинство из них теперь страшилось не только говорить, но даже и думать о нём что-либо, что могло бы прийтись ему не по душе. Если она, конечно же, у него была.

В-третьих, его фокусы, если, конечно, было правильно их так называть, являли собой нечто неестественно жуткое и в то же самое время необъяснимо привлекательное для определённого круга ценителей. Эпатажные и шокирующие, первое время они вполне ожидаемо становились причиной грандиозных скандалов, вызывая своей резкостью и омерзительностью неприятие даже и у тех, кто считал нормальным высмеивать чужие аномалии и увечья, зубоскаля с оттенком превосходства в голосе. Но со временем они стали такой же визитной карточкой, как и коллекция. Со временем он начал показывать их всё реже, оставляя на потом, демонстрируя их лишь по большой зрительской просьбе и то — не каждый раз, тем самым подчёркивая их значимость и эксклюзивность.

Перед началом подобных номеров он предупреждал детей, беременных женщин и впечатлительных людей, что то, что сейчас предстанет пред ними, может ввергнуть их в настоящий ужас, и предлагал покинуть помещение, но вместе с тем напоминал, всё это — не более чем правдоподобная иллюзия. А после начинало происходить то, что с трудом поддавалось рациональному осмыслению.

Во всяком случае, Фокус-покус, будучи профессиональным престидижитатором и прекрасно зная цену трюкам, не мог разгадать эту загадку. Не разделяя суеверного страха перед Чезаре, которого до беспамятства опасались остальные, он считал его неприятным и не вполне порядочным человеком, но не испытывал никакого благоговейного трепета перед мистическим ореолом, окружавшим эту персону. Происходящие вокруг Чезаре события и отношение к нему окружающих Фокус-покус отчасти списывал — на сценический образ, который владелец цирка, как и всякий профессиональный актёр, создал и поддерживал даже и ценой нарочито некрасивых поступков. Отчасти — на паникёрство и легковерность коллег и зрителей, которые обманывались, прежде всего, потому, что желали обманываться. Отчасти — на случайности и совпадения. Но некоторые вещи упорно не желали укладываться в эту теорию.

Когда половинки распиленной надвое собаки начинали бегать, размахивая хвостом и гавкая; или у змеи вырастала вторая голова на месте хвоста; клубы дыма из курительной трубки принимали человеческое очертание, начав бродить по манежу и летать по воздуху; когда из куриных яиц начинали вылупляться создания омерзительной наружности, не похожие ни на один из известных публике биологических видов, — Фокус-покус не знал что и думать. При желании он мог анатомически разложить любой фокус, поведав о том, как и за счёт чего умелые фокусники вводят народ в заблуждение, но не делал этого из соображений профессиональной этики; однако же в данном случае он пусть и желал, но не мог поймать Чезаре на обмане — казалось, тот не использует ни сложных секретных механизмов, ни пластики рук, ни какого-либо дополнительного реквизита, ни помощи ассистентов, а просто выходит и начинает творить своё колдовство.

Версию с чёрной магией фокусник без раздумий отвергал, полагая, что этого не может быть просто потому, что быть не может. Но предложить что-либо иное взамен, способное чётко и категорично поставить все точки над «i», он также не мог. Это было интересно: те или иные теории отчасти могли объяснить суть того или иного трюка, но неизбежно натыкались на какую-либо деталь, разрушавшую всю теорию в целом, словно карточный домик.

Сеанс массового гипноза? А как же фотографии, на которых, по крайней мере, отчасти фиксировалось всё творившееся непотребство? К примеру, стол, подкинутый в воздух призраком, действительно был заметен на фото, как и размытый силуэт самой сущности. Что, впрочем, само по себе ничего не доказывало равно как и не опровергало. Дым и зеркала? Ловкость рук? Хитроумные устройства?

Фокусник не имел ответа, но был убеждён, что это — такие же мистификации, как и любые другие, просто очень сложные и профессионально поставленные. Узнать, как же именно Чезаре ставит подобные трюки, стало уже просто вопросом принципа и наиболее серьёзным вызовом его профессиональному мастерству.

Так или иначе, возможностей пока не предоставлялось. Чезаре обитал в отдельном фургоне, куда лишь изредка допускал кого-либо ещё, когда того требовала деловая необходимость. И каждый, оказавшийся в этом фургоне, впоследствии жаловался на то, что испытывал неприятное ощущение, как будто бы за ним кто-то подглядывает. Даже чуждому суеверий и предрассудков фокуснику бывало там как-то не по себе.