Наёмный самоубийца, или Суд над победителем (СИ) - Логинов Геннадий. Страница 64

Желая как-либо скрасить неловкость ситуации, мсье Десмонд решил устроить своей музе прогулку по ранее не исследованным областям особняка, продемонстрировав роскошную галерею картин, не показанных ранее. Все они были написаны ещё в ту пору, когда престарелый (но всё ещё бодрый и крепкий) художник был ещё молод и зелен. И хотя мсье Десмонд давно уже их не видел, он знал, где и в каком порядке они развешаны, поэтому был готов в любой момент остановиться и рассказать об истории той или иной картины, каждая из которых была жизнерадостной и душевной, не в пример безобразным кошмарным уродствам, представленным ранее.

Как, по-видимому, и ожидалось, картины произвели на девушку по-хорошему неизгладимое впечатление, за которое она была готова простить если не всё, то многое, но, несмотря на улыбку и деликатность мужчины, Манон ощущала, что эти прекрасные, пусть и покрытые налётом пыли, картины ныне чужды для мсье Десмонда и служат ему лишь напоминанием о прошлом. Здесь находилась коллекция фарфоровых кукол, некогда изготовленных и раскрашенных этим загадочным человеком. Встречались корабли и иные предметы в бутылках, помещённые внутрь самыми различными способами: проще всего было сделать складное судно и, потянув за шпагаты, раскрыть его уже внутри бутыли, после обрезав верёвочки; но бывали и сложные варианты — изготовление бутыли непосредственно вокруг предмета или, например, выращивание фрукта в бутыли с последующим обрыванием ветви. Здесь было много пылившихся редкостей и диковин, но, судя по всему, владелец особняка давно не уделял им внимания.

Наконец — мсье Десмонд остановился перед красной дверью, возле которой свисали ободранные обои, обнажавшие таинственные символы, ранее виденные Манон в исследованиях по колдовским средневековым практикам.

— А здесь, образно выражаясь, находится моя комната Синей Бороды. Или ящик Пандоры — смотря, что ближе. Но сути это не меняет. Как бы банально это ни звучало, я попросил бы Вас ни при каких обстоятельствах не открывать этой двери и не заходить внутрь, — лукаво-игривым тоном попросил мсье Десмонд.

— Да, конечно, — кротким и равнодушным тоном согласилась Манон, которой и в самом деле не было никакого интереса до того, что скрывает за собой красная дверь.

— Вообще там не находится ничего такого, что я хотел бы защитить от Вас. Напротив, там находится то, от чего я хотел бы Вас уберечь, — пояснил эксцентричный художник. — Дело в том, что там находится самая удивительная из картин, когда-либо попадавших в чьи-либо частные коллекции. Это не просто выдающаяся картина. Это — универсальная картина. Да-да, вы не ослышались. Именно так: универсальная. Каждый, кто смотрит на холст, видит нечто прекрасное, и для каждого смотрящего — это что-то своё. Увидев подобное хотя бы раз, человек никогда не способен забыть этот чудный образ, эту феерию красок, это волшебство образов…

Мужчина мечтательно улыбнулся, и на лице его на несколько мгновений застыла гримаса счастья, которая вскоре сошла, словно рисунок на песке, смытый беспощадным приливом.

— Но всё имеет свою цену, и не всегда эта цена измеряется в деньгах… — дыхание мсье Десмонда стало прерывистым и, казалось, что, затронув болезненную для него тему, он вскоре рискует свалиться, держась за сердце; но он собрал всю волю в кулак и всё-таки продолжил: — Я видел её всего один раз. И с тех самых пор она находится здесь, за этой дверью. Я не показывал её никому и перепробовал всё, что только было возможно, в поисках решения своего вопроса. Тем временем она просто держит меня и не отпускает, ожидая, что я приведу к ней кого-либо ещё. Возможно, тогда она, наконец, успокоится. А возможно, что и нет. Я каждую ночь вижу во сне ту картину, но так и не решился кому-либо рассказать о ней. Да и как расскажешь о том, что можно лишь пережить самому? Вообще любое настоящее произведение искусства существует лишь в слиянии с тем, кто его воспринимает. Оно не обязательно должно каждый раз доносить какую бы то ни было высокую мысль, да и вообще, если Вы когда-либо будете создавать произведение искусства, то имейте в виду: если Вы в полной мере осознаёте суть своей картины — Вам лучше её не писать…

Мужчина неожиданно рассмеялся, заставив девушку отступить, опасаясь за его душевное здоровье, но тот лишь стиснул её руку сильнее.

— О, я чувствую, что Ваш пульс участился. Напрасно. Не бойтесь. Не обращайте внимания. В конце концов, каждый человек имеет право на безумие. Но моё безумие имеет свою систему… А знаете, давно мы уже не бывали на свежем воздухе. Я думаю, пришло время это исправить, — и, не делая какого-либо резкого перехода, мсье Десмонд развернулся и повёл Манон прочь, увлекая её за пределы особняка.

На улице было пасмурно. День готовился ко сну. Тяжёлые помрачневшие тучи собирались вскоре расплакаться. Дорога была усеяна опавшими листьями, а грустный скучающий ветер играл, поднимая их в воздух, кружа и снова разбрасывая. Редкие встреченные люди сторонились, завидев необычную парочку, сопровождаемую крупным и грозным зверем, провожали её взглядами, выражавшим смешанные чувства, после чего спешили убраться подобру-поздорову.

— Жила-была дама квадратная — во всех отношеньях приятная: с ней всем было очень приятно и делалось сразу квадратно, — весёлый голос мсье Десмонда контрастировал не только с окружающими реалиями, но даже и с тем, что совсем недавно творилось у него на душе. — Кажется, у Эдварда Лира было как-то так. Впрочем, я могу и ошибаться. Вы не могли бы в деталях описать то, что нас сейчас окружает?

Сбитая с толку сначала абсурдной репликой, а затем резкой сменой темы и просьбой своего покровителя, красавица не сразу сообразила, о чём её просят. Она никогда не отличалась особым красноречием и, как могла, описала ему холодную недружелюбную мостовую, рассеянный заспанный свет уличных фонарей, сгущавшееся небо и бесстыдно оголившиеся ветви деревьев, а он молчал, никак не выказывая своего отношения к услышанному.

— В подворотне справа, возле городской свалки, стоит какой-то несчастный бродяга. Он что-то выпивает, — произнесла в какой-то момент Манон. Её спутник наконец оживился.

— Не надо мыслить так поверхностно. Всмотритесь вглубь! Ведь это не бродяга и не пьяница! Это — Сократ, и он — пьёт цикуту!

Девушка поперхнулась от неожиданности и, собравшись с мыслями, продолжила:

— Ну, пусть будет так…

— Ладно, — повеселев, продолжил мсье Десмонд. — А что здесь ещё?

— Под мостом протекает река. Она уносит опавшие листья. Тихо журчит. В ней отражается застланное тучами небо. Мне кажется, что она грустит, — с твёрдой неуверенностью предположила Манон.

— Нет, она не грустит. Она уносит грусть. Мою. Вашу. Когда-то я зачёрпывал в ней в ладони луну. Пускал маленький корабль с маленьким Одиссеем на маленькие подвиги. Но это было очень давно… — казалось, мужчина готов предложить спуститься к воде, сесть в какую-нибудь лодку и плыть, куда глаза глядят, но раскат грома — скорее внезапный, чем неожиданный — прервал его на полуфразе, застав врасплох. Решив не искушать судьбу и не бродить по улицам дальше в ожидании могучего ливня, мсье Десмонд велел возвращаться, и вскоре позади остались и Сократ, и уносящая грусть река, и холодные пустынные улицы, по которым, в преддверье рандеву с ливнем, гулял проказник-ветер.

Наблюдая за чарующими плясками огня в жарком театре камина, Манон подводила итоги последнего времени, и сделанные ею выводы были неутешительны. Д`Фови казался ей не то чернокнижником, не то безумцем, не то безумным чернокнижником. Опасным, зловеще обаятельным, человеком высокого ума, высокой проницательности и высокой внутренней силы, наделённым необычным сочетанием редких талантов и качеств. Она могла попытаться бежать от него, но ощущала, что, во-первых, ей просто могут не дать этого сделать, а во-вторых, даже если ей удастся уйти от его пса и от него самого, Д`Фови рано или поздно найдёт себе другую музу и совершит что-нибудь ужасное. Что-то отвратительное. Нечто, отбрасывавшее тяжёлую обволакивающую тень над Манон.