Волк в капкане (СИ) - Lehmann Sandrine. Страница 64

— Сейчас расплачусь от умиления и радости.

— Прибереги свои слезки для чуть попозже.

— Только не говори, что собираешься меня бить.

— А ты этого хочешь?

— Не уверена.

— И хорошо. Я этого делать не собираюсь, — отрезал он. — Даже если попросишь.

— Ого, — Рене удивилась его неожиданной серьезности. — Это так важно?

— Надо быть больным на всю голову, чтобы получать от этого удовольствие, — сообщил он, примеряясь к тому, как бы половчее привязать ее запястье к тонкой резной металлической инкрустации в изголовье.

— Тогда и ты можешь поплакать от облегчения — я тоже этого не люблю. Хотя, вообще говоря, такие дядечки вроде тебя… ну знаешь, такие доминантные самцы, вожаки стаи и все такое… вроде как могут на это вестись.

Отто презрительно фыркнул и ловко зацепил обе ее руки так, чтобы они оказались у нее над головой, почти сведенные вместе. Он знал женщин, которые откровенно тащились, когда мужчина причинял им боль или унижал, и его просили об этом, но он этого никогда не делал. Просто потому, что ненавидел насилие — любое. Он и фишку с привязыванием оценил уже во вполне взрослом возрасте, когда понял, что это не имеет отношения к насилию и унижению — это просто одна из эротических игр, и играется по соответствующим правилам.

— Если это из твоего трэша, то бабы-авторши ни хрена в этом не смыслят, — доложил он. — А таких самцов… к врачу. В смирительной рубашке. Ну что, займемся делом, что ли, или еще поболтаем?

Рене сообразила, что обе ее руки привязаны к изголовью, и, изогнувшись, задрала голову, чтобы посмотреть, как он это сделал:

— Ого! И что теперь?

— Теперь думаю, может мне тебя сфоткать и отправить в Россиньоль? Вдруг премию дадут? Типа мужик не только на лыжах гоняет, но и в кровати использует…

— Только попробуй! — всполошилась она.

— Шутка юмора, Браун. Расслабься. А что мы сделаем с твоими ногами?

— Ты вождь, ты и рули.

— Карт-бланш. Понятно. — Отто ухватил ее за щиколотку и оглядел кровать: — Могли бы и изножье такое же сделать. Ничего не получится.

— Какой ужас.

— И не говори. Думаю, тебе придется просто немного согнуть колени и расставить ноги как можно шире.

— Прямо вот так?

Он посмотрел и довольно ухмыльнулся:

— Отлично, малыш.

Он заставил ее кончить два раза прежде чем залез на нее — и еще дважды. А потом они поменялись местами.

Его запястья оказались слишком широкими — длины фиксирующих лент не хватило, и ей пришлось привязать его руки к изголовью собственным шарфом. Он лежал с довольнющей и хитрющей улыбочкой, а у нее в голове вертелась дюжина вариантов, с чего стоило бы начать. Она так сильно желала и любила его — своего чемпиона, героя, своего короля. Он отдыхал, пока она возилась с привязыванием, его светлые волосы вокруг лица были влажные от пота и завились колечками, его мускулистая грудь от тяжелого дыхания так и ходила ходуном, как стройные, лоснящиеся бока великолепного призового жеребца после скачки. Его глаза сияли золотисто-янтарным светом, и в них было столько всего… Столько нежности, ласки, столько желания, и это все было так легко принять за любовь, что Рене потеряла бдительность и размякла. Она прижалась щекой к его плечу и прошептала:

— Ведь ты любишь меня, Отто. Скажи, что ты любишь меня.

Привязанный, голый, поставленный перед необходимостью отвечать на неправильный вопрос. Рене сразу поняла, что совершила промашку, но… какого черта? Она решила идти до конца. Вся нежность исчезла из его глаз — они стали настороженными и непроницаемыми. Он сказал тихо:

— Я тебя боюсь.

— Ты… меня? Но…

Пора было заканчивать дурацкий разговор. Не самая легкая задача даже для сильного, тренированного мужика, привязанного за руки к изголовью кровати — он поднял плечи и дотянулся до ее губ, заткнул ей рот поцелуем, как неоднократно делал за последнее время, когда хотел закрыть какую-то тему. Рене протестующее пискнула, он понял, что она сейчас попытается отстраниться от него и приступить к допросу — у него максимум полсекунды. Его руки связаны всего лишь шарфом, мягким и рыхлым, ангора с акрилом, поэтому ему легко удалось провернуть запястье внутри мягкой петли и освободить левую руку. После этого инициатива оказалась полностью в его руках — он обхватил затылок девушки и прижал ее к себе, целуя так страстно и отчаянно, что у нее голова закружилась. Отто был уверен, что она, помня результаты ее позавчерашней попытки допроса, не рискнет сегодня повторить опыт, но всегда лучше перестраховаться. Ей пора бы уже понять, что если Отто Ромингер не хочет отвечать на вопрос — он и не ответит, даже если его пытать каленым железом. Он целовал ее, пока не почувствовал, что она загорелась в ответ, что она прижимается к нему всем телом. Тогда отпустил и, не дав ей опомниться, фыркнул:

— Малыш, в полицию работать тебя точно не возьмут.

— Почему это? — очень удивилась она — не то чтобы она собиралась в полицию, но почему он об этом вообще заговорил?

— Это называется ты меня связала? А если бы я, скажем, был опасным преступником? — поддразнивал он, его глаза смеялась.

— Ну извини, наручников под рукой не оказалось, — надулась она. Конечно, он выпутался из шарфа — обе его руки были свободны и одна уже тискала ее грудь, а вторая — попку, а шарф свободно свисал с инкрустации в изголовье, как бело-голубое облако. — Ладно-ладно, Ромингер, сейчас приспособим кое-что другое.

Он не думал, что она попытается повторить попытку допроса, поэтому не имел ничего против того, чтобы она снова попыталась привязать его.

Она вскочила с кровати (он, лежа, любовался, как она вертится перед шкафом с одеждой) и наконец вытащила нечто с торжествующим видом:

— Ну вот тебе, мой хороший, теперь не сбежишь.

Колготки. Отто со снисходительной улыбкой скрестил запястья над головой, чтобы ей было удобнее привязывать его. Но она не сделала прежней ошибки — она привязала не обе руки сразу, а каждую по отдельности, и самодовольно и очень плотоядно ухмыльнулась:

— Попробуй-ка теперь выкрутиться, Ромингер.

— Смотря что ты будешь делать, — он прищурился. — Уверен, что я сейчас усну и мне будет глубоко пофиг, привязан я или нет.

Она закусила губу и метнула на него хищный взгляд:

— Вот так, да? Ну спи, дорогой, а я посмотрю, могу ли я тобой попользоваться, пока ты спишь.

Ну все, разговоров больше точно не будет. Отто с довольным видом закрыл глаза. Сейчас она из кожи вон вылезет, чтобы возбудить его так, чтобы он начал упрашивать развязать его. Нет, пожалуй, быть привязанным к кровати — неплохая штука.

— Глазки закрыл? — с ласковой насмешкой спросила Рене. — Вот сейчас нам и шарфик пригодится.

Он почувствовал, как она обернула шарф вокруг его головы и завязала глаза. Забавно.

— Тем удобнее будет спать, — сообщил он и охнул: она ткнула его в ребра — несильно, просто чтобы не умничал.

— Сейчас посмотрим, как ты будешь спать, — с восхитительной чувственной угрозой в голосе промурлыкала она. — Господи, всегда мечтала привязать красивого мужика к кровати и проделать с ним кучу всяких штук.

— Ты это в одной книжке вычитала, или сделала комбинацию из нескольких?

— Что именно? Это? — она лизнула его горло вниз, помедлив между ключицами. — Это было в одной грязной книжонке — потом героиня взяла плетку-семихвостку.

Он зевнул. Ага, плетку…

— А если вот это… — она поцарапала кончиком ногтя его сосок. Отто издал молодецкий храп, показывающий, что он все ее фокусы насквозь видит, и она его ничуть не напугала и ничем не удивила. — Но это было в совсем другой книжке… А, постой, я еще кое-что вспомнила… — Ее острый язычок скользил вниз, она сильно куснула его в живот. — Но в этой книжке для бедного парня все закончилось больницей, а для девушки — тюрьмой…

— Он попал в больницу с кровопотерей, столбняком или просто умер от старости? А ее за что посадили — за людоедство? — спросил Отто с ленивой усмешкой.

Она хихикнула и не ответила, ее губы мягко обхватили его. Он наслаждался — непривычно беспомощный и уязвимый, с завязанными глазами, прикрученными к изголовью кровати руками. Черт, никогда раньше не соглашался, чтобы его привязывали. Хотя предлагали, много раз. Но он никогда и никому не верил настолько, чтобы пойти на такое — уступить контроль, полностью довериться, не думая о том, что из этого выйдет. Он никогда не любил вывертов, ему всегда нравился секс простой и честный, никакие дополнительные штучки вроде наручников его не привлекали — он мог удовлетворить девушку без каких-то вспомогательных устройств, и сам получал массу удовольствия. Но Рене предложила — и он не просто согласился, но и испытывал от этого непривычное, острое наслаждение. Вполне возможно, что, не будь он привязан, он бы уже поставил ее раком и отодрал как положено. Но он лежал, а она продолжала ласкать его. Спешить было некуда, всем сейчас полностью управляла Рене, которой он почему-то доверял безраздельно, и Отто просто отдался восхитительным ощущениям.