Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах (СИ) - Кисель Елена. Страница 23

– Ну, это да… – начал Посейдон. Не выдержал, подкусил: – Ты б черепов понавешал по стенам – для полной-то картины.

– Черепа у Кер. У Эриний – просто кости, у Таната – волосы. Не хочу повторяться.

Несколько секунд брат пытался поймать искру смеха у меня в глазах, потом передернул плечами и пробормотал что-то о том, что «ага, освоился».

– Так я о другом… он же и тебе с этим потопом удружил? У меня неразбериха… Шутки сказать – дельфины аж у середины Парнаса плавают! То есть, обижаться грех – царство расширилось, только…

– Дельфины у Парнаса? – переспросил я.

Посейдон выглядел пугающе трезвым. Смотрел с недоумением. Потом пробормотал вполголоса:

– Ну, узнаю тебя. Ты и в прежние времена-то был нелюбопытный… только теперь-то мы Владыки, а? – приосаниться можно даже полулежа. – Ты б себе какого-нибудь советника по новостям завел или Гермеса попросил залетать.

Он выбрал себе чашу с нектаром, сунул в нее нос и пробормотал:

– Сдурел наш младший. Решил род людской извести. Мол, такие они и сякие, и нечестивые, и богов не почитают… правду сказать, не особо почитают. Чтобы жертвы какие… это редко, разве что сам явишься…

– Соратники, – пробормотал я.

Какое поклонение? Эти люди воевали с нами в Титаномахии. Бились медными палицами и топорами под предводительством Прометея и его брата. Кто-то был и в моих войсках.

Как прикажете боготворить тех, кто шел рядом с вами в бою? Орал и ругался сорванным голосом, получив стрелу или удар копьем, падал, обожженный драконьим пламенем, ронял оружие от усталости…

Нашего триумфа под Офрисом смертные не успели увидеть: мы двигались слишком быстро. А они, возвращаясь в свои дома, набивая рот едой, рассказывали женам как о самом обыденном: «И вот прем мы на них в атаку: справа Аполлон, слева Афина…»

Для них и богов-то – нет, и память о Титаномахии у них не приукрашена розовым героизмом.

– Ага, – на удивление понятливо кивнул владыка морей. – Распустились наши соратнички. Тут еще Ликаон этот подвернулся – ну, из Аркадии царь. Зевс туда наведался – то ли по делу, то ли просто в гости – так он решил ему проверку устроить. Бог или нет. Убил какого-то пленника, приготовил праздничную трапезу…

– Не помню такого, – заметил я, имея в виду, что тень царственного глупца ко мне не поступала.

– А его у тебя и нет. Зевс его в волка превратил. А дворец дотла – молнией. А после этого, говорят, злой ходил – как перед последней битвой тогда. Всё грозился им всем показать. Ну вот, договорился с Нотом, тот пригнал дождевые тучи. Ливень там такой… люди сотнями мрут, теперь-то молиться начали, а толку… Зевс сказал – под корень. До последнего. Весь медный век.

Ясно. Чтобы не осталось памяти.

Посейдон все прикрывал рот чашей, будто хотел не дать вырваться каким-то словам. Потом решился и опустил чашу.

– С ним что-то творится. Гера говорит, да и вообще… после жребия был нормальный, а потом вдруг… как лихорадка какая. По городам таскаться начал. По союзникам бывшим. К людям вот прицепился. Как будто места себе найти не может и ищет – войны, что ли? Противников?

Может быть. Все мы привыкли больше воевать, чем жить мирно за эти века, но казалось, что Зевс из нас троих больше всех приспособлен к мирной жизни. Жены, дети, пиры… хотя кто там знает.

Посейдон так больше и не сказал ничего. Сначала вспомнил про пир, потом на пиру же пристойно набрался и напоил всех подземных, которые осмелились явиться. Пощипал танцовщиц, пожаловался, что «тощеваты тут у тебя, в подземном царстве». Ущипнул Оркуса еще раз – видно, бог клятв показался потолще…

– За Аида Б-богатого! За В-владыку подземного мира!

Вино тут все-таки – и правда дрянь. Не пьянит ничуть. Или это с меня хмель слетает, как погляжу на косые усмешки аэдов, тихую ненависть в глазах танцовщиц, яд в улыбках виночерпиев…

Правда, смотреть особенно не на что.

Исплясавшиеся танцовщицы подались на передышку. Аэды устали славить подводного брата и втихаря набрались вместе со всеми: не клюет носом только дюжий бельмастый старик в серой хламиде, на время отпущенный с Полей Мук, чтобы сыграть на пиру. Тихо перебирает струны кифары, и та нагоняет тоску.

Виночерпии оставили амфоры с вином, не разливают в кубки, рога и кратеры. Слуги не приносят новые блюда – наоборот, старательно выносят из мегарона одуревших от пира гостей царя.

Все-таки не знают они, что такое пить с Жеребцом.

Половина – под столом, кто клубком свернулся, кто-то на четвереньках уползает в угол (это из сыновей Гипноса, вроде), кто-то утащил у пьяного аэда кифару и пытается гнусаво возвести хвалу подводному миру и его Владыке.

Жеребец все же дал мне время. После такого похмелья они вряд ли смогут сразу бунтовать.

Правда, сомневаюсь, что он ко мне за этим.

– Зачем ты явился? – наконец прямо спросил я (никто не подслушает, а кто подслушает – не вспомнят).

Посейдон поднял на меня глаза от кубка. Посмотрел глубокомысленно и пристально. И сообщил на удивление внятно:

– Ты – подозрительная скотина. Я тут тебе… в гости, а ты… вот. Уйду я от тебя в свое царство. Обиделся.

И поднялся – уходить. Не сказав больше ни слова.

Пришлось проводить на колеснице к выходу. Подземные разошлись, Жеребец похрапывал за спиной, в колесницу уже успели впрячь явившуюся домой четверку – так что поездка вышла самой спокойной из трех.

Возле выхода Посейдон повозил рукой по лицу, выкатился из колесницы, что-то невнятно буркнул и испарился – ушел по-божественному, только гиматий прощальной волной плеснул.

Так и не изложил, зачем приходил, впрочем, эта загадка могла и подождать, важно было другое.

Когда Убийца соизволил явиться в мир, его встретил лично я.

– Много сегодня?

Танат отжал волосы. Вид у него был такой, что мог любого утопленника отпугнуть – ну да, а кому приятно нырять за тонущими, чтобы срезать с их голов пряди?

Вот, значит, почему его не было.

– Тысячи две, – сказал Танат хрипловато. – Может, больше.

Я кивнул.

– И где?

«Что?» – вопрос в глазах.

– Их тени. Где тени, которые ты истогр?

Танат посмотрел на меня. Потом на свой меч.

– Как – где?

Я махнул рукой на мост через Стикс, возле которого и происходил разговор.

Мост с унылым видом перебредали то ли семь, то ли восемь теней.

Он понял быстро.

– Сколько сегодня? – сорвалось с губ.

– Триста с лишним.

Мы помолчали, глядя как группка теней неуверенно топчется на мосту. Нас они рассмотрели и не горели желанием к нам приближаться.

Танат выругался. Впервые на моей памяти. Коротко и остро – словно лезвием полоснул.

– Сверим цифры? – предложил я.

…в обсуждении Убийца не участвовал. Во-первых, потому что в нем участвовал Гипнос. Во-вторых, потоп снаружи продолжался, поэтому Танат наскоро обсох у Флегетона, выпил горячего вина и вернулся к обязанностям. Все равно обсуждение закончилось ничем, потому что Эвклей и Гипнос выдвигали версии одна другой абсурднее.

Первый настаивал на заговоре – мол, кто-то злоумышляет против меня, потому похитил несколько десятков тысяч теней «и вообще, все воры, что плохо лежит, волокут!»

Второй фыркал от смеха и предполагал участие Гермеса – мол, все равно ведь тащит что ни попадя…

– А ты у брата не спрашивал – может, он меч давно не проверял… – начал бог сна наконец, поймал мой взгляд и приготовился убраться за двери, но тут голос подала Левка, которая как раз поднесла мне чашу горького травяного настоя, проясняющего разум после пиров.

– Они просто не знают дороги, – перехватила гневный взгляд Эвклея и опустила голову, извиняясь за то, что вмешалась.

– Дороги? – переспросил я, показывая, чтобы она говорила.

– Не знают дороги. Это же так просто, ми… Владыка, – она так и не научилась вести себя в присутствии свиты, а может, не считала этих двоих свитой. – Им ведь никто ее не объяснял. А они сами только воюют… воевали. Они носятся неприкаянными тенями, пытаясь найти вход в твое царство. Кому-то везет – они находят путь и спускаются сюда. Другие веками обитают на пустошах, залетают даже к нам – послушать песни. Иные вьются вокруг людских мест обитания, вредят людям, злят их, вселяют в их сердца непочтение к богам…