Плюс пятнадцать ради успеха (СИ) - Ручей Наталья. Страница 54
— Твои предложения? — переключилась на деловой тон мама.
— Усыновить, — я смело взглянула в глаза не маме, а скорее — судье в данный момент.
— Усыновить… — задумчиво протянул папа и перевел взгляд на маму.
— Ну… да, — повторила я. — Мы ведь можем?
— Можем, — поддакнула мама и замолчала, продолжая лисицей смотреть на папу, а тот…
— Приведи аргументы, — подсказал мне с улыбкой.
— Одну минуту! — возбужденно воскликнула я, подскочила взволнованно из-за стола, за которым мы обедали, и чуть-чуть поклонилась. — Одну минуту, ваша честь!
«Ваша честь» осталась совершенно серьезной, сидела ровно, как на одном из своих заседаний в суде и пыталась охладить меня взглядом. А я начала приводить аргументы, попутно бросая взволнованные взгляды на папу. И вопреки тому, что он — прокурор, а я взяла на себя роль адвоката, подпитывалась его одобрительными кивками, приподнятой вовремя смоляной бровью и едва заметной усмешкой.
Папа… Мой папа видел мальчика и уже был на моей стороне, а вот для мамы Прохор — пока чужой. И я так хотела, чтобы они познакомились, так хотела, чтобы она тоже его полюбила, чтобы просто посмотрела в его глаза и поняла, что он наш, Соколовский…
— Кирилл, что там с визитами? — выслушав мои доводы, мама перевела взгляд на папу.
— Все закрутилось — теперь это трудно остановить, так что все можно, — озвучил выводы папа.
— Мам? — поторопила ее с ответом.
— Я тебя услышала, Ева. Но ты пришла к этому решению тоже не за один день. Думаю, будет справедливо дать и мне время узнать этого мальчика и проникнуться к нему такой же симпатией, как вы с папой.
— Конечно! — горячо поддержала я. — Но если у тебя не получится… Я в это не верю, но вдруг? Прохор может жить у меня. Мне уже девятнадцать, я вот начала зарабатывать и…
— И осенью продолжишь учиться, — безапелляционно постановила мама, а потом поднялась и взглянула на меня смеющимися и такими родными глазами, полными теплоты. — Едем знакомиться?
И мы поехали. Не откладывая. Набрав с собой вкусностей, которых вдоволь наготовила мама.
Всю дорогу я ужом крутилась на заднем сиденье, старалась не волноваться, а не могла. Я знала, чувствовала, что мама полюбит мальчика — иначе и быть не могло. Это ведь моя мама! Но да, я допускала мысль, что она просто может не захотеть возиться с чужим ребенком. Она и папа достаточно молоды, чтобы родить еще одного своего, и если бы они хотели этого…
И вдруг я заметила, как папа посмотрел в зеркало и подмигнул мне. И тут же успокоилась, потому что поняла, что он хотел мне сказать. И подмигнула ему в ответ — он прав. Если маме надо чуть больше времени — мы ей его дадим. Нам чуточку проще, мы ведь с папой уже решение приняли.
Когда мы подъехали к больнице, папа взял пакеты с едой, и повел маму к мальчику. А я отвлеклась на звонок Ларисы, которая поставила меня в известность, что вечером ее дома не будет и чтобы я не волновалась по этому поводу.
— Знай, что я не топлюсь в одном из прудов нашего города — они все грязные, тут даже, если бы и мечтала о суициде, побрезгуешь и раздумаешь… — Подруга буквально дышала весельем. — Я всего лишь выполняю твое распоряжение и обеспечиваю себе замечательное настроение. Словом, я буду у своих девчонок-бухгалтеров, на дне рождения.
— Ты же никуда не собиралась, — напомнила я.
— Ну да, — согласилась она. — Как дурочка, надеялась на другие планы после свида… той встречи с Корневым. Но раз ему моя компания по вечерам не нужна, ограничимся, как и раньше, работой. А здесь такой хороший повод развеяться и заодно вернуть обратно свои килограммы!
— Ну да, без них никак, — я попыталась скопировать беззаботный тон подруги. — Еще, того и гляди, с проекта уволят.
— Или некоторые возомнят, что по ним сохнут… — не удержалась Лариса и все же вновь дала волю обиде.
Но поняла это и быстро разговор смяла. А я поспешила вслед за родителями. Я практически неслась по коридору, чтобы не пропустить момент знакомства мамы и Прохора, когда…
— Соколова! — перехватил меня на бегу Тумачев, и я по инерции впечаталась ему в торс. — Радость моя, опять ты! Ты как-то частишь с визитами. Не то, чтобы я был против, просто… Не скажешь ли ты мне потом после выписки, что я, как честный человек, обязан жениться?
Он веселился. Медсестры, среди которых была и Светлана, косились и строили злобные рожицы: мол, ну вот, водила за нос одного мужика, прикрывалась им, а сама и мальчику морочила голову, и этому… честному жениху! Шепоток был настолько громкий, что удивительно, как Костик его не слышал. Он так и смотрел на меня, улыбаясь. Так и держал меня за руку и почти обнимал. Здоровый, холеный, без капли вины… честный…
Меня просто заело на этом слове…
Мы стояли у палаты Тумачева, а если пройти всего несколько метров — в другой палате лежит маленький рыжий мальчик. Врачи еще сами не уверены, что он сможет встать на ноги, сможет хотя бы просто ходить. В этом пока уверен лишь мальчик. И я.
Такой контраст…
Мальчик и Тумачев…
И такая несправедливость…
Стало невыносимо — от взглядов, от шепотка медсестер, от этой улыбки виновного, который себя таким не считал. Он просто шагал по жизням других. Вот с этой улыбкой. Легко. Хватая по пути все, что не для него…
Нет, если бы папа не дал понять, что дело уже закрутилось, и остановить его очень сложно… Если бы я не знала, что теперь говорить можно, я бы, пожалуй, сдержалась.
А может, и нет.
Не знаю.
Не уверена.
Но в то мгновенье я почувствовала такой прилив отчаянной злости, что спрятать ее не смогла.
Она выплеснулась. На того, кто был рядом. Кто являлся ее причиной. И…
Я почти не видела Костика, когда говорила. Помню только его глаза, которые становились все больше и больше. И в которых очень быстро промелькнули удивление, недоверие, шок, а потом и злость. Еще более насыщенная, чем моя, еще более густая и вязкая…
Я не помню, в какой момент и как мы оказались уже не в коридоре, а на пролете у лестницы. Немного выплыла из странного тумана лишь в тот момент, когда Тумачев схватил меня за предплечья, встряхнул и с силой прижал к перилам, нависая сверху, давя, подавляя меня и буквально кипя от злости…
Мне не было страшно. Я знала, что, если придется, могу с ним справиться. С тем лысым, что хвалился надежным вертелом, не смогла бы — слишком разные весовые категории. А Тумачев хоть и выше меня, но худощавый, к тому же он не знает, что я ходила на те же курсы и в те же кружки, что и моя боевая подруга. Он даже подруги моей не знает, если на то пошло. Мы с ним вообще не обращали друг на друга внимание до этого случая с аварией.
То есть, если что, на моей стороне не только правда, но и эффект неожиданности. Но я не спешила отбиваться, не спешила заполучать свободу и наказывать Тумачева внезапным ударом.
Уж слишком неожиданным для меня было то, что с ним происходило сейчас.
— Не понимаю… — шипел он злобой. — Не понимаю, Соколова… Какое тебе дело до всего этого?! Тебе… У тебя же обеспеченные, нормальные родители! Как… почему у них получилась такая дочка, как ты?!
— Может, как раз потому, что они нормальные?
Он рассмеялся и отпустил мои предплечья, а потом обхватил кисти моих рук и завел их мне за спину, пряча за лестничные узоры перил.
— И все это время ты приходила… Я думал, что мы друзья. Думал, что наконец-то в этом гребаном институте нашелся хоть один порядочный человек, а ты… Все знала и приходила, и молчала, и ведь видела, что я рад тебя видеть… Нормальные… — Он снова расхохотался. — Нет уж, с этим я точно погорячился. Они просто обеспеченные! Но недостаточно, да? Тебе мало? Тебе не хватает? Сколько ты хочешь, Соколова, чтобы закрыть свой гребаный рот, такой невинный… и свалить с моих глаз?! Сколько тебе надо, чтобы заткнуться?!
Чем больше я всматривалась в Тумачева, тем отчетливей понимала, что что-то не так. Интуитивно ощущала, что мы говорим о том же, но как будто о разном. И его злость…