Плюс пятнадцать ради успеха (СИ) - Ручей Наталья. Страница 55

Он совершенно точно считал, что имеет на нее полное право. А я должна оправдываться, защищаться. И деньги, которые он предлагал за молчание…

Это не было попыткой задобрить и откупиться. Это была жажда унизить еще больше того, кто только что опустился в твоих глазах, и по ком хочется пройтись каблуками.

Я легко определила это желание — скорее всего потому, что у меня самой давно мелькали такие же мысли в отношении Тумачева. Так странно… В ту минуту его эмоции во многом отзеркаливали мои. Я была не против его раздавить. Он тоже видел во мне нечто вроде дождевого червя. Я считала, что он упал ниже плинтуса. А он легко мог отдать мне роль таракана. Я была уверена, что права в своей злости. И он…

Он считал также! Он был уверен, что правда на его стороне!

И вот это… Наверное, именно это и сдерживало меня от того, чтобы хорошенько двинуть его. А еще хотелось докопаться, попытаться понять, что с ним не так… А с ним явно что-то было не так.

— Ты просто еще одна попрошайка! — моего одногруппника настиг новый приступ веселья, а глаза оставались злыми и… разочарованными. — Ты просто хотела денег! Так почему ты молчишь? Говори: сколько и сваливай! Одной бродяжке уже заплатили — на тебя тоже хватит. Только проваливай, прошу тебя, проваливай, Соколова, потому что…

Я позволяла Тумачеву говорить. А сама слушала и наблюдала. И все больше убеждалась, что здесь какая-то путаница, паутина из событий и странных эмоций.

— Иначе ударишь? — пристально глядя ему в глаза, задала важный вопрос.

— Да пошла ты! — отшатнувшись, он убрал свои руки и, я видела, с трудом удержался от того, чтобы сплюнуть на пол. — Я с женщинами не воюю. Даже с такими, как ты!

— А с детьми?

— Ты не только жадная, Соколова — никак сумму не посчитаешь, которую можно с меня состричь! — он полоснул по мне презрительным взглядом. — Ты еще и чокнутая! Проваливай, Соколова! Сбросишь потом см-с и номер карточки, и… К осени, надеюсь, остыну и снова смогу тебя просто не замечать.

Он устало выдохнул, отвернулся, и…

— А мальчика? — разминая запястья, спросила я.

Он обернулся и изумленно взглянул на мой плоский живот. А потом скривился еще презрительней: мол, ну ты и дура, мы же даже ни разу не целовались!

И я поняла, вернее, теперь убедилась, что он понятия не имеет о Прохоре! Не знаю, как это вышло. Вернее, ясно, что постарались родители. Но как он до сих пор не узнал всей правды здесь, в больнице, где его ненавидели все медсестры и вряд ли хорошо относились врачи? Даже с учетом, что им хорошенько платили…

Впрочем, деньги меняют не только события, но и людей. Деньги и страх. Я бросила взгляд за спину Тумачеву — медсестры с замиранием следили за нашим разговором, и шикали на больных, которые просили градусник или померить давление. Потом-потом — отмахивались от них. Но вмешиваться, помочь не спешили. А ведь слышали и теперь понимали, что я Костику не невеста.

Но ладно. Это ладно. Какое мне дело до их редких порывов душевной доброты и внезапных ожесточений. Главное, что эти порывы были в защиту Прохора. А я справлюсь сама. В том числе, распутаю эту странную паутину.

— Костик, — он вздрогнул, услышав, что я обратилась к нему по имени после всего… после всех его слов и угроз. — Костик, ты знаешь, что мальчик, которого ты сбил, выжил?

Никогда не видела, чтобы люди бледнели в одну секунду.

— Мальчик? — повторил он глухим голосом, а потом громко расхохотался и снова навис надо мной. — Соколова, прежде чем начать шантажировать, ты хотя бы узнала подробности! Я сбил бомжиху! Бомжиху, которая и раньше не собиралась сдыхать! А теперь, с тем состоянием, что ей отвалили за руку, раз сто переломанную еще до того, как она попала под колеса моей машины, она может купить себе пару цистерн горючего эликсира долголетия!

Он веселился. И все еще верил в то, что говорил правду. И потому ему так легко было хамить мне. Он ведь прав, это я — шантажистка.

— Ты же — юрист, Соколова! — пренебрежительно обронил он. — Даже если твои оценки — это так, типа по блату. Неужели твои родители так же по блату не научили тебя: факты и анализ. Анализ и факты — вот, что тебе пригодится, вот без чего развалится любое обвинение! Тем паче, такое нелепое, как твое!

Его смех стал невыносимо громким. А я, скрестив руки на груди, просто ждала. Когда он успокоится, когда откроет глаза и посмотрит не только на меня, но и на всю ситуацию в целом. Когда учтет, что шантажисты так себе не ведут. Когда проанализирует то немногое, что знал обо мне и поймет…

— Ты… — он запнулся, смех стих.

И я почти увидела те шестеренки, которые закрутились сейчас в его голове, позволяя увидеть и меня, и все, что случилось, по-новому. Сначала увидел, а потом сумел допустить эту мысль — то, что я говорю правду. И что мне не нужны его деньги. Да, я приходила в больницу, но не ради денег или него.

Он резко обернулся — медсестры дружно взвизгнули и побежали раздавать градусники, кому там было необходимо, и мерить давление всем, кто проходил мимо по коридору.

— Мальчик… — повернувшись ко мне, выдавил Тумачев. — Он… здесь. В этой больнице…

— Да, — подтвердила я.

Тумачев отвернулся и медленно направился по коридору. Я — следом за ним. Мы прошли мимо его палаты. Мимо суетящихся и удивительно молчаливых медсестер. Мимо других палат. А потом он услышал смех, который я мгновенно узнала, а он…

Он, наверное, догадался, интуитивно почувствовал, хотя и говорят, что у мужчин этого чувства нет.

Подойдя к палате, где лежал Прохор, он прислонился к косяку двери с одной стороны. Я — с другой. И мы оба посмотрели на рыжего мальчика, смех которого заставлял взрослых серьезных мужчин улыбаться. А мою строгую и любимую маму, как и меня, срочно тянуться за сумочкой.

Тумачев оттолкнулся от двери и молча ушел. А я, ответив на радостное приветствие Прохора, который ужасно хотел вскочить с кровати при виде меня, обняла его, поцеловала в веснушчатую щеку, поправила непослушный локон, поздоровалась со всеми мужчинами. А потом подошла к маме и достала из своей сумочки то, что она искала в своей — влажные салфетки.

И поняла очень важное: я не опоздала на ее первую встречу с Прохором. Я как раз вовремя.

Глава № 38

Если бы Ковальских знал, как часто я думала о нем на выходных, он бы лопнул от гордости. Хотя… Нет, для него это слишком сильные эмоции. Он бы ограничился довольной ухмылкой.

Я не пыталась называть его про себя по имени — это поручение я провалила, так за него и не взявшись. Я просто думала о нем. И это были какие-то странные мысли… Я представляла розы в его квартире. Представляла его квартиру. Терзалась незнанием, как там женщина с грудничком. И невольно морщилась, представив ее в квартире Ковальских.

Я была уверена, что он не бросил ее, не высадил с младенцем на первом же перекрестке. Ему не надо было играть в благородство, поэтому я не сомневалась, что он не оставит женщину, пока не поможет ей.

Но в чем будет выражена эта помощь?

Не единожды перед глазами рождалась картинка, как эта женщина стоит у панорамного окна огромной квартиры и с улыбкой вдыхает аромат белых роз. Все виделось очень ярко. Она в мягких смешных тапочках. Розы — в огромной пузатой вазе на подоконнике. А за ней наблюдает мужчина, и…

Я немедленно отбрасывала эти мысли: они казались колкими, неуютными. И переключалась на другие: как вести себя с Матеушем в понедельник. Что сказать, как смотреть на него, как спрятать от других те искры желания, которые он не считал нужным прятать, и которыми я до чертиков боялась обжечься.

Воскресенье казалось тянучим, как мед, но на вкус было с острыми нотками перца.

Я отвлеклась только на визит к Прохору, и снова погрязла в невеселых раздумьях. Если бы хоть Лариса была дома, а так она с самого утра умчалась с Корневым.

— По работе, — отмахнулась от моего изумленного взгляда. — Для вдохновения. На какую-то модную выставку.