Жмот и Жозефина (СИ) - Шабалдин Константин. Страница 26

- Почему ваша специальность называется «полярник»? - пристала она к Жмоту.

- А как? Полевик что ли?

- Вообще-то полёвник.

- Да ну, - отмахнулся Жмот. - Вот ещё.

Настроение у него было приподнятым, сердце радостно ёкало, когда он прикидывал, за сколько уйдёт золотой слиток, даже если продать его легально. Да, на краже пчёл у фермеров такого капитала не сделаешь. И поэтому когда вдалеке показались знакомые уже смерчи, он решил пошалить.

- Давай, наведи порядок, - шепнул Жмот.

- Что? - не поняла Финка.

- Ну как ты там - глаза закрой, руками поводи.

Финка нахмурилась, но Жмот не отставал, пихал её вбок, и Финка неохотно изобразила дирижёра с закрытыми глазами. Смерчи исчезли. Жмот самодовольно взглянул на ленинградцев - дескать, видали, как мы умеем? Эффект превзошёл ожидания. На Финку смотрели восторженно, с уважением и благоговением.

- Невероятная мощь, - сказал Тырин.

- А почему вы с такими способностями и только сержант? - удивлённо спросила Комлева.

- Да как-то карьера не задалась, - туманно пояснила Финка.

- У нас бы вам сразу дали полковника, - убеждённо сказал Тырин.

- То есть как? - не понял Жмот. - У вас звания дают... вот за это?

- А за что же ещё? - удивился Тырин. - Я могу воздействовать на броуновское движение, но лишь на небольшом расстоянии. Романецкий диэлектрик, а Максютов преобразователь артефактов. У Комлевой особых способностей не нашлось, ей пришлось учиться на биолога.

И тогда Жмот понял, что все они, мать их, мутанты.

8. Фермерское поселение Кирзачи, 16 октября, 2112 года

Весь день предпраздничная суета лихорадила Кирзачи. Пекли сладкий хлеб, взбивали сыр, густили молоко, замачивали муравьиные яйца. Черпали мёд из колодцев, загоняли репу в давильню, ощипывали рыбу. Аромат шашлыка из кузнечиков будоражил аппетит, а добытого накануне зайца целиком запекли на костре. Его жирная туша была вздета на колья, и каждому на празднике полагалось без стеснения подходить и отрезать себе любой лакомый кусок.

К вечеру всё было готово, и Ночь урожая как обычно началась с благодарности Полю. Бригадиры, нарядные, в белых рубахах и начищенных до блеска сапогах, закружили хоростан, а прочие обитатели Кирзачей затянули с мышиным подвыванием древний речитатив:

Крекс-пекс-фекс...

Не горы, не овраги и не лес,

Не океан без дна и берегов,

А поле, поле, поле, поле Чудес,

Поле чудес в Стране Дураков.

Крекс-пекс-фекс...

_______________________________________________________________________

Стихи Булата Окуджавы

И Председатель увидел, что все эти фермеры, охотники, пастухи - все они постепенно начинают, как будто светиться изнутри, сиять глазами, сверкать искрами в волосах, поднявшихся у всех дыбом. А бригадиры уже поднялись над землей и слились в мерцающем вихре. В густых сумерках это выглядело очень эффектно. Президент от такого ужаса хотел сбежать, но Манечка, тут как тут, всегда начеку. Она схватила его, сдёрнула прочь мятое одеяло, сильно толкнула в спину.

- Да иди ты к людям, порадуйся вместе со всеми! - крикнула она.

Ну, люди не люди, а пришлось Президенту вклиниться в толпу. И такое счастье на него навалилось, такая благодать. И такое понимание своей ущербности, стыд за репрессии чинимые Полю, которое одно единственное и есть смысл всего сущего. И рыдал Президент от умиления, и наградило его Поле - узрел внученьку свою, Наташеньку. Но далеко была она от него и плохо ей было. Умирала она. Где-то в Заполярье, под кустом изнемогала от голода и жажды. Сжалось сердце Президента от жалости, взмолился он: «Спаси Поле Наташу! Пусть будет жива и здорова».

Шарахнуло громом и молнией. Бригадиров опрокинуло на землю, они корчились в судорогах и в лице каждого на кроткие мгновенья проступали черты Наташи. Это было очень страшно - лицо маленькой девочки с бородой, усами и скалящейся прокуренными зубами. Фермеры кинулись врассыпную, толкаясь, пихаясь локтями, затаптывая упавших. А бригадиры сцепились в жестокой драке, рыча от ярости, не узнавая друг друга. Председатель Сергушин откусил ухо Юрию Эрнестовичу и радостно захохотал.

Манечка, сохранив хладнокровие в охватившем всех безумии, тащила огородами Президента, ухватив его за шиворот. Президент, который совершенно утратил остатки самообладания, горестно плакал. Прыжок от счастья к всеобщему хаосу раздавил его, сломал волю, лишил разума.

- Одичание! - орала бабка Морозиха. - Одичания дождались, ироды!

А с околицы уже наступала волна аномалий, загорелись от электрических разрядов крайние избы, рухнула под ударом гравитации водонапорная башенка, солнце упало за горизонт. От леса резво подбиралось стадо зверья.

9. Оазис, 16 октября, 2112 года

Предводитель повстанцев хоть и был начинающим политиком, уже понимал, что грязную работу надо делать чужими руками. По совету министра обороны он нашёл Карпова, пьянствующего третий месяц в шлюзовых притонах, и назначил его командиром созданной специальным постановлением Армии Умиротворения. В неё записывались как бывшие спецназовцы, так и шлюзовое отребье, ещё вчера грабившее купол. Начались повальные аресты. Поголовье каторжников было быстро восстановлено. Народ славил Предводителя за наведённый порядок.

А зам по науке в отчаянии регистрировал всё новые и новые возмущения Поля. И ничего не мог поделать.

10. Фермерское поселение Кирзачи, ночь с 16 на 17 октября, 2112 года

От полной гибели Кирзачи спаслись только благодаря тому, что Жмот решил не ночевать в Поле, а хоть и по темноте, но всё же добраться до посёлка, заночевать в тепле, налопавшись фермерского сыра. Сами фермеры к тому времени уже мало отличались от диких. Они свирепо избивали друг друга, резали скот, жгли дома. Свои и чужие, все подряд. Ломали, крушили, уничтожали. Центром вандализма стал дом Председателя, где озверевшие бригадиры пытались сжечь заживо почти всех поселковых женщин и детей. У них бы получилось, но женщины и дети, сами находясь в последней стадии исступления, оказали яростное сопротивление. Впрочем, дрались все как-то бестолково, как будто исполняли роль в любительском спектакле, как будто демонстрировали неведомому надсмотрщику предписанное поведение.

Жмот, увидев улицы Кирзачей полные мутировавшего зверья, сразу открыл огонь. Финка, разгоняя аномалии, махала руками как ветряная мельница. Глаза при этом у неё конечно были закрыты, и приходилось посматривать чтобы к ней какой-нибудь заяц косолапый не подкрался. Но тут ленинградцы проявили себя опытными бойцами. Повинуясь энергичной жестикуляции Тырина, они рассредоточились таким образом, что Финку со спины прикрывала Комлева, экономными очередями огрызаясь на наседавших мутантов, а Романецкий с Максютовым прикрыли Жмота с флангов. Из своих мощных автоматов они вели ураганный огонь, боеприпасов не жалели. Сам Тырин помогал Финке, замораживая наиболее активные аномалии. Подходил вплотную и всё - только иней на траве. А когда Романецкий с Максютовым ударили из подствольников, атака мутантов сразу захлебнулась, волна аномалий схлынула.

По мере того как ослабевал натиск Поля, фермеры понемногу приходили в себя. Этому способствовала бабка Морозиха, которую одичание почему-то не коснулось. Она била бригадиров по крепким шеям, таскала за волосы, приводила в чувство.

А вот Манечка перед одичанием не устояла. Она очень сильно избила Президента, большую часть времени провалявшегося в беспамятстве. Она даже порвала на нём одежду и сломала палец на руке. Когда ногами пинала. Сейчас Президент шлёпал разбитыми губами, а Манечка накладывала ему воск на повреждённую конечность. Она плакала и всё время приговаривала:

- Простите, пожалуйста. Простите, пожалуйста.