Каюсь. Том Второй (СИ) - Раевская Полина. Страница 74

съязвил он и направился к двери, бросив напоследок. - Поступай, как знаешь! Это твое право. Только на будущее запомни, во всех последствиях виновата будешь ты сама! - Не волнуйтесь, мне не привыкать. -Лучше 6ы не язвила, а включила мозги! - огрызнулся он и демонстративно хлопнул дверью. Я же обессиленно откинулась на подушки. На душе было погано. Так погано, что хотелось на стену лезть. Меня снова ставили перед сложнейшим выбором, но весь кошмар в том, что какой 6ы путь я не выбрала, все равно покоя не будет. Единственное, в конце пути, по которому пошла я, есть хоть какая-то надежда. Возможно, это безответственно, глупо, по-детски, но не могу я иначе. Что это за ответственность такая - убить собственного ребенка из-за того, что может быть, а может и не быть? Мне такая сознательность не ведома, а потому поступать я так не стану. Приняв для себя окончательное решение, мне стало пусть не на много и не надолго, но легче, поэтому я вздохнула с облегчением и приложила ладони к еще плоскому животу. -Малыш, любимый мой, - прошептала, закрыв глаза, - прости, что довела нас до такого состояния! Прости, что тебе приходиться проходить со мной весь этот кошмар! Прости, что подвергаю тебя опасности! Прости за все! Прошу тебя, маленький мой, потерпи еще чуть-чуть, побудь еще немного таким же сильным! Скоро все закончится, мой лучик, скоро мы вырвемся из этого ада, и обещаю, твоя мама не позволит больше ни одной беде коснуться тебя. Все сделаю ради твоего блага, мое сокровище! Ты все, что у меня есть, малыш. Ты моя жизнь! Я очень тебя люблю, маленький, очень! Выговорившись, я спрятала снимок в тетрадь и вскоре сама не заметила, как заснула. На следующий день история повторилась, только теперь обрабатывать меня взялись психолог на пару с неонатологом,но я была непреклонна и даже пригрозила судом, если они продолжат в том же духе. В конечном счете, врачам пришлось смириться и скорректировать мое лечение с учетом беременности, правда, как сказал пульмонолог, все это туфта, и он ни за что не ручается, в связи с чем я подписала бумаги, что претензий не имею. Слава богу, на этом наше противостояние закончилось. Естественно, я ни на минуту не переставала думать о правильности своего решения. Все, сказанное докторами, легло камнем мне на сердце, и я безумно боялась, что из-за моего страстного желания родить ребенка от Гладышева, в оконцовке, малыш будет мучиться всю жизнь. Стоит ли надежда такого риска? Не знаю. Но это все, что у меня осталось. Можно обвинить меня в эгоизме, глупости или даже расчетливости, потому что да, будь ребенок не от Олега, я 6ы послушалась врачей, но неужели это грех хотеть сохранить частичку любимого мужчины? Я ведь не собираюсь за счет ребенка вернуть себе Гладышева или былое положение. Упаси Господь! Я даже сообщать о беременности не стану. Пример Пенки крайне поучителен. Лишиться материнских прав и, скорее всего, возможности видеть своего ребенка мне совсем не улыбается. Этот малыш не оружие или средство достижения каких-то целей. Нет. Он - радость, счастье, маленький мир, который я хочу только для себя и ни для чего более. Ну, судите меня, кричите, что я снова ради своего эгоизма, творю черте что! Но убивать собственного ребенка и гадать, а вдруг 6ы обошлось, я не стану! Возможно, стоило попросить совета у мамы или тети Кати, но посещать меня мог только адвокат и следователь, а писать о таком в письме не стоило. Да и вообще не стоило им говорить, они наверняка тут же помчались 6ы к Олегу. А уж Гладышев 6ы долго разговаривать не стал, пристрелил 6ы на радостях или, что более вероятно, принудил бы сделать аборт просто потому, что ему этот ребенок не нужен, в особенности, от меня. Поэтому все это я проживала в одиночестве, оберегая свою тайну, как зеницу ока, молясь, чтобы малыш развивался, как положено и был здоровым. Три недели в больнице тянулись долго и нудно. Заняться было абсолютно нечем, впрочем, я все равно ни на чем не могла сконцентрироваться, будучи на нервах. Дело оказалось сложнее, чем предполагал Леонид, поэтому мое освобождение откладывалось, но я не сомневалась, что так или иначе из тюрьмы меня вытащат, просто нужно было потерпеть. И я терпела, ибо ничего иного не оставалось. Но как же это было тяжело! Иногда мне казалось, что я схожу с ума в этой полнейшей изоляции, в этих белых стенах, провонявших медикаментами и моим безумным страхом, словно тень шагающим за мной по пятам. С каждым днем обстановка накалялась все больше и больше: на допросах на меня не просто давили, а запугивали, из дома вести тоже не радовали. Оказывается, бабушка очень сильно заболела, поэтому маме пришлось уехать, что крайне подорвало мой дух. Мне было до ужаса страшно, и держалась я из последних сил, живя одной лишь мыслью о ребенке. С ним, к счастью, все было в порядке, несмотря на то, что болезнь отступала крайне неохотно. Но вскоре случилось и это, чему я, с одной стороны, была очень рада, ибо это означало конец риску, а с другой стороны, возврат в СИЗО меня очень пугал. И, как оказалось, не зря. Меня поместили в ту же камеру, что и в прошлый раз, вот только теперь Каси здесь не было, зато была Лёля, которая так расцвела при виде меня, что я едва сдержала дрожь. -Куда можно лечь? - помня предыдущий опыт, выдавила я из себя, войдя в камеру. Теперь мне нужно было быть вдвойне осторожной, ибо здесь уж точно никому дела нет до моей беременности, отобьют почки и глазом не моргнут. -Девки, поглядите, сладкая поумнела как,- протянула Лёля и хлопнула по своему матрасу. - Ну, ко мне айда. Все захохотали, я же с шумом втянула воздух, лихорадочно думая, как избавиться от назойливого внимания красноволосой извращенки и при этом не нарушить свод гребанных,тюремных правил. -Не хотелось 6ы тебя стеснять, - растянув губы в вежливой улыбке, парировала я, стиснув сумку с вещами.

Мой ответ снова вызвал волну смеха. -Да ты же мой пряничек заботливый, - просюсюкала Лёля, прищурившись, словно говоря-зря стараешься, сладкая. Под этим взглядом мне стало дурно. Я знала, чего хочет эта ненормальная, и у меня тошнота подступала к горлу, стоило представить, что меня ждет ближе к ночи. Красноволосая, будто прочитав мои мысли, сделала мне недвусмысленный знак языком и кивнула в сторону шконки неподалеку от своей.- Дуй вон туда. На негнущихся ногах я прошла в указанном направлении, и без сил опустилась на не заправленный матрас. Меня трясло, как припадочную от перенапряжения и страха. Мысли в голове, подобно пчелам, панически роились, пытаясь найти способ протянуть оставшиеся семь дней до суда без происшествий, но я понимала, что способ только один, если хочу сохранить беременность. Будь я, конечно, сама по себе, то боролась 6ы до последнего вздоха, но не позволила 6ы этой ублюдочной бабе коснуться себя, теперь же нужно было думать за двоих. Я не могла позволить себя рисковать малышом, поэтому сопротивление бессмысленно, ибо ошибок тут не прощают. Если раз оступился, должен заплатить, иначе не поднимешься никогда. Так что сейчас передо мной стояла задача не избежать наказания, а отработать его с наименьшими потерями. От мелькающих перед мысленным взором перспектив меня корежило, все внутри бунтовало против решения подчиниться, но любовь к моему сокровищу была сильнее гордости, самолюбия и самоуважения. От всего этого уже все равно не осталось и следа, а неделя не такой уж и большой срок, так что вытерпеть можно. Решив все для себя, я застелила постель и начала разбирать сумку. Местные попрошайки, почуяв запах наживы, как стервятники слетелись на звук шуршащих пакетов и начали всячески меня обрабатывать, чтобы урвать свой кусок от моей пайки, но я хорошо помнила мамин наказ, поэтому никого себе на шею садить не собиралась. Крутясь, как уж на сковородке, без шума отвадила этих змеюк, чем заслужила одобрение местных и, наконец, вздохнула чуть свободней, хотя это было сложно сделать, находясь под прицелом десятка присматривающихся, что-то замышляющих взглядов. Радовало, что я здесь надолго не задержусь, но боже, силы мои были на исходе. День тянулся невыносимо долго, отчего напряжение в каждой моей клеточке просто зашкаливало. Стоило взглянуть на красноволосую тварь, как по коже пробегал мороз. Она же самодовольно щерилась, давая понять, что никуда я от нее не денусь, и это пугало до тошноты. От безысходности я едва дышала, страх отравлял мою кровь, вызывая такую панику, что у меня зуб на зуб не попадал от озноба. Я вертелась с боку на бок, сходя с ума от догадок и предположений о предстоящей ночи, понимая, что если что-то пойдет не так, то никто мне не поможет. Слезы бессилия жгли мои глаза, а в душе разгоралось пламя отчаянья. В какой-то момент мне стало настолько плохо, что я готова была исполосовать себе лицо бритвой, лишь 6ы попасть в медчасть и избежать домогательств, но проблема заключалась в том, что меня 6ы там продержали от силы дня два, зато к делу присобачили 6ы членовредительство, ибо желающих сбежать в медчасть тут было пруд пруди, некоторые даже пальцы себе отрезали ради этого, поэтому такой вариант исключался.Впрочем, как и любой другой, поскольку все это было бесполезно. От всех этих переживаний и нервотрепки у меня разнылся низ живота, что тут же привело в чувство. Дрожащими руками я обняла живот и закрыв глаза, попыталась успокоиться, шепча: -Прости меня, малыш! Твоя мама ужасная трусиха, но тебе, мой маленький, не нужно ничего бояться. Обещаю, тебя никто не потревожит, моя радость. Мама все сделает, солнышко. Только потерпи еще чуть-чуть. Совсем немного осталось. Скоро мы с тобой выберемся из этого кошмара и поедем к бабушке домой, будем много лопать всяких вкусняшек, чтобы ты рос у меня большой, сильный и здоровенький. На дачу поедем, дышать будем свежим воздухом, греться на солнышке. Знаешь, как там вкусно пахнет? Ммм… Лучик мой, закачаешься. Вечером сядем с тобой на веранде, будем пить молоко со сладкими пирогами да на закат любоваться, мама будет читать тебе сказки и с нетерпением ждать твоего появления. И нам будет с тобой очень-очень хорошо, обещаю, малыш! А пока просто потерпи еще немножечко. Твоя мама с тобой и сделает все ради тебя! Просто нужно еще чуть-чуть потерпеть… Разговор с малышом помог мне немного привести в порядок мысли и утихомирить подступающую истерику, выпив чаю и немного покушав, я окончательно успокоилась, поэтому к вечеру была собрана и готова ко всему, что 6ы мне не уготовила судьба. Описывать ту ночь и все последующие в ту неделю, ставшие самым отвратительным и унизительным моментом за все мои двадцать лет, я не стану. Есть вещи в жизни каждого человека, о которых не хочется говорить даже наедине с собой. Единственное, хочу отметить, я не стыжусь того, что мне пришлось вынести. Все, что я делала, я делала ради своего ребенка, а в том, чтобы быть матерью и бороться за жизнь своего малыша нет ничего постыдного, как 6ы низко не приходилось падать. Возможно, мне не отмыться и за всю жизнь от всей той грязи, что налипла к моей истерзанной душе и телу, но стоя в зале суда и слушая, как судья зачитывает оправдательный приговор, это было последнее, что меня волновало. Главное - мы с моим сокровищем выжили, а все остальное не имело значения. После тюрьмы на мир смотришь совершенно иным взглядом, начинаешь ценить и замечать такие вещи, о которых раньше даже не задумывался. И первое, что делаешь - это дышишь. Вдыхаешь полной грудью не загашенный сигаретным дымом, хлоркой и казенными харчами воздух. Я стояла на крыльце здания суда, потягиваясь навстречу солнцу с робкой улыбкой, смакуя далеко не самый чистый воздух и чувствуя, как меня заполняет счастье. Мама с тетей Катей и Кристиной наперебой что-то щебетали, обнимая меня и плача на эмоциях. Я сама, впрочем, была оглушена ими, поэтому плохо соображала и на каждое слово кивала, как китайский болванчик, но это продолжалось недолго. Через несколько минут к нам подошла мать Гельмс. Мама тут же преградила ей путь, закрывая меня собой, но та, похоже, и не собиралась подходить ближе. Остановилась в паре шагов и окатила меня волной ненависти, презрения и безысходности, отчего у меня внутри все болезненно сжалось. -Радуешься, мразь, - обличила она дрожащим от непролитых слез голосом, которые в следующее мгновение медленно потекли по ее лицу, она же не замечая их, продолжила. - Радуйся, пока можешь. Однажды придет и твой час: ответишь за все, что сделала с моей девочкой. Вся ее боль, все слезы и муки отольются тебе. Вот увидишь! И когда рыдать будешь горькими слезами и на стену лезть от отчаянья, помни, это тебе за мою искалеченную дочь! -Послушайте, оставьте мою дочь в покое… - начала было моя мать, но та тут же прервала ее. -Да я-то уйду, только покой твоей дочери теперь будет снится, - с горькой усмешкой заверила она и взглянув на меня напоследок пустым взглядом, тихо пожелала, - Будь ты проклята, сволочь! Чтоб тебе на всей земле пусто было, и как моей бедной девочке жить не хотелось! Помедлив еще пару секунд, она развернулась и направилась к своей машине. Я же застыв, не могла ни вздохнуть, ни пошевелиться. Боль и ужас скрутили с такой силой, что воздуха не хватало, ибо уже сейчас я знала, что она права: не будет мне покоя. Это ужасное преступление станет преследовать меня до конца моих дней. И сколько не сожалей, сколько не проси прощение, голос совести не стихнет. В угоду своей мстительной, трусливой душонки я сломала судьбу молодой, красивой девушки, лишив ее полноценной жизни, и этого не исправить, не изменить. В тюрьме я много думала о Лерке, вспоминала те дни, когда мы еще не были изуродованы завистью, злобой и ненавистью, когда смотрели друг на друга с теплом, а в будущее с надеждой, окрыленные мечтами и стремлением добиться успеха. Прекрасное было время… Все-таки жизнь знатно постебалась, перепутав наши мечты и дав каждой то, о чем отчаянно мечтала другая. Увы, наша только-только зародившаяся дружба такого испытания не выдержала. Впрочем, мало, кто способен без зависти смотреть на того, у кого сбываются твои мечты. Для этого нужно быть человеком духовно-развитым и сильным. Мы же были обычными девчонками, коих пруд пруди: с наполеоновскими планами, непомерными амбициями и раздутым самомнением, считая себя лучше других: достойней, талантливей и красивей, а потому мир должен был пасть именно к нашим ногам, а не к ногам наших подруг. Когда же этого не случилось, последовала закономерная реакция - непонимание, трансформировавшееся в зависть и злость. Чаще всего на этом пути людей расходятся, но мы пошли дальше, и строя друг другу козни, дошли до ненависти. Она пузырилась в крови, словно кипящая лава и не давала покоя. Но все же, несмотря на это, я никогда не желала Лерке какого-то по-настоящему серьезного зла. А потому не было ни одного дня, чтобы я не пожалела о содеянном, ибо все случившееся - результат панического страха и отчаянья, не имеющего к Гельмс совершенно никакого отношения. На ее месте могла оказаться любая другая девушка. В тот момент я совершенно не думала о последствиях. Я была