Чудо. Встреча в поезде - Уэст Кэтрин. Страница 67

Трудно было вернуться к нормальным будням. Нью-Йорк я нашла совсем не таким, каким я его вспоминала — полным жизни, беззаботности и тепла. Теперь он показался мне жестоким, чужим и враждебным. Одной мне выходить не хотелось. Я боялась преступников. Я даже скучала по чадре. На улицах на меня смотрели мужчины, и их взгляды пачкали меня. Али говорил, что вскоре я к этому привыкну, что точно так же себя ощущают и большинство саудовских женщин, когда выезжают за границу, даже пожилые.

Али поступил в аспирантуру, а я стала заниматься на последнем курсе. Маргарет и Эми закончили колледж в минувшем году, как и почти все мои друзья. Али — это было все, что у меня осталось. Он был неизменно добр ко мне и терпеливо сносил все мои страхи, и все же я себя чувствовала одинокой, оторванной от него, обремененной своей тайной виной. По ночам мне часто снился стервятник, но когда я просыпалась в слезах, меня обнимал Али, говоря, что все прошло и что в Нью-Йорке нет стервятников, по крайней мере таких, какие мне привиделись.

Когда же ужасы все-таки брали верх, я читала Коран, и он всегда помогал. Иногда и Али читал со мной, потому что так велел ему по телефону дедушка и еще потому, что он наконец поверил в искренность моей веры.

В Колумбии я пошла на курс продвинутого арабского, на историю Ислама, а также на три разных курса по психологии. Али удивило мое неожиданное охлаждение к компьютерам. Но именно психологию я и хотела теперь изучать. Я хотела стать такой же мудрой, как Джохара, чтобы распознавать собственные свои недуги и научиться читать в мужских сердцах.

Зви Аврилю я не звонила, чтобы сообщить о своем возвращении. Но и прятаться не пыталась. Да и как бы мне это удалось без того, чтобы все объяснить Али. По закону я сменила свою фамилию на Шалаби и под нею числилась в Колумбии. По моему настоянию, мы взяли себе номер телефона, не внесенный в справочники, но это было все, что я предприняла в смысле секретности. Интересно, думала я, долго ли Моссад будет меня искать, если иметь в виду, что им это нужно.

У них ушло на это почти три месяца, пока однажды в конце ноября не раздался телефонный звонок — на проводе была Наоми Кохен.

— Наоми, дорогая, как приятно слышать твой голос, — сказала я, даже не потрудившись, чтобы это прозвучало искренне.

— В…взаимно, — сказала Наоми. — Наш общий друг хотел с тобой встретиться. Я звоню, чтобы обговорить это. Сейчас можно? Ты одна?

— Да, — сказала я. — Но у меня так много занятий. Выпускные на носу. Может, потом…

— Ему очень важно поговорить с тобой как можно скорее. Пожалуйста, назначь время, когда ты сможешь прийти. — И, сделав паузу, Наоми добавила: — Он не хочет причинять тебе неудобств.

Сказано это было вежливо, но тем не менее это была угроза. Зви Аврилю важно встретиться со мной, и он это сделает, независимо от того, удобно мне это или нет. Лучше уж пойти навстречу и избавить себя от кучи проблем. Так что я капитулировала с в общем-то минимальными потерями и согласилась прийти на квартиру к Кохенам в полдень через два дня.

День моего визита выдался мрачным, холодным, с моросящим дождем — он замечательно соответствовал моему настроению. Для нашего разговора я оделась крайне агрессивно — старые тапки на резине, рваные джинсы, линялый бумажный свитер Али, севший после стирок. Я считала, что такой чуткий человек, как Зви Авриль, увидит в этом знак неуважения — что и подразумевалось.

Зви Авриль сам открыл дверь. Он сделал движение, как будто хотел обнять меня, но я протянула руку, и он пожал ее. Он пригласил меня в гостиную и приготовил кофе. Он был мил и сердечен и если и не одобрял мой наряд или что-нибудь еще, то виду не подал.

Кохенов дома не было. Я и не думала, что они будут. Вокруг были разбросаны детские игрушки, но уже другие, повзрослевшие вместе с дитем. Во всем же остальном квартира была такой, какой я ее запомнила. Зви Авриль тоже был такой же. Хорошо одетый, гладкий и обходительный. Это только я изменилась. Я вспомнила со всесокрушающей печалью, какой я была, когда впервые пришла сюда: такой юной, такой жаждущей великих дел, такой полной надежд.

Такой непростительно глупой.

— Надо было бы дать мне знать, что вы вернулись в Нью-Йорк, — сказал Зви Авриль.

Я промолчала.

— Я даже не знал, что вы живы, — добавил он после паузы. Как будто для него это что-то значило.

Я больше не могла сдерживаться.

— Ставка Моссада в Рияде, должно быть, скверно работает, — сказала я с сарказмом.

Он пропустил это мимо ушей.

— Я так понимаю, что вы снова в Колумбии.

Я кивнула.

— И что вы изучаете в этом семестре? — Голос его был полон такого уважения, такого неподдельного интереса. В другое время мне бы это польстило. Но это время прошло.

Я сказала:

— Мистер Авриль, давайте не будем ходить вокруг да около. Вы ведь позвали меня сюда для отчета. Так начнем.

— Как пожелаете, — спокойно сказал он. — Я не буду вам задавать вопросы на сей предмет. Просто расскажите мне, что случилось с вами в Саудовской Аравии. Можете начать с событий, побудивших вас позвонить мне по телефону в консульство.

Так я и сделала, излагая лишь фактическую сторону. Зви Авриль слушал с неослабным вниманием. Он прервал меня лишь несколько раз — чтобы уточнить подробности моего допроса, а когда я стала рассказывать о том, как шейх Салман опустился на колени и объявил о чуде, он расхохотался. Я почувствовала себя оскорбленной за старика. В Саудовской Аравии я многажды описывала этот момент, и никто ни разу не засмеялся. Зви Авриль понял выражение на моем лице и извинился, сказав, что я, должно быть, очень испугалась в этот момент.

Когда я закончила, он долго молчал. Затем сказал:

— Вы успешно выполнили свое задание, Марина. На мой взгляд, много успешней, чем осознаете это. Я хотел бы поздравить вас и выразить нашу благодарность. Я говорю это и от себя и от имени правительства Израиля.

— Как славно, — сказала я.

— По прибытии в Израиль вы получите официальную рекомендацию. Кроме того, как я уже говорил, мы готовы в полной мере обеспечить вам учебу и финансовую помощь, равно как и услуги психотерапевта.

— Моссад заботится о себе, — не очень удачно сострила я.

Он встретился со мной глазами.

— Стараемся, — сказал он. — Правда, не всегда получается так, как нам бы хотелось, но уверяю вас, что мы очень стараемся.

— Я и не сомневаюсь, — сказала я. — Но я никогда не была вашей. Я была просто пушечным мясом, абсолютно готовым для употребления. Просто еще одним добровольцем, девочкой барабанщицей, созревшей, чтобы отправиться на бойню.

— Жалеть себя вам не к лицу, Марина, — резко сказал Зви Авриль. — Это было ваше собственное желание. Вы знали, чем рискуете. Не говорите мне, что вас никто не предупреждал. Так отчего же в вас теперь столько ожесточения?

— Вы предали меня, — сказала я очень спокойно, глядя ему прямо в глаза. Он вздрогнул, будто от пощечины, и я повторила эти слова, о чем страстно мечтала столько дней, столько бессонных ночей: — Вы предали меня. Оставили трепыхаться на ветру.

— Я бы не стал с такой легкостью бросаться подобными обвинениями, — возразил Зви Авриль после некоторой паузы. Он сильно побледнел, но голос полностью ему подчинялся.

— Я и не бросаюсь с легкостью, — сказала я. — Я пришла сюда, чтобы это вам и сказать. Только это, и больше ничего.

Зви Авриль встал и зашагал по комнате.

— Выслушайте меня, Марина, — сказал он. — Мы делаем все возможное, чтобы вызволять наших агентов из вражеских тюрем. Будь у нас хотя бы один шанс, мы, конечно же, вызволили бы и вас. Но такие вещи требуют времени и тщательной подготовки, а вы были в тюрьме слишком короткое время. Между вашим арестом и казнью, если это можно так назвать, прошло менее двух недель. Это чуть ли не бешеная скорость, особенно по арабским меркам. Но даже за это время, по вашим словам, вас переводили из тюрьмы в тюрьму. Чтобы помочь вам, просто не было достаточно времени.