Лоханка - Калашников Сергей Александрович. Страница 25

На мой взгляд, японцы оказывают нам неоценимую услугу, устраивая приграничные конфликты, позволяя красноармейцам оттачивать искусство ведения боевых действий.

– Друга своего оправдываете? – вдруг строго поглядел на меня собеседник.

– А разве с комбригом Кобыландыевым что-то не так? – встревожился я.

– Об этом ещё предстоит подумать, – нахмурился Сталин. А я понял, что надо скорее уходить – ляпнул-таки лишнего.

Ни арестовывать, ни расстреливать меня никто не торопился. Да и доставлять домой тоже не спешили. Вывели за пределы Кремля и сказали: «До свидания». А я побрёл на квартиру друга, перекладывая из руки в руку чемоданчик – Анна успела его основательно нагрузить дорожными харчами. Смотрел на школьников, возвращающихся с занятий, слопал мороженое, газировочки с сиропом опрокинул стаканчик. Не ел я давненько, наверное, от волнения кусок в горло не лез. А тут отпустило, и пустые кишки настойчиво забрякли, напоминая о своих потребностях.

Голова была пуста… Софико, жена моего старого товарища, только что вернулась с работы и «допрашивала» детей о том, как они вели себя в садике – малые у них девчонки, чернявые и симпатичные. Гостили у нас этим летом – так что я знаком с обеими. Глава семьи, как оказалось, всё ещё в командировке на Дальнем Востоке, но, судя по сообщениям газет, бои там уже отгремели – вскорости ждут его. Поезд мой уходит только ночью – было время потолковать о том, о сём.

Софья, поскольку с детства знает иностранные языки, устроилась переводчиком в какое-то военное учреждение – говорит, что достаются ей сплошняком технические тексты, а она частенько затрудняется с терминами. Вот например… – и показывает мне статью про автоматическую пушку «Эрликон» швейцарского производства. Пока мы все слова распутали, до меня дошло – это же как раз то, что я хотел бы установить на свой микроскопический танк – ну просто прекрасно вписывается в концепцию.

Попросил я бумагу, перо, да отписал товарищу Сталину просьбу купить для меня один экземпляр такого орудия и боеприпасы к нему. А что? Обещался ведь, что дам знать, коли понадобится помощь. А самому раздобыть заграничную пушку – это для меня совершенно невозможно.

Конверт купил уже на вокзале, да тут же в почтовый ящик и бросил свою эпистолу.

С поезда меня сняли в Мичуринске. Парни с малиновыми петлицами на этот раз со мной не церемонились – торопили, чуть не подталкивали. Несколько часов продержали в камере, правда ничего не отняли, даже чемодан оставался при мне, а потом вернули на вокзал. Знакомый вагон с паровозом, проводник, забравший мой костюм, чтобы вычистить и погладить и пара учтивых хлопцев, старающихся лишний раз не мозолить глаза. В Кремле я оказался в многолюдном кабинете, где, за длинным столом кроме Сталина, узнал в лицо Ворошилова, Калинина и, подозреваю, Молотова. Мог бы ещё и Берию опознать – помнил я это лицо ещё по прошлым временам, но не углядел пенснястого.

Хозяин, а кроме него никто тут меня не знал, скользнул по мне недовольным взглядом, но ничего не сказал. Пришла в голову мысль, что сопровождающие, чего-то напутали и совершенно напрасно меня сюда направили, хотя секретарь, что находился в приёмной, им не препятствовал.

Разговор шёл о тяжёлых танках, к которым тут отнесли и Т-28 с тремя башнями, и Т-35 – с пятью. Когда я прибыл, плакаты уже развесили, так что оставалось только посмотреть на них – и всё стало понятно. Кроме того, присутствовали проекты двухбашенных машин: Т-100 и СМК, на мой взгляд друг от друга ничем не отличающиеся. И рассматривался один-единственный однобашенный вариант – КВ, правда, с двумя орудиями, точащими вперёд, будто двустволка. Наверное, чтобы первый раз пальнуть пристрелочно из малого ствола, а потом врезать как следует из второго, побольше.

Не представляете себе, как тоскливо мне сделалось. Вот знаю я правильный ответ на вопросы, по которым сейчас ведётся дискуссия: одна башня, одна пушка, калибр – максимально возможный. По этому пути и пошло танкостроение, получив опыт, который сейчас… да есть и он, только мнения по нему никак не сойдутся в единую точку. Так что взял я карандашик из стаканчика и бумажку из стопочки рядом, написал свою «формулу», и отправил её Сталину.

Тот взглянул, ухмыльнулся, и спросил:

– Товарищ Котин? А какова самая большая пушка, которая может быть установлена на вашем танке?

– Мы как раз и поставили самую большую из имеющихся в настоящее время пригодных для установки на танк.

– А если формулировать задачу артиллеристам, чтобы они спроектировали специальное орудие для вашего танка, на какое значение их ориентировать? – продолжил настаивать Иосиф Виссарионович.

Пока ничем особо не выделяющийся темноволосый мужчина в форме прикидывал в уме, я снова написал записку и передал её.

– Сто семь миллиметров, – наконец произнёс спрашиваемый.

– А почему товарищ Беспамятный выбрал калибр в сто миллиметров? – теперь взор вождя обратился ко мне.

– Унитарный патрон, – отозвался я. – Он, конечно, длиннее, чем снаряд и гильза по отдельности, что может оказаться неудобным при работе с ним в тесноте башни, но оценить это может только конструктор после проработки компоновки.

Мне показалось, что в глазах Котина мелькнула радостная искра.

– А что ещё хотели бы вы добавить? – вождь снова упёрся в меня взглядом.

– В варианте самоходки это шасси потянет и стопятидесятидвухмиллиметровку, – ляпнул я уверенно.

– Что, предлагаете переставить мотор вперёд? – взвился конструктор. – Как на ваших лоханках? – во как! Оказываются меня знают-таки тут. И в лицо, и по делам.

– Не обязательно, – пожал я плечами. – Ничего страшного, если ствол выставится вперёд…

– …и станет задевать деревья, – ехидно встрял Ворошилов.

– Не получится это без вращающейся башни, не сможет командир из стороны в сторону пушкой размахивать. А если мехвод глуп, то машину он поломает ещё до того, как доедет до леса.

– И для чего может понадобиться мощный шестидюймовый снаряд? – вдруг спросил один из незнакомых мне присутствующих.

– ДОТы, ДЗОТы, другие огневые точки, – пожал я плечами. Укрепления нынче где только не строят. Та же линия Маннергейма чего стоит, – повисла тишина, и я понял, что опять сболтнул лишнего.

Может – поэтому, может – потому, что отродясь не слышал ничего хорошего о многобашенных танках, участия в дальнейшем обсуждении я не принимал. Косил взглядом на почеркушки, которыми занимался Котин, но было далеко и неудобно – ничего не разглядел.

Когда все разошлись, меня сводили в столовую, а потом опять провели в кабинет, где состоялась первая встреча с вождём.

– Так зачем вам потребовался «Эрликон»? – почти от порога спросил меня Сталин.

– Самая маленькая пушка для самого маленького танка, – ответил я с улыбкой. – Затраты на проверку идеи невелики, зато мы наверняка узнаем, нужны ли они войскам.

– Намекаете на предстоящий в следующем году конфликт на Халхин-Голе? – теперь улыбнулся уже Иосиф Виссарионович. – Откуда у вас эти сведения?

– Лет восемь тому назад меня сильно стукнули чем-то тяжёлым по голове. С тех пор и случаются у меня разные непонятные предчувствия.

– Что, так и не восстановилась память о прошлом?

– Нет, не восстановилась. Не знаю даже, плохо это или хорошо.

Потом я рассказал о своей задумке размазанного по земле танка и поделился размышлениями о средствах поражения бронетехники – противотанковые ружья частенько попадали в фильмы о войне, так что слово это было мне знакомо. Поэтому, мол, хочу заранее озаботиться калибром побольше, то есть сразу выбираю двадцать миллиметров, чтобы потом не переделывать машину, когда противник увеличит толщину брони.

– Ладно, – заключил Сталин. – Привезут вам «Эрликон». А вы, пожалуйста, не уезжайте из Москвы ещё несколько дней.

После этого меня опять вывели из Кремля и отпустили на все четыре стороны. Было уже поздно, поэтому я взял извозчика, чтобы не плутать, и попросил отвезти меня в недорогую гостиницу – у Кобыландыевых всего две комнаты, только меня там ещё не хватало. Номер нашелся, действительно дешёвый. На шестерых. С удобствами в конце коридора. Первым делом я разыскал почтовое отделение и дал телеграмму домой, что задерживаюсь в столице по делам. И на завод тоже сообщил. Следующий день гулял по городу, дожидаясь пяти часов, когда возвращаются с работы и из детского сада Кобыландыевы – хотел узнать, нет ли вестей от друга.