Носители. Сосуд (СИ) - Лаженицын Иннокентий. Страница 39

– Знакомое местечко, – подметила Ненависть, прохаживаясь по квартире, – Не тут ли мы с тобой познакомились? – остановилась она у входной двери.

– Да, именно, – подтвердил я ее слова, – только спустя несколько лет.

– Помнишь этот момент? – спросил Страх, он все еще выглядел как шестилетний я, что все еще сбивало меня.

– Может, ты уже сменишь свой внешний вид? – обратился я к нему. – А то уж очень неловко.

– Не, мне так комфортно, у меня индивидуальность так есть.

– Это с чего же?

– Сейчас поймешь, – в этот момент открылась входная дверь.

Через нее вошел я, держащий на руках Веру, которой было пять дней от роду, за мной зашла Лена, потом мои родители, ее родители. Это был день, когда жену выписали из роддома.

Наша прихожая была слишком мала для такого количества гостей. Все толпились, переговаривались о чем-то, смеялись, только я, быстро скинув ботинки, прошел в спальню и положил Веру в кроватку.

– Нежность, – понял и озвучил я свою догадку.

– В этот раз ты быстро, – подметил Страх.

Время разогналось. В ускоренной перемотке я увидел весь первый день своей жизни в роли отца. Посиделки на маленькой кухне, всеобщий восторг красотой Веры, обсуждение условий содержания в роддоме и прочие околородовые темы, которые по большому счету не несли за собой никакого смысла, но надо же было о чем-то говорить.

К вечеру все разошлись, мы помыли Веру и уложили ее спать. Погасили во всей квартире свет, оставив только ночник около дочкиной кроватки. Лена легла спать и практически сразу уснула, усталость сделала свое дело, а я все еще стоял у кроватки и любовался дочкой.

– Какая же она милая, – первым заговорил молодой отец.

– Это все классно, – без приветствия решил вступить я в диалог, – но мы же так совсем запутаемся, вы практически неотличимы, – посмотрел я на Ненависть и Нежность, которая, судя по выражению лица, была несколько расстроена, что ей не произнесли торжественную речь по случаю вступления в семью, я же продолжил возмущаться. – У Страха хоть голос ребенка, как я вас-то в голове своей отличать буду?

– Вот про эту индивидуальность я и говорил, – улыбаясь, подметил Страх.

– Так легче? – Нежность на глазах преобразилась в привлекательную девушку лет восемнадцати. – Так тебе нравится больше? – уточнила она еще раз уже новым женским приятным голосом.

– Это кто? – мне была совершенно незнакома эта личность.

– Это Вера, – ответила Нежность. – Так она будет выглядеть в двадцать лет.

– Ну да, – в некотором замешательстве и стопоре ответил я, разглядывая собственную дочь. – Очень неожиданно, но так идентификация вас будет проще.

Вера была очень красива, я смотрел и удивлялся, что приложил к этому руку. Несмотря на всю женственность, она была очень похожа на меня, только голос был как у Лены и глаза, этот удивительный цвет, которому я так и не придумал название. Простой обыватель сказал бы, что они серые, но это было не так, именно за них я влюбился в Лену, они были большие, иссиня-голубого цвета, а на солнце поражали своей глубиной.

– Ну все, завис парень, – прервала мои воспоминания Ненависть. – Постыдился бы так на дочь пялиться.

– Имею право. Не каждый день получается увидеть свою дочь спустя пятнадцать лет, – отмахнулся я от претензий Ненависти.

– Раз меня даже не удосужились поприветствовать, я сделаю это сама, – вновь заговорила Нежность. – Здравствуйте, я Нежность, и я несказанно рада, что обрела хоть какую-то свободу.

– Рано радуешься, подруга, – сказал Страх. – Все не так оптимистично, как могло бы быть, телом нам его не завладеть, а все, что происходит вокруг, сущий ад.

– Не говоря уже о том, что нас тут уже трое, и судя по всему, будет больше, – с легкой тоской подметила Ненависть.

– Это мне уже известно, – произнесла Нежность. – Хоть общаться мне сил и не хватало, но я все слышала. Как понимаю, самый главный вопрос, терзающий всех присутствующих тут, для чего нужен Сосуд и почему все так стремятся заполучить его?

– Неужели в вашей памяти поколений нет ни единого упоминания о подобных созданиях? – спросил я у всех чувств разом. – В чем вообще тогда ее смысл?

– Смысла в ней много, но работает она только по каждой из наших родословных, так сказать. В моей истории не было примеров такового, как я подозреваю, у прочих тоже, – Нежность и Страх кивнули, подтверждая слова Ненависти.

– Может, дело в моих физических способностях, превышающих даже силу совершенных, следовательно, на чьей стороне я буду, на той и преимущество? – предположил я.

– Версия маловероятная, – сказал Страх, – то, что твое наличие дает преимущество одной из сторон, это понятно, но это точно не твоя физическая сила. Комиссары бы не стали таить от тебя такую информацию, а плавно подвели или тренировали. Тут что-то более глубокое.

– Хорошо, – спорить я не стал. – У нас есть комиссары, совершенные, потерянные и иностранные носители, что такого во мне, что может помочь им всем?

– В тебе только мы, чувства, тут нечего гадать, – заговорила Ненависть. – Более того, анализируя, какими методами комиссары пытаются тебя удержать рядом с собой – шантаж родными, мне кажется, что ничего хорошего они с тобой делать не хотят. Зачем кого-то удерживать шантажом и силой, если это не влечет за собой негативных последствий? – задала она скорее риторический вопрос.

Картинка перед глазами дернулась и поплыла.

– Никак не дадут нам спокойно поговорить, – успел услышать я слова Страха.

Вспышка.

Открыв глаза, я понял, что сижу на заднем сиденье машины, а за окнами темно. Руки были неудобно скованы за спиной, пистолет, конечно же, конфискован. За рулем сидел Сава, больше в машине не было никого.

– С добрым утро! – наигранно весело произнес он. – Как прошло общение с твоими друзьями?

– Ты о ком? – не до конца понял я его.

– О Ненависти, Страхе и Нежности, конечно. Пока тебя вез, чувствовал, как эти чувства попеременно активизируются в тебе.

– Все-таки ты совершенный.

– Каюсь. Сам догадался?

– Михаил рассказ.

– Ох он болтливый паскудник, надо будет при встрече ему за это хвост накрутить. – Сава продолжал говорить этим неприятным, наигранно милым голосом.

– Нет у него больше хвоста, да и самого Михаила тоже.

– О как, – информация явно удивила моего собеседника, несколько секунд он смотрел на меня в зеркало заднего вида. – И как оно тебе – убить человека?

– Убил не я, а Ненависть, и Михаил не человек, – трудно было понять, провокация ли это была или Сава действительно интересовался моим психологическим состоянием.

– Значит, ты все еще чист и невинен, – я не видел его лица, но чувствовал, как он улыбается.

– Что комиссарам от меня нужно? – все эти разговоры вокруг да около мне порядком надоели, я решил задавать вопросы в лоб.

– Им нужно, чтобы ты был с ними.

– Сава, хватит юлить. Мне уже известно, кто я, Михаил успел рассказать про Сосуд. И эта засада на даче, насильственная транспортировка меня обратно в Контору, не говоря уже о шантаже жизнями моих родных, тонко намекает, что нужен я комиссарам не для светских бесед.

– Какой умный мальчик, – вздохнул Сава. – Ты уже на крючке, потому, наверно, уже нет смысла утаивать то, что и так ты скоро поймешь. Сосуд – вместилище конкретных чувств, необходимых комиссарам, чтобы…

– Питаться ими, – догадался я сам, – как же это очевидно!

– Умный мальчик, – второй раз повторил Презрение.

– Но откуда они знают, какие чувства будут во мне?

– Потому что они их в тебя и закладывали. Ты искусственно созданная кормовая база.

Существует информация, получив которую ты скорее расстраиваешься, что наконец-то докопался до нее. Чувствовать себя жертвой – это одно, но понимать, что ты был создан жертвой и что вся твоя жизнь была предопределена, другое. Рассуждая на тему вскармливания гусей для фуа-гра и сравнивая их с простыми людьми, я сам неожиданно оказался главным блюдом на комиссарском столе. Анализировать и размышлять тут было нечего.