Стертая - Терри Тери. Страница 24
— Кто-то услышал? Кто же, например? Неужели все вокруг только и шпионят за мной все время? — Я оглядываюсь, как будто везде за мебелью прячутся невидимые глаза и уши.
— Все не так плохо, Кайла, — мягко говорит мама. — Регулярные доклады составляют немногие: учителя, медсестра, наверно, доктор Лизандер.
— Ты докладываешь обо мне? А папа?
— Конечно. Это часть договора, который мы подписали, когда брали вас с Эми. Но ты не беспокойся, я никогда не скажу ничего такого, что вызвало бы у них тревогу. Понимаешь?
Показалось ли мне только или она действительно подчеркнула слово «я»?
— Послушай меня, Кайла. Я не собираюсь отсылать тебя. И я этого не сделаю.
— Несмотря ни на что?
— Несмотря ни на что. И я больше не стану заставлять тебя есть брокколи.
В тот же вечер, уже лежа в постели и чувствуя спиной теплое урчание Себастиана, я не сразу вспомнила, из-за чего так расстроилась. Но я знала, что — как в случае с нелюбимой брокколи, умением водить машину и рисовать левой рукой — никогда не рыдала так, как сегодня. Я не знала, как плакать, у меня это плохо получалось, потому что я этого не делала.
Кем бы ни была Кайла, во мне есть другая личность, скрытая, прячущаяся. И вот ее-то я боюсь больше всего.
Сначала звук.
Царапающий, заканчивающийся глухим шлепком. Как будто кто-то скребет металлом по шероховатой поверхности. Или втыкает лопату в песок, поднимает и сбрасывает. И так снова и снова.
Открываю глаза.
Не лопата — мастерок. Подбирает раствор, шлепает его на верхний ряд кирпичей... где-то вверху, надо мной.
Кирпичи ложатся по кругу, стена растет. Стоит немного развести руки, и они упираются в грубоватую поверхность стен. Ряд за рядом, они все выше и выше. Единственный свет — тусклый, меркнущий кружок в вышине.
Я в башне без окон и дверей. Верхний край стены высоко надо мной и с каждой секундой уходит все дальше.
Внезапно кружок света вверху исчезает. И скребущий звук сменяется тишиной.
Вихрь паники внутри сменяется злостью. Я стучу в стену, пинаю и толкаю, снова и снова, и наконец наваливаюсь на нее. Сидеть здесь невозможно, слишком тесно; голые ноги и руки сбиты в кровь.
— Выпустите меня! — кричу я.
Открываю глаза. Два кружочка отраженного света смотрят на меня в темноте. Моргают. Себастиан?
Сажусь, включаю прикроватный свет. Себастиан рядом со мной на кровати, шерсть торчком, хвост распушился, и на моей руке набухает красным аккуратный ряд ровных царапин.
— Ты меня разбудил? — шепчу я и, осторожно протянув руку, глажу его по спинке. Возможно, это он спас меня от отключки. Почувствовал что-то или цапнул только потому, что я ударила его во сне?
Шерсть вскоре ложится; Себастиан устраивается рядом, вытягивается и урчит. Сердце замедляет бег, уровень поднимается от 3 почти к 5, но я не закрываю глаза. И не выключаю свет.
Я боюсь темноты.
ГЛАВА 25
— Колесница подана, — говорит с поклоном Джазз.
Поскольку одним из условий сделки, согласно которой Эми разрешается видеться с Джаззом, является присутствие на их встречах третьего, кататься на школьном автобусе с Беном мне больше не светит. Я забираюсь на заднее сиденье.
Ремня безопасности нет. Эми и Джазз садятся впереди, и я вздыхаю и внутренне подбираюсь. Джазз выезжает со школьной стоянки на главную дорогу, но через некоторое время сворачивает на проселок. Так мы что, домой не едем?
— Кайла, у меня для тебя сюрприз, — сообщает Джазз, глядя в зеркало заднего вида. Дорога его интересует меньше.
— Осторожно! — вскрикивает Эми, и он резко тормозит — дорогу переходит стадо овец. Фермер и его пес выражают недовольство сердитыми взглядами; сами же овцы шествуют через дорогу неспешно и бесстрастно.
— Ух ты. — Джазз посылает фермеру безмолвное «извините» и машет рукой, торопя овечек.
— Что за сюрприз? — спрашивает Эми, когда мы снова трогаемся с места.
— Мак нашел старый ремень безопасности для заднего сиденья.
— Ура! — говорю я с искренним чувством, мысленно умоляя Джазза остаться на дороге.
После едва не случившегося инцидента с овцами Джазз ведет себя немного осторожнее. Тревожная ночь и последующие попытки не уснуть на занятиях оставили меня без сил. Веки снова и снова ползут вниз, и стоит им только сомкнуться, как я ощущаю себя замурованной в кирпичной башне. Голова в очередной раз опускается на спинку переднего сиденья, и в голове начинают кувыркаться уже привычные образы: памятник с вырезанным на нем именем Роберт Армстронг, тесная башня...
— Держись, не засыпай, — говорит Эми, и я вздрагиваю.
— Вот видишь, — вставляет Джазз, — водитель не так уж плох, если пассажир может уснуть.
Мак вытаскивает из машины заднее сиденье.
— А что, если мы пока прогуляемся? — Джазз подмигивает Эми и со значением смотрит на меня. — Конечно, если ты устала...
— Вид у тебя и впрямь измученный, — подхватывает Эми. — Мы недолго.
Они направляются к отходящей от дороги тропинке.
— Не хотите брать меня с собой, так прямо и скажите, — обиженно бросаю им вслед я.
Мак выглядывает из машины и смеется.
— Выпей чего-нибудь, если хочешь.
— Нет уж, спасибо, — говорю я, помня о домашнем пиве, которым он угощал меня в прошлый раз.
— В холодильнике есть что-то полегче, — ухмыляется он, как будто знает, о чем я подумала. — В любом случае иди в дом. Перекуси, если захочешь. Включи телик. Они так быстро не вернутся. — Он снова смеется.
Другими словами, не стой над душой, пока я разбираюсь с этой грудой ржавого железа.
Ну и ладно. Я иду в дом. В холодильнике действительно обнаруживаются напитки, вполне невинные в сравнении с теми бурыми бутылками в буфете. В перерыве на ланч я пробежала несколько кругов и теперь чувствую себя по-настоящему голодной. Бен составил мне компанию и даже не спрашивал, что случилось. Может, ему надоело задавать вопросы, на которые я не отвечаю.
Нахожу сыр и неровно нарезанный — тоже домашний? — хлеб. Высовываю голову за дверь и кричу:
— Сэндвич хочешь?
— Конечно, — доносится из машины. — Сейчас буду.
Готовлю сэндвичи. Хотя и не большая поклонница, включаю телевизор и быстро перещелкиваю с канала на канал, благо их всего три. По Би-би-си-1 идет какое-то тупое комедийное шоу с закадровым смехом, смысл которого от меня ускользает. На Би-би-си-2 садоводческая программа, посвященная увеличению производительности. Би-би-си-3 рассказывает о новостях и погоде. Осенью ожидается хороший урожай. Потом показывают Лондон. Снимали в том числе и на улицах, по которым я проезжала по пути в больницу и обратно, но сейчас их не узнать. Не видно, например, выгоревших зданий. И охранников.
— О чем задумалась? — На пороге стоит Мак.
— Знаешь, я была на этой дороге, но по телевизору она выглядит иначе: чище, аккуратнее. По-другому.
Мак вскидывает бровь. Садится.
— В новостях предпочитают показывать красивые места и довольных людей.
— Тогда какие ж это новости. Люди не всегда и не всем довольны. Вот этот дом — посмотри! — он еще неделю назад, когда мы проезжали мимо, стоял без окон и дверей. Его просто не успели бы отремонтировать так быстро.
Мак берет сэндвич.
— Ну, так ведь он выглядит получше, правда?
— Глупости.
— Да уж точно. — Он снова смеется.
Смотрю на него. Мак ест сэндвич. На взрослого он не похож ни внешностью, ни разговорами.
— Что? — Он с любопытством смотрит на меня. — Хочешь о чем-то спросить — спрашивай.
— Ты сам этот хлеб выпекал?
Да.
— А волосы тоже сам подстригал?
— Да.
— Тебе сколько лет?
— Двадцать два.
Моложе, чем я думала. На шесть лет старше меня. И тут же мысль: на шесть лет старше. Мемориал возле школы установлен шесть лет назад.
— Ты ходил в школу лорда Уильямса? — спрашиваю я, не успев как следует подумать. Должно быть, из-за недосыпания.